Среди аристократических экипажей виднеется и купеческий шарабан, в который запряжена шведка. В шарабане купец с подстриженой бородой и в Циммермане и купчиха в белой шляпке с целым огородом цветов. Они остановились и смотрят на закат солнца, на яхт-клубистов, разъезжающих близь берега на гичках. Купчиха пристально взирает на их тельного цвета фуфайки. Купец ласково и учтиво ругает бойкую шведку, не стоящую на месте и ударяющую копытами о землю.
Балу́й, в рот те ягода!
Митрофан Иваныч, это зачем же они голые на лодке катаются? спрашивает жена.
А это яхт-клуб, и такое у них положение, чтоб в триках и акробатских костюмах, отвечает купец. Стой, ты, лягушка тебя заклюй! Вот каторжный жеребёнок!
И дамы ихния в триках ходят?
И дамы, только все в блестках.
Что-же, они у себя в клубе на канатах ломаются?
Нет, так, для блезиру, чтоб продувало, значит. Известно уж, какой народ! Всё больше артисты!.. Не стоит на месте, муха её залягай, да и все тут!
И не стыдно это им?
Чего стыдиться-то! На то артисты! на то пошли!.. Балуй, каравай те в бок!
Вера у них какая?
Да разная, сборная, потому тут народ и немецкого пола есть, и французского, русские, которые ежели Бога забыли Ах, сковорода честная! Ну, что мне с жеребёнком делать?
Застоялся. Смотри, смотри, дама собаку в морду целует!
Не указывай перстом-то, не хорошо! Тут всё народ в генеральском чине.
А коли в генеральском чине, так нешто можно пса в морду целовать?
У них псы особенные, духами надушенные.
Все-таки, не модель! А зачем это вон там барин сам правит, а халуй сзади на барском месте, сложа руки, сидит? все еще допытывается супруга.
Купец выходит из терпения.
Да замолчишь ли ты, бык-те поперёк! кричит он на жену. Через тебя и конь на месте не стоит. Уж коли впустили в хорошую компанию, то сиди и молчи. Вон французинка, в лимонных шиньонах, стиснула губы и молчит. Сиди и ты смирно!
Насмотрелся на фрацузинок-то, так после неё тебе и жена не мила.
На глазах купчихи слезы.
XIII. С дачи в город
Август перевалил на вторую половину. Небо хмуро, перепадают дожди, с деревьев валится жёлтый лист. Дачники вереницей потянулись в город. Оставшиеся ещё по каким-либо причинам на даче желчны, ёжатся, жалуются на погоду, перебраниваются друг с другом. В вагонах конножелезных дорог только и толков, что о переезде в город.
Вы когда?
Квартиру всё ещё не могу найти. Третий день я и жена бегаем по городу.
Ах, Боже мой! Да вы бы в бывшую овсяниковскую мельницу. Там квартир пропасть и недороги.
Далеко, на краю города. У меня дети учатся, самому нужно каждый день в должность, на Литейную.
Но конно-железная дорога, она мимо проходит.
Надоела мне и здесь эта конно-железная дорога. Разве в Новой улице посмотреть, у квартирного фабриканта Рота? Дорожится тоже. Комнаты клетки И, наконец, это паровое отопление!..
Надоела мне и здесь эта конно-железная дорога. Разве в Новой улице посмотреть, у квартирного фабриканта Рота? Дорожится тоже. Комнаты клетки И, наконец, это паровое отопление!..
А мы так с мужем решили ещё пожить до первых чисел сентября, ввязывается в разговор желтолимонного цвета дама. Бывает ещё очень хорошо на даче. Видели возрождающуюся природу, хотим видеть и её вымирание.
Ври больше, шепчет про желтолимонную даму коричневая дама, с пятнами не искусно положенных белил на лице. Выехать не с чем, вот ты и будешь ожидать умирания природы. Хозяин уже к мировому подал, добавляет она.
