Огнепад: Ложная слепота. Зеро. Боги насекомых. Полковник. Эхопраксия - Питер Уоттс 58 стр.


В черновом варианте книги Каннингем действительно рассказывал нечто подобное, но проклятый текст был уже настолько перегружен лекциями, что я вырезал эту сцену. В конце концов, непосредственным проектировщиком шифровиков выступает «Роршах», он может со всем этим справляться вместо отдельно взятых существ. Одна из идей, которые несет «Ложная слепота», что граница между «живым» и «неживым» размыта [179],[180],[181], особенно в чреве злодейского объекта на оортовых окраинах.

Ум/Разум

В этом, собственно, и суть проклятого эксперимента. Уберем вначале валуны с дороги. «Быть никем» Метцингера [182] самая тяжелая книга из всех, что мне доводилось читать (ее значительную часть я до сих пор не осилил), но в ней я столкнулся с наиболее крышесносными идеями из всех, что мне доводилось встречать в литературе и жизни. Когда дело доходит до природы сознания, большинство авторов становятся бесстыдными динамщиками. Пинкер называет свой труд «Как работает разум» [183] и на первой же странице признается, что «мы не знаем, как работает разум». Кох (парень, придумавший термин «агенты-зомби») пишет: «В поисках сознания: нейробиологический подход» [184], где стыдливо обходит стороной вопрос, почему нервная деятельность должна порождать какое бы то ни было субъективное самосознание.

В этом, собственно, и суть проклятого эксперимента. Уберем вначале валуны с дороги. «Быть никем» Метцингера [182] самая тяжелая книга из всех, что мне доводилось читать (ее значительную часть я до сих пор не осилил), но в ней я столкнулся с наиболее крышесносными идеями из всех, что мне доводилось встречать в литературе и жизни. Когда дело доходит до природы сознания, большинство авторов становятся бесстыдными динамщиками. Пинкер называет свой труд «Как работает разум» [183] и на первой же странице признается, что «мы не знаем, как работает разум». Кох (парень, придумавший термин «агенты-зомби») пишет: «В поисках сознания: нейробиологический подход» [184], где стыдливо обходит стороной вопрос, почему нервная деятельность должна порождать какое бы то ни было субъективное самосознание.

Метцингер, возвышаясь над этими сопляками, берет быка за рога. Его гипотеза «мира-ноль» не только объясняет субъективное ощущение себя, но и дает понять, почему иллюзорный рассказчик от первого лица должен быть производным результатом определенных когнитивных систем. Понятия не имею, насколько он прав,  не мой уровень,  но он, по крайней мере, задал вопрос, который заставляет нас пялиться в потолок в третьем часу ночи, когда последняя сигарета давно докурена. Со многими симптомами и болезнями, попавшими в «Ложную слепоту», я впервые столкнулся в книге Метцингера. Любые утверждения или заявления в этом разделе, для которых не указан источник, скорее всего, происходят оттуда же.

Если нет, быть может, они взяты из «Иллюзии сознательной воли» Вегнера [185]. Эта менее претенциозная и наиболее доступная книга данного автора изучает не столько природу сознания, сколько природу свободной воли, которую Вегнер вкратце описывает как «способ рассудка оценить сделанное». Он выдает собственный набор синдромов и болезней, укрепляющих в читателе умопомрачительное чувство хрупкости наших внутренних механизмов. И, конечно, Оливер Сакс [186] посылал нам весточки с передовой сознания задолго до того, как вопрос о сознании стал таким хитом.

Возможно, было бы легче назвать тех, кто не пытался объяснить сознание. Теории перекрывают весь спектр, от диффузных электрических полей до квантового кукольного спектакля; сознание «помещали» в переднюю часть островка Рейля [187], гипоталамус и сотню динамических ядер между ними [188],[189],[190],[191],[192],[193],[194],[195],[196],[197],[198]. По крайней мере одна теория [199] предполагает, что в то время, как человекообразные обезьяны и взрослые люди наделены разумом, человеческие младенцы его лишены. Признаюсь, этот вывод мне по душе: если дети и разумны до какой-то степени, они определенно психопаты.

Но под безобидным, поверхностным вопросом: «Что такое сознание?» прячется более важный практически: «На что оно годится?». «Ложная слепота» подробно разбирает этот вопрос, и я не стану повторять уже сказанное. Достаточно напомнить, что, по крайней мере, в бытовых условиях сознание мало чем занято, кроме того, что принимает служебные записки от гораздо более сообразительного подсознательного слоя, визирует и приписывает всю честь себе. На самом деле подсознание обыкновенно работает так хорошо, что пользуется услугами самого настоящего привратника в передней части поясной извилины, занятого лишь тем, чтобы не позволить сознанию вмешиваться в рутинную работу мозга [200],[201],[202]. (Если бы остальная часть твоего мозга обладала сознанием, она, скорее всего, сочла бы тебя кем-то вроде роговолосого босса из «Дилберта» [203].)

Сознание не требуется даже для того, чтобы развить метарепрезентацию внутреннюю модель чужого сознания. Это может показаться парадоксальным: как научиться осознавать, что окружающие особи являются самостоятельными деятелями, имеющими собственные интересы и цели, если ты не осознаешь собственные? Но противоречия тут нет, и сознание не требуется. Вполне реально отслеживать намерения окружающих без единого грана рефлексии [204]. Норретрандерс прямо объявил: «Сознание обман» [205].

