Ничего не дико, Надя. Я вот работать начал с пятнадцати, был независим от родителей, жил отдельно. Она найдет подработку, съедет, потом поступит в институт и переберется в общежитие.
А если не поступит?
Тогда надо ремня всыпать для профилактики уже сейчас, чтоб готовилась, а не шаталась черт знает где. Не поступит будет жить на улице в картонной коробке.
Может быть, подождать еще несколько лет, пока точно не убедимся, что на ноги крепко встанет? Куда ей идти?
Это не наши проблемы, строго сказал папа. Мы кормим, поим ее, тратим деньги, а она всего этого не ценит. В шестнадцать человек должен уже стать серьезнее, ответственнее и иметь четкое представление о своем будущем. Если ей все позволять, на шею сядет и никогда не повзрослеет. Только суровая жизнь вправит мозги таким, как Даша. Так что все для ее же блага. В нашем доме я ее видеть больше не хочу. Нельзя думать только об одном ребенке. Андрюша родится, ему тоже понадобится свой уголок.
Андрюша? Голос мамы смягчился. Мы же еще не определились с именем!
Как? Мне кажется, мы уже давно все решили
Кровь ударила в голову. Я до боли прикусила губу. Распахнув дверь, гневно уставилась на родителей.
И когда вы собирались сказать?! закричала я.
О чем? непонимающе спросил папа.
О том, что мама снова беременна, а меня выставляют из дома!
Во-первых, как ты смеешь таким тоном разговаривать с родителями? спокойно поинтересовался папа. Во-вторых, сядь и успокойся.
Как я смею?! Я задыхалась от бешенства. А какое право имеете вы решать, во сколько лет нужно выгонять меня из моего же дома?!
Не дожидаясь ответа, я выбежала в коридор, надела «гады». Следом выскочила мама.
Куда ты, Даша?
На помойку. Искать коробку для ночлега, рявкнула я.
Детка, ты не так поняла. Папа имеет в виду другое. Мы никогда не оставим тебя
До шестнадцати лет, огрызнулась я. А там иди на все четыре стороны. Тебе не надоело рожать, мам? Зачем ты это делаешь? Ты как конвейер по производству детей. Ты не думаешь о других, совсем. Это отвратительно. У нас мелкая двушка, а нас уже тут шестеро.
Мама болезненно вздрогнула.
Ты еще маленькая и ничего не понимаешь. Не говори так, твои слова ранят.
Конечно. Ведь только через год мне стукнет шестнадцать, и я стану, как там папа сказал? Взрослым ответственным человеком? А пока мне вшивые пятнадцать, и я какаю в памперс, говорю «агу» и пускаю слюни.
Мама растерянно смотрела на меня. У нее был такой вид, что мне стало ее жалко.
Ладно, мам, не переживай, сказала я уже спокойно. Прости, что набросилась. Я все понимаю. Не бойся. Я поступлю куда надо, найду работу, повзрослею, съеду, все будет хорошо Обещаю.
«Потом съедет Олька, за ней Катька. Вы сможете нарожать новых детей и забыть старых», хотела закончить я, но вовремя себя одернула.
Я выбежала из квартиры и, выдержав двенадцать ступенек вниз, взорвалась горькими слезами.
В детстве я любила играть в куклы, и в семье моей Барби всегда был только один ребенок. В пансион я брала лишь пару игрушек, основная часть оставалась дома до летних и зимних каникул. Когда мне было десять, я однажды вернулась с учебы и увидела, что моих игрушек вообще больше нет. Мои полки, где они прежде хранились, были забиты Олькиными книгами. А мои игрушки лежали в коробке у Катькиной кровати.
Ты уже большая, мы с папой подумали, что тебе они больше не нужны, сказала мама, улыбаясь и отводя взгляд.
Ты уже большая, мы с папой подумали, что тебе они больше не нужны, сказала мама, улыбаясь и отводя взгляд.