Не говорите! отвечает соседка. Ежели бы вы слышали, как её в мясной лавке честят срам! Набрала в долг и не платит. Разнощики по утрам толпою осаждают за долгами. Даже, угольщику-чухонцу ухитрилась задолжать. Уж он её вчера ругал, ругал.
Мясники, зеленщики и мелочные лавочники просто караулят дачников.
Нет, уж я в гроб лягу, морозом заморю, а эту полковницу без денег с дачи не выпущу! говорит мясник, стоя на пороге своей лавки и спрятав руки под передник. И ведь что ни на есть лучшия места, окаянная, брала: то вырезку, то ростбиф. Вот олухи-то отпускали! кивает он на приказчиков. Кружевницу тут до чего она запутала! Сама у неё кружева в долг брала и сейчас-же соседям продавала. Вчера та проходила мимо плачет.
Про чиновника из четырнадцатого номера слышал? откликается мелочной лавочник. Табашник и я караулили его, караулили. Перевёз потихоньку одежду, подушки, посуду, да и исчез с дачи. Мебель-то не его была. За город отметился. У табашника тридцать восемь четверок табаку, гильзы, да два рубля деньгами брал. Тюфяк даже свой перетащил. Тюфяк-то духом надувался. У надувного человека и тюфяк надувной.
За утренним чаем сидит мать с дочерьми. На лицах какое-то озлобление. Молчат. На улице дождь.
Вот, просились на дачу, а что сделали хорошаго? первая прерывает молчание мать. С чем мы теперь съедем? Говорили: женихов найдём, на лёгком воздухе мужчины влюбчивее. Влюбчивее на легком воздухе это точно, но только тогда, когда за невестами есть прилагательное. А за вами только по выеденному молью беличьему салопу. Где они, женихи-то?
Ах, маменька, кто же знал, что будет эта самая мобилизация? откликается старшая дочь. Гвардия в походе, наконец, ратники. Более половины женихов на войну ушло.
Гвардия! Да разве вы гвардейския невесты? Уж хоть-бы калек себе, или пожилых вдовцов залучили.
Нет, это уж год такой, добавляет младшая дочь. Неурожай на женихов. Вон фруктовщицы и почище нас штукатурились, штукатурились целое лето, плясали, плясали, а что выплясали и выштукатурили?
Так за фруктовщицами, по крайней мере, хвост был, а вы всё в одиночку бегали.
На балконе появляется дворник и слегка стучит в стекло.
Ах, опять этот несносный дворник! восклицает мать. Что тебе, любезный?
Будто уж не знаете что! говорит с балкона дворник. Полноте притворяться-то! Знамо, за деньгами пришел.
Я ведь тебе сказала, что в конце лета деньги отдам.
Да ведь теперь конец и есть. Хорошие люди съезжают уж. Помилуйте, месяц хожу
Друг мой
Нам вашей дружбы не надо. Пусть она при вас и останется, а нам деньги пожалуйте.
Я сказала в конце лета, в конце лета и отдам. Мы ещё и не думаем съезжать; мы еще и половину сентября проживём. Ведь тебе за воду заплочено.
Ну, господа! разводит руками дворник. И куда это только хорошие господа девались?
Машенька, вынеси ему двугривенный на чай, авось отстанет.
Но, маменька, у нас всего шесть гривен
Вынеси, говорю.
Дворнику выносят. Он взвешивает двугривенный на руке, смотрит на него, чешет затылок, плюет и сходит с балкона.
Вот из дачи выезжают возы с мебелью. Кухарка сидит поверх всего, на диване. В руках у неё кофейная мельница и кот в мешке. Горничная осталась, чтобы ехать с господами в карете. Карета стоит тут-же. Горничная, стоя у ворот, прощается с соседским лакеем. Глаза её заплаканы.
Прощайте, Пелагея Дмитриевна, не забывайте нас грешных! говорит лакей.
Вы-то не забудьте! Поди, переедете в город и плюнуть не захотите.
