Сейчас тут было пусто, «кони», видимо, спали в своем стойле. Пройдя арку, я нахмурилась: отсюда виднелся ДК. Где-то рядом мог шляться Бык.
Стоя на детской площадке на окраине опасного района, я пыталась выдумать новое слово. Но мысли были заняты другим. Отсюда только две дороги. Свернем налево и дойдем до школы, а там гаражи и лесопосадка; направо забредем в глубь ненавистных дворов и, по закону подлости, напоремся на Быка.
Чего ты медлишь? хмыкнул Тотошка. Быка испугалась? Не ссы, убежим от него, всегда убегаем. Он жигный и медленный. Не бойся!
Экскаватор, сказала я. Я не жульничала, играла честно. Будь что будет Последняя буква пришлась на правую дорогу. Черт
Слова вели нас дворами. Каждый раз перед поворотом за угол очередного дома я умирала от страха, вдруг там меня поджидает Бык? Но все обходилось, Быка не было. И через некоторое время тревога немного отпустила.
Дворы. Церковь. Магазины. Мастерская.
«Стакан», «паспорт», «одеяло», «подшипник».
Мы уже были далеко от «зоны риска». Игра нас так увлекла, что я забыла о бдительности, перестала опасливо озираться. Решив передохнуть, мы вышли к пустырю у реки, где находилась спортивная площадка.
Блин, оказывается, я совсем не знаю Днице, сказала я, сев на лавочку. Сегодня столько новых мест открыли.
Да, вон та маленькая цегковенка я и не знал, что она здесь есть. Она так спгяталась между домами, ее и не видно.
Мы заговорились. И не заметили, как к площадке подошла толпа панков.
Эй, чуваки! Да это же тот самый хитрожопый барыга! Эй, пацан, а ну иди сюда, сейчас тебе твою трубу знаешь, куда засуну?
Я не сразу поняла, что рассвирепевший панк орет это мне. Все-таки слишком ново и непривычно было это обращение пацан. Но Тотошка сообразил быстрее и пихнул меня в бок острым локтем.
Сваливаем, Сова! закричал он и помчался вдоль реки.
Я помедлила, но через пару секунд тоже сорвалась с места. Бык ломанулся следом. Я как могла работала руками и ногами, и все-таки меня догнали и повалили на землю. Я уткнулась лицом в муравейник, меня сгребли в охапку и перевернули на спину. Бык с красной озверелой рожей держал меня за воротник. Его ноздри яростно раздувались.
Гони мои три косаря!
Какие три? Два с половиной же было! От страха голос напоминал писк котенка.
Проценты капают! Гони деньги! Подсунул мне неработающую трубу!
Труба работала, мамой клянусь!
Тут прямо в голову Быку ударил ком засохшей грязи это Тошка швырнул, отвлекая внимание. От неожиданности Бык ослабил хватку и отстранился. Пользуясь моментом, я поджала ноги и изо всех сил лягнула его в грудь. Бык отлетел. Я вскочила и побежала к реке.
Плыви, Сова! Плыви! крикнул Тошка и первым бросился в воду.
Я нырнула бомбочкой и бешено загребла вперед. «Гады», как две примотанные к ногам гири, тащили меня на дно, но я справилась. Мой план сработал: Бык не захотел мочить одежду и не нырнул следом. Я выплыла на противоположный берег и увидела, что чуть выше по течению Тошка выгребает из камышей в мою сторону. Я победно обернулась к Быку.
Сова! Я запомнил тебя! Ты труп!
Сжимая кулаки, Бык рявкнул это с такой ненавистью, что мое сердце рухнуло вниз.
Когда к станции подъехала электричка, мы вылезли из-под платформы и хотели уже забраться по зацепу на крышу, но тут Тотошка одернул меня:
Палево! Помогала!
Я заметила в заднекабиннике торчащую лысую голову и воротник форменной синей рубашки. Голова цепким взглядом осмотрела все вокруг. С таким любопытным помогалой соваться наверх никак нельзя: скажет по рации кому надо и на следующей станции менты примут. Быстро забравшись по платформе, мы зашли в тамбур.
Ну что, полезем в межку? через некоторое время спросила я и дернулась в сторону межвагонной двери.
Ты чего? Совсем тю-тю? Сейчас же повогот будет! Нельзя, когда повогот! Друг посмотрел на меня, как на полную дуру.
Я опустила взгляд на свои «гады». Во всех операциях мозг в нашей команде Тотошка. Без него меня давно убило бы током, разорвало на части под составом или сплющило в межке. Тотошка прав, лезть через межвагонье наружу на повороте крайне опасно вагоны могут сжаться и, как любил повторять Тотошка, «кишки из задницы выдавить». Сурово, но правдиво.
После поворота была длинная прямая, в конце прямой наш любимый участок путей, мрачный тоннель. Проезжая его на крыше, мы получали огромную дозу адреналина.
До тоннеля было несколько остановок. Мы подождали в тамбуре, пока электричка подъедет к нужной станции, и, открыв дверь, зашли в межвагонье. Я зефирилась первой. Встав боком, раздвинула резиновые перегородки, соединяющие два вагона; просунула в брешь голову и руки, затем ноги; правой ступней попыталась найти выступ. Резина сдавливала тело с обеих сторон; казалось, что меня рожают, и роды эти мучительные и долгие. Нащупав рукой лестницу, я схватилась за нее, изо всех сил вытолкнула себя наружу и наконец «родилась». По выступам я сразу полезла вверх, чтобы не мешать зефириться другу. И вот, когда электричка тронулась, мы уже перелезли из межвагонья на крышу.