Искусство можно считать исключением. Похоже, эстетика требует некоторого уровня самосознания: возможно, эволюция эстетики и спустила лавину разума. Когда тебя бросает в дрожь от прекрасной мелодии, врубается механизм поощрения в лимбической системе тот же механизм, что вознаграждает человека за секс с привлекательной партнершей и поглощение больших количеств сахарозы [206]. Другими словами, это взлом системы; твой мозг научился получать награду, не заслужив ее увеличением приспосабливаемости [207]. Это приятно, делает нашу жизнь ценной и полной. Но оно же обращает нас внутрь себя и отвлекает. Помните крыс 1960-х, которые научились, нажимая рычаг, стимулировать центры удовольствия? Они жали на рычаги с таким наркоманским рвением, что забывали питаться. Зверьки дохли от голода! Не сомневаюсь, что умирали они счастливыми но умирали. Не оставив потомства: приспосабливаемость падала до нуля.

Эстетика. Самосознание. Гибель.

И это приводит нас к последнему вопросу, таящемуся в бескислородных глубинах,  вопросу о цене сознания. Если сравнивать самосознание с бессознательной обработкой информации, то первое медлительно и расточительно [208]. Мысль об отдельном, стремительном сознании в стволе нашего мозга, которое берет на себя управление при аварии, помимо прочего, основана на исследованиях Джо Леду из Нью-Йоркского университета [209],[210]. Для сравнения вспомните молниеносные и сложнейшие вычисления, которые производят саванты; это некогнитивная способность [211], и есть свидетельства, что суперфункциональностью аутисты обязаны не подавляющей интеграции мыслительных процессов, а относительной нейрологической фрагментации. Даже если бы сознательные и бессознательные процессы были равно эффективны, осознание внутренних стимулов по своей природе отвлекает индивида от других, внешних, угроз и благоприятных возможностей. Этой своей догадкой я страшно гордился. Можете представить, как я расстроился, обнаружив, что Вегнер высказывал такую мысль еще в 1994 году [212].

Цену высокого интеллекта продемонстрировали экспериментально, в опытах, где умные дрозофилы проигрывали тупым в конкуренции за пищу [213]. Возможно, потому, что метаболические потребности обучения и запоминания оставляют меньше энергии на ее поиск. Я не забыл, как только что посвятил целый роман доказательству того, что ум и разум разные вещи. В данном случае опыт все же имеет ценность: ведь обе способности метаболически расточительны (разница в том, что ум, по крайней мере в некоторых случаях, оправдывает расходы, а какова эволюционная ценность медитации на закат?).

Хотя многие указывали на разные недостатки и слабые стороны разума, мало кто делал следующий шаг и вслух интересовался: стоит ли эта штука таких проблем? Конечно, стоит, верят люди! Иначе естественный отбор давно бы ее выполол. И, вероятно, они правы. Надеюсь. «Ложная слепота» это мысленный эксперимент, игра в «предположим» и «что, если?». Ничего больше.

С другой стороны, дронты и стеллеровы коровы тысячу лет назад могли бы применить тот же аргумент, чтобы доказать собственное превосходство: если мы такие неприспособленные, почему не вымерли? Потому что естественный отбор требует времени и удача играет свою роль. Самый здоровый парень на деревне не обязательно самый сильный или выносливый. Игра не окончена! Она никогда не кончается по эту сторону тепловой смерти финишной черты нет. Победителей тоже быть не может, есть лишь те, кто еще не проиграл.

Данные Каннингема об узнавании себя у человекообразных обезьян тоже настоящие. У шимпанзе соотношение массы мозга и массы тела выше, чем у орангутанов [214], но оранги последовательно узнают себя в зеркале, в то время как шимпы через раз [215]. Точно так же, кроме людей, наиболее развиты речевые способности у некоторых видов птиц и приматов но не у предположительно «более разумных» человекообразных, наших ближайших родственников [216],[217]. Если присмотреться, эти факты подсказывают, что разум может оказаться фазой, из которой орангутаны еще не вышли, а их более развитые родичи шимпанзе уже начинают вырастать (гориллы не узнают себя в зеркале; возможно, они уже выросли из пеленок разума, или просто никогда их не носили).

Конечно, люди в эту схему не вписываются. Если схема в принципе существует. Мы флюктуации: это одна из идей, которые я хотел донести. Держу пари, вампиры в нее вписались бы!

И, наконец, когда «Ложная слепота» проходила корректуру, этому неприятному предположению нашлось очень своевременное опытное подтверждение: оказывается, бессознательное лучше принимает сложные решения, чем сознание [218]. Похоже, сознание просто не может оперировать достаточным количеством переменных. Как сказал один из ученых: «В ходе эволюции мы в какой-то момент начали принимать решения сознательно, и у нас пока не очень получается» [219].

Среда вообще (фоновые детали, сбои прошивки и человеческое бытие)

Юный Сири Китон не одинок: мы уже более пятидесяти лет лечим отдельные тяжелые формы эпилепсии радикальной гемисферэктомией [220]. Странно, но удаление половины мозга не слишком влияет на уровень интеллекта или двигательные способности (хотя большая часть идущих на операцию пациентов, в отличие от Китона, с самого начала страдают умственной отсталостью) [221]. Зачем удалять именно полушарие, я не очень хорошо понимаю: если вы всего-навсего пытаетесь разорвать петлю обратной связи, почему бы не перерезать только мозолистое тело? Может, чтобы предотвратить синдром «чужой руки»? Если так, не значит ли это, что хирург сознательно уничтожает разумную личность?

Назад Дальше