Эта улыбка означала многое: «да, я немного виновата, но постарайся понять», «ты взрослая», «у нас нет денег купить Кате новые игрушки». И я все понимала. Понимала, но не прощала и так и не смогла простить. Мамин взгляд всегда бегал, когда ей приходилось говорить мне что-то важное и неприятное. Например, что младшим отдают мои игрушки. Мои полки. Мою комнату. Мою семью.
Мама часто путала имена детей. Меня называла Катей, Олей или Славиком. Катю могла назвать Олей, Олю Катей. Я запоминала эти случаи, почему-то не могла забыть, хотя не была злопамятной Почему? Может, потому что моим именем никого никогда не называли? Мое имя забыли. Было чувство, будто меня стирают. Из дома, из семьи или вообще из этого мира.
На мне были камелоты и пижама. В таком виде я ввалилась в Тошкино окно.
Друг играл в компьютер. Молча пройдя через комнату к шкафу-купе, я открыла дверцы, залезла внутрь и закрыла их за собой.
Сова? услышала я голос друга. Тошка подошел к шкафу и сел снаружи, привалившись к дверце. Что случилось?
Я по-прежнему молчала. Слишком было больно.
Сова? Что с тобой?
И снова тишина. И тут я услышала искаженный голос друг говорил в ладошки:
Я Яблоня-1. Гадуга-1. Пгием.
Я улыбнулась. На такое невозможно не ответить командир ждет.
Я Радуга-1. Яблоня-1, как слышно? Прием.
Гадуга-1. Я Яблоня-1. Что случилось на вашей базе? С наблюдательной вышки все спокойно. Пгием.
Яблоня-1. Я Радуга-1. На нашу базу напали. Прием.
Гадуга-1. Я Яблоня-1. Кто напал? Пгием.
Яблоня-1. Я Радуга-1. Вражеский батальон сто шестидесятого артиллерийского полка. Прием.
Гадуга-1. Я Яблоня-1. Местоположение и дальность пготивника. Пгием.
Яблоня-1. Я Радуга-1. На шесть часов. Сто метров. Прием.
Гадуга-1. Я Яблоня-1. Инфогмация пгинята. Пгоизводим запуск гакеты с гадиолокационной головкой самонаведения по пготивнику. Пгием.
Яблоня-1. Я Радуга-1. Информация принята. Конец связи.
Стало вдруг спокойнее. Тошка устранит противника. Запустит ракету и взорвет его, я верила. Наступила пауза. Потом ее прервал голос Тошки:
Ну, теперь-то гасскажешь?
Я вздохнула. С чего бы начать?
Если вкратце, то слушай. Руслан оказался братом Ржавого. Это тот самый чувак, который кричал у тоннеля о богах и том, что месть станет его смыслом жизни. Я влюбилась в человека, который поклялся найти меня и убить.
Ох, и ни фига себе! И? Ты сбежала от него?
Нет. Я ему все рассказала.
И после этого ты осталась жива???
Да. Но он сказал, чтобы я до конца жизни не попадалась ему на глаза. Я так больше не могу, Тошк. Мое бедное раненое сердечко скоро не выдержит и разорвется на части. Да еще родители я сегодня подслушала, как папа говорит маме, что меня надо выгнать из дома в шестнадцать. Типа это для моего же блага, только так я повзрослею. Ты не представляешь, что я сейчас чувствую. Как это паршиво, знать, что твои родители собираются выгнать тебя. А еще Мама снова беременная. Чувствую себя бракованным ребенком. И что меня кем-то замещают.
Бедная Сова тихо сказал Тошка.
Какое-то время в комнате стояла тишина.
Тук-тук. Впустишь меня к себе? Друг осторожно постучал по дверце.
Нет.
А хотя бы лапу?
Ммм Лапе можно.
Дверь немного отъехала в сторону. Внутрь пролезла нога в отвратительно грязном, дырявом носке.
Нет! Не эту лапу! Не эту! взвизгнув, засмеялась я и стала бить лапу.
Да? Ну ладно.
Нога исчезла, и вскоре в щель пролезла Тошкина ладонь. Я взяла ее в свою, наши пальцы переплелись. Мы сидели так долго: я внутри, Тошка снаружи.