Мы-то вас будем помнить в самом разе, а вот вы, как приедете в город, сейчас и начнёте мужской пол обозревать. Ну, смотришь, мелочной лавочник какой-нибудь сережки в два двугривенных подарит, а то росписную чашку.
Зачем такия низкия слова?
Зачем такия низкия слова?
Затем, что ваша сестра простор любит. Мы на Васильевском острове, вы на Песках.
Это вот вы так завсегда непостоянное коварство в себе содержите, а мы никогда. Сами же вы разсказывали, что вам ваша нянька англичанка глазки делает.
Англичанка нам всё равно, что плюнуть, да растереть. А у вас, опять же, барин, и человек молодой.
Барину у нас от барыни хвост пришпилен. Прощайте, однако, пора! Вон наши уж в карету садиться хотят! суетится горничная и протягивает руку.
С холодным жаром и прощаться не хочу, отстраняет руку лакей.
Какого же вам еще прощанья надо? Ведь уж вчера, простилась по-настоящему.
Как какого? Чтоб в губы Шутка целое лето гуляли вместе!
В губы нельзя, народ Вон мелочной лавочник смотрит дворник стоит.
Коли хладнокровие в себе чувствуете, не надо и прощанья. Нет, я вижу, что тут барином пахнет!
Ах, какой вы, право! Ну, зайдите за дом. Там и поцелуемся.
Маша! раздается крик в саду, где ты шляешься? Мы уж едем.
Горничная стремглав бросается к карете. В карету начинают садиться. Вывели старуху под руки. Старуха совсем дряхлая.
Ногу-то можете на ступеньку занести? спрашивает её нянька с ребенком.
Могу.
Старуха пробует сесть, но не может. С козел в полоборота смотрит извозчик.
Пропихни её в спину-то, поддай слегка сзади, вот она и внедрится, говорит он няньке.
Где тут пропихнуть, коли у неё нога не поднимается. Пихнешь, а она клюнется носом.
Подсадить вас, сударыня?
А?
Подсадить, говорю, вас в карету-то? возвышает голос нянька.
Подсади, подсади
Вон кучер подсадит.
Что!
Кучер, говорю, вас подсадит. Ничего не слышит. Подсади её любезный.
Извозчик слезает с козел.
Старыя кости перетряхивать начнем. Не развалились-бы грехом, бормочет он, берет старуху поперёк и втискивает в карету. Вот тоже, Бог смерти то не дает!
Не говори уж! машет рукой нянька.
К карете подходит барыня и ведет за руку маленькую девочку. Горничная выносит канарейку в клетке, ларец с чаем и сахаром, картонку с шляпкой. Клетку и картонку привешивают к потолку кареты, ларец ставят на пол. На колени к старухе кладут двух собак. Садится барыня. В руках у неё корзинка со стенными часами. Горничная опять бежит в сад и выносит оттуда белку в колесе и четвертную бутыль с водкой, настоянной на ягодах.
Тише, тише бутыль-то не разбей. Это любимая настойка Петра Иваныча, говорит барыня.
Все это помещают в карету. Влезает нянька с ребенком, вносят туда-же зеркало.
Пожалуйста, поосторожнее. Зеркало разбить нехорошая примета.
В ту же карету влезает гувернантка и ставит себе девочку в колени. В руках, у гувернантки котенок и два образа в серебряных ризах. На козлы ставят корзину с цветами. Туда-же взбирается и горничная и садится рядом с кучером. Ей подают клетку с попугаем. К карете подходит дворник, дворничиха и дворницкие ребятишки.
Счастливый путь, сударыня! Дай Бог благополучно, в целости и как подобает по-христиански, говорит дворник, держится за дверцы кареты и медлит запирать её. На чаек бы с вашей милости! чешет он затылок.
Ведь я уж дала, давеча! восклицает барыня.
Это точно, что дали, мы вами завсегда благодарны, но так как мужики просили, то мы мебель помогали на воза укладывать. Опять же, в кухне стекло у вас треснуло