А может, уже выстрелили.
Если что-то внутри и расстреляло твоих роботов, оно поджарило их не быстрее обычной естественной среды.
То, что ты называешь «обычной естественной средой», может оказаться активной защитой. Иначе, почему орбитальная станция настолько необитаема?
Шпиндель закатил глаза.
Ладно, я ошибся. Для предположений мы знаем недостаточно.
Нельзя сказать, что мы не пытались раздобыть больше информации. Когда сенсорная головка «чертика» напрочь сгорела, мы разжаловали его в землекопы; зонд по волоску расширял шахту, терпеливо выжигая края проделанной первоначально замочной скважины, покуда та не достигла метра в диаметре. Тем временем мы переделывали пехотинцев Бейтс навесили столько защиты, что те не отказали бы и в ядерном реакторе, и внутри циклотрона, и в перигее сбросили их на «Роршах», словно камушки с опушки в зачарованный лес. Каждый из них по очереди прошел воротца «чертика», разматывая за собой нити оптоволокна для передачи данных в ионизированной атмосфере.
Мимолетный взгляд вот и все, чего им удалось добиться. Мы получили несколько эпизодических сцен. Видели, как шевелятся стены «Роршаха»: волны перистальтики лениво колыхали его внутренности. Видели, как из стен в мучительных спазмах вылезают похожие на патоку новообразования, которые с течением времени должны были совершенно перекрыть проход. Сквозь некоторые помещения наша пехота проплывала с легкостью, в других спотыкалась и с трудом находила дорогу среди магнитного шума. Роботы пролезали сквозь странные пасти, ощеренные бритвенно-острыми зубами, тысячами спирально изогнутых треугольных лезвий, выложенных параллельными рядами. Они осторожно обходили облака тумана, слепленные в абстрактные фрактальные фигуры, смещающиеся, бесконечно повторяющие себя, чьи заряженные капли были нанизаны на мириады сходящихся линий электромагнитного поля.
Рано или поздно каждый солдат сгорал. Или мы теряли с ним связь.
Можно улучшить радиационную защиту? полюбопытствовал я.
Шпиндель взглянул на меня.
Мы и так уже замуровали все, кроме датчиков, объяснила Бейтс. Если закрыть и их, мы ослепнем.
Но видимый свет относительно безопасен. Как насчет чисто оптическо
Рано или поздно каждый солдат сгорал. Или мы теряли с ним связь.
Можно улучшить радиационную защиту? полюбопытствовал я.
Шпиндель взглянул на меня.
Мы и так уже замуровали все, кроме датчиков, объяснила Бейтс. Если закрыть и их, мы ослепнем.
Но видимый свет относительно безопасен. Как насчет чисто оптическо
Мы уже пользуемся оптической связью, комиссар, отрезал Шпиндель. Мог бы заметить, что всякая хрень все равно просачивается.
Но есть же эти как их я поискал слова, полосовые фильтры? И приспособления, которые будут пропускать видимые частоты, срезая смертельное излучение?
Шпиндель фыркнул.
Ага! Такая штука называется «атмосферой», и если бы мы приволокли ее с собой раз в пятьдесят толще земной, она могла бы частично отфильтровать эту кашу. Правда, Земле еще здорово помогает магнитное поле, но я не стал бы полагаться на нашу ЭМ-защиту.
Если мы и дальше будем сталкиваться с такими всплесками, уточнила Бейтс. Настоящая проблема в них.
Они повторяются со случайными интервалами? поинтересовался я.
Шпиндель пожал плечами, как вздрогнул:
Не думаю, что в здешних местах есть что-то случайное. Хотя кто знает? Нужно больше данных.
Которые мы вряд ли получим, закончила Джеймс, подползая к нам по потолку, если зонды и впредь будет коротить.
Условное наклонение оказалось чистой фигурой речи. Мы рискнули, жертвовали зондами одним за другим в надежде, что хотя бы одному повезет. Чем дальше они уходили от базы, тем быстрее их шансы на выживание стремились к нулю. Мы пытались экранировать оптоволокно для уменьшения протечек; замотанный в несколько слоев феррокерамики кабель получался настолько жестким и несгибаемым, что мы фактически размахивали зондом на палочке. Решили обойтись без помочей и отправляли роботов на самостоятельную разведку в радиоактивный буран, надеясь потом скачать данные но ни один не вернулся. В общем, испробовали все.
Мы можем отправиться туда сами, сказала Джеймс.
Ну, все, приехали
Ага, выдавил Шпиндель голосом, который мог значить только «нет!».
Это единственный способ выяснить что-то дельное.
Например, за сколько секунд твои мозги превратятся в циклотронное рагу.
Скафы можно экранировать.
В смысле как зонды Мэнди?
Не надо меня так называть, пожалуйста! вмешалась Бейтс.
Суть в том, что «Роршах» тебя убьет, будь ты из мяса или металла.
Суть в том, что мясо он убивает иначе, отозвалась Джеймс. Медленнее.
Шпиндель покачал головой.
Через пятьдесят минут тебе все равно каюк. Несмотря на защиту. Даже в так называемых «холодных зонах».
Три часа лучевая болезнь протекает бессимптомно. Смерть наступает лишь через несколько дней, но мы успеем вернуться на «Тезей», и корабль подлатает нас в два счета. Это даже мы знаем, Исаак! Все в КонСенсусе. А если это знаем мы, ты точно в курсе. Так что спорить не о чем.
Такая у тебя идея? Каждые тридцать часов накачиваться жестким излучением, а мне потом вырезать опухоли и по клетке склеивать всех заново?
Капсулы работают автоматически, тебе даже пальцами шевелить не придется.