Меня все достало, Тошк. Этот вонючий город, эта боль, это насилие. Родителям на меня насрать. Они хотят видеть во мне не меня, а кого-то, кого сами создали в своих головах. Им плевать на мои реальные проблемы, они просто отказываются верить, что у меня вообще могут быть проблемы. Глобальные. Они думают, что в моем возрасте, кроме несчастной любви, ссор с подругами и плохих оценок, проблем не бывает. Я не могу так жить. Я умру, если останусь здесь, в этой дыре, сказала я со слезами.
Что ты предлагаешь?
Я хочу свалить отсюда. Забраться на крышу поезда и уехать к морю.
Пауза.
Это шутка?
Нет. Я правда решила уехать.
Но это полный бгед
Это не бред. Просто я не могу так жить. Не хочу здесь больше оставаться. Я очень хочу на море, никогда там не была. Поедешь со мной?
Пауза.
Это шутка?
Нет. Я правда решила уехать.
Но это полный бгед
Это не бред. Просто я не могу так жить. Не хочу здесь больше оставаться. Я очень хочу на море, никогда там не была. Поедешь со мной?
Я? Ты что? У моих родителей инфагкт будет.
Тогда поеду одна!
Одна? Но как ты будешь одна?
Не знаю. Поэтому говорю: поехали со мной. С тобой или без тебя, я все равно уеду.
Но как? Где мы будем жить? Откуда возьмем деньги, да и вообще у тебя есть план?
Вообще-то, нет. Я надеялась на тебя. Ты же у нас человек-план.
Мне не нгавится эта идея.
Я отодвинула дверцу шкафа и посмотрела на друга.
Но Тошка, ну пожалуйста! Вдруг у нас получится? Вдруг там, куда мы поедем, все будет лучше?
Ох, Сова, Сова
Если не понравится, мы всегда можем вернуться. Ну, или ты один Мне-то дома особо делать нечего.
Пауза.
Тяжелый вздох.
Знаешь, что мы делаем? Тычемся х*ем в улей. Снова и снова. Да что тебе это говорить с тобой всегда так, безнадежно сказал Тошка.
Так ты согласен?
Несколько секунд он думал.
Ты же знаешь, что меня без тебя не может быть, Сова. Я существую только там, где есть ты. Я с тобой куда скажешь. Хоть в ад. А вообще Он немного помолчал. Зачем это тебе, Сова? Зачем куда-то ехать?
Я хочу найти место, где меня полюбят. И где я нужна.
Глава 11
Руслан
Из своего мотоцикла я выжимал все, что мог. Быстрее, пока не передумал и не вернулся! Прочь от нее, скорее! Я закрылся от мыслей, старался закрыться и от ярости. Лишь когда и тоннель, и лес остались далеко позади, я стал хоть немного соображать.
В городе я слез с мотика, перевел дух. Дыши глубоко, парень. Не вздумай делать глупости. Не позволяй монстру внутри тебя вырваться на волю. А ведь он так хотел вырваться Дай слабину и он возьмет верх, заведет мотоцикл и ринется обратно. Схватит за горло Дашку и все-таки задушит, а потом бросит в воду. Нет. Нет Нужно уезжать домой, в Москву, подальше от этого дерьма, и там обо всем подумать.
«Бита», пронеслось в голове. Вот черт. Я совсем забыл о бите, она осталась у тоннеля. Дашка даже не подумает о ней. Надо возвращаться. Но что если она еще там? Не думаю. Что ей там торчать? Впрочем, ей же хуже, если нет. Я должен заняться битой.
Я завел мотоцикл и повернул назад. У тоннеля не было ни Даши, ни биты. Я подошел к той самой елке, стал копать. Конечно, бита лежала там, Даша просто спрятала ее обратно. Дура Орудие убийства надо уничтожать, а не прятать. «Но ей всего пятнадцать», напомнил внутренний голос. Я слил немного бензина из бака, полил биту и просидел у костра до самой ночи, пока не остались одни тлеющие головешки.