Не говоря о фокусах, которые выделывают с мозгом магнитные поля. Мы начнем галлюцинировать с первой секунды, как
Отфарадеить скафандры.
Ага, то есть мы полезем туда глухими и слепыми. Здорово!
Пусть только свет проходит. Инфракрасное
Сюзи, это все излучение! Даже если мы замажем шлем черной краской и будем ориентироваться по видеосигналу, радиация просочится через кабельное гнездо.
Немного, да. Но это все же лучше, чем
Господи! от тремора из уголка губ Шпинделя брызгала слюна. Дай мне поговорить с Ми
Я обсудила это с остальной Бандой, Исаак! Мы все согласны.
Все согласны? Сюз, вы решаете не большинством голосов. Оттого, что ты порезала мозг на мелкие кусочки, каждый из них не получает избирательного права.
Не понимаю, почему нет. Каждый из нас, как минимум, столь же разумен, как и ты.
И все они ты. Только распараллеленная.
Ты, кажется, без труда воспринимаешь Мишель как отдельную личность.
Мишель, она Я хочу сказать да, вы все совершенно разные грани, но оригинал один. Твои альтер э
Не называй нас так, вмешалась Саша. Ее голос был холоден словно жидкий кислород. Никогда!
Мишель, она Я хочу сказать да, вы все совершенно разные грани, но оригинал один. Твои альтер э
Не называй нас так, вмешалась Саша. Ее голос был холоден словно жидкий кислород. Никогда!
Шпиндель попытался отступить.
Я не имел в виду ты же понимаешь
Но Саша ушла.
И что ты имел в виду? поинтересовался вместо нее мягкий голос. Ты думаешь, что я просто ипостась Мамочки? Что когда мы вместе, ты наедине с ней?
Мишель, жалким голосом пробормотал Шпиндель. Нет. Я хотел сказать
Не важно, перебил Сарасти. Мы не голосуем.
Вампир парил над нами в центре вертушки, скрытый непроницаемым забралом. Никто не заметил его появления. Он медленно поворачивался вокруг своей оси, не выпуская нас из виду, пока мы вращались вокруг него.
Запускаем «Сциллу». Аманде нужны два солдата без привязи с вооружением только для защиты. Камеры с диапазоном от одного до миллиона ангстрем, экранированные микрофоны без автономного контроля. К 13.50 всем принять тромбоцитарный стимулятор, дименгидринат [42] и йодистый калий.
Всем? переспросила Бейтс.
Сарасти кивнул.
Окно открывается на четыре часа двадцать три минуты.
Вампир снова повернулся к хребту.
Кроме меня, сказал я.
Сарасти замер.
Я не участвую в полевых работах, напомнил я.
Теперь участвуешь.
Я синтет.
Он это знал, как и все остальное: нельзя наблюдать систему изнутри.
На Земле ты синтет, отчеканил вампир. В Койпере ты синтет. А здесь балласт. Делай, что говорят.
Сарасти исчез.
Добро пожаловать в общую картину, пробормотала Бейтс.
Остальные уже расходились. Я взглянул на нее:
Ты же знаешь, я
Мы очень далеко забрались, Сири. Нельзя ждать решений твоего начальства четырнадцать месяцев, и ты это знаешь.
Она подпрыгнула с места и пронеслась сквозь голограммы в невесомость, царящую в центре вертушки. Там остановилась, будто отвлекшись на внезапное озарение, и, ухватившись за спинной хребет, развернулась ко мне лицом:
Тебе не стоит себя недооценивать. Как и Сарасти. Ты наблюдатель, верно? Могу держать пари, внизу будет, за чем понаблюдать.
Спасибо, отозвался я.
Но я уже знал, зачем Сарасти отправил меня на «Роршах», и наблюдение не являлось главной причиной. Трое ценных работников под огнем, а подсадная утка хоть немного увеличивала шанс на то, что первый раз выстрелят не по ним.
И найдет на тебя Дух Господень, и ты будешь пророчествовать с ними, и сделаешься иным человеком.
Вероятно, на протяжении почти всей эволюционной истории мы были раздробленными, сказала мне Джеймс, когда мы еще только знакомились, и постучала себя по виску. Там, внутри, места много. Мозг современного человека без всякой перегрузки может вести десятки мыслительных процессов одновременно. А параллельная многозадачность имеет очевидное преимущество в плане выживания.
Я кивнул.
Десять голов лучше одной.
Наша интеграция могла произойти совсем недавно. Некоторые эксперты считают, что в определенных обстоятельствах и сейчас мы можем вернуться к множественным личностям.
Само собой. Ты живой пример.
Она покачала головой.
Я не о физическом разделении. Конечно, мы почти произведение искусства, но теоретически хирургия не нужна. Достаточно сильного стресса, причем в раннем детстве.
Шутишь?
Это в теории, призналась Джеймс и мутировала в Сашу:
Хрена с два «в теории». Отдельные случаи фиксировали еще полвека назад.
Правда? Я устоял перед искушением воспользоваться имплантатами; рассеянный взгляд мог меня выдать. Не знал.
Сейчас те времена вспоминать не принято. В те времена с многоядерниками поступали по-варварски считали это «расстройством» и лечили как болезнь: оставляли одно из ядер, а остальных кончали. Естественно, убийством такие действия не называли, говорили «интеграция» и прочая хрень. Люди создавали других людей, обрекали их на пытки и мучения, а затем, когда отпадала нужда, убивали.
Обычно таким тоном при первом знакомстве не разговаривают. Джеймс аккуратно выпихнула Сашу с водительского места, и беседа понемногу вошла в пристойное русло.