Впереди тоннель!
Мы легли на крышу и смотрели, как приближается опасный участок; уже были видны бетонные своды. Сердце замерло от восторга и испуга черная пустота мчалась навстречу! И вот электричка влетела в тоннель, нас окатило резким потоком воздуха, эхо колес взорвало барабанные перепонки. Наступила темнота. Казалось, схлопнулось солнце, а мир, который еще мгновение назад был плоским, двухмерным, скучным, вдруг скрутился в трубочку, свернулся одеялом, и мы мчались сквозь него. И не было у нашего пути ни начала, ни конца, а снаружи ничего не существовало. Для меня тоннель был бесконечным, хотя состав проходит его за несколько секунд. В поры проникла абсолютная чернота. Спина взмокла, ветер, задувающий под одежду, приятно холодил кожу. Я вдыхала затхлый сырой воздух, прижималась к поверхности крыши. Чудилось, что тоннель сужается, потолок все ниже и ниже, вот-вот меня размажет о грубый бетонный свод, как овсянку по тарелке. Я не могла дышать, от напряжения скрутило внутренности. Но вот, наконец, белый свет. Неужели это все? Неужели я вижу солнце? Я зажмурилась от яркого света, не веря, что снова обманула смерть. Я встала и, обернувшись на оставленную позади черную дыру, засмеялась.
Держась подальше от контактного провода и токоприемников, мы пошли по крыше к концу последнего вагона. На первой остановке мы быстро слезли по зацепу и дали деру вдруг нас кто заметил? Но все обошлось благополучно, погони не было. Пробежав по рельсам еще немного, мы нырнули в дыру в заборе.
Дома меня ждал сюрприз. Первое, что я увидела, открыв входную дверь, хмурое лицо папы, обещавшее хорошую взбучку. Здравая мысль дать деру, отсидеться где-нибудь и переждать бурю наверное, промелькнула в моем взгляде, потому что отец мгновенно схватил меня за шкирку и втащил в квартиру.
Бестия треклятая! кричал он, бегая за мной вокруг дивана и замахиваясь скрученным полотенцем. Опять по составам лазила! Тетя Фая видела тебя, не отвертишься! Получай, тварюга! У всех дети, как дети, а у нас обезьяна бешеная!
Полотенце хлестнуло меня по уху.
Пап! Перестань! Ну, пап ныла я, усиленно пытаясь держать максимальную дистанцию в полкруга.
На безопасном расстоянии от места боевых действий стояли мама, Олька, Катька и Славик. Мама смотрела на нашу гонку с испугом; непонятно было, кого ей жалко больше себя, отца, меня или фамильную вазу, красующуюся на журнальном столике прямо в эпицентре катастрофы. Сестры и брат наблюдали с любопытством подобные войны происходили в доме постоянно во время моих каникул. Иногда младшие даже делали ставки удастся ли их полоумной старшей сестре смыться? Сколько тумаков ей достанется в этот раз?
Снова хлест полотенца, и висящий на стене портрет любимого дедушки завалился набок.
Вот чертовка! Даже дедушке из-за тебя страдать приходится на том свете! Отец подлетел к стене и поправил портрет, тем самым дав мне короткую передышку. Шельма! Дедушку бы постеснялась! Он от стыда вон, какой сердитый!
Вот чертовка! Даже дедушке из-за тебя страдать приходится на том свете! Отец подлетел к стене и поправил портрет, тем самым дав мне короткую передышку. Шельма! Дедушку бы постеснялась! Он от стыда вон, какой сердитый!
Я мельком глянула на портрет. Хм, с отцом я не согласна, на секунду мне показалось, что дедушка, который, по рассказам родителей, в молодости был тот еще бунтарь, улыбнулся и поднял большой палец. Я протерла глаза и вновь посмотрела на портрет нет, ерунда Дедушка нейтрально смотрел куда-то вдаль.
А гонки продолжались. Топот, хлест полотенца, хихиканье сестер и братишки и испуганные возгласы матери.
За что нам такое несчастье? кричал отец. Уважаемая семья! Кормим, поим, учим, чтобы дочь человеком стала! А она самоубиться вздумала! Либо инвалидом стать! Мало с матерью тратим на тебя, да? Хочешь, чтобы мы и больницам безумные деньги отдавали за то, чтобы твои порубленные кусочки вместе сшить?
Папа, перестань! Ну паап
Распоясалась! Избаловали козявку!
Это моя жизнь! Что хочу, то и делаю!
Полотенце свистело совсем рядом, иногда попадало по ногам и плечам, обжигая кожу. Еще один хлест и фамильная ваза, слетев со столика, разбилась вдребезги. Гонки остановились. Вся семья растерянно смотрела на осколки.
Отец устало плюхнулся на диван и что-то пробурчал себе под нос. Мама стала собирать остатки вазы. Сестры и брат, увидев, что на сегодня шоу окончилось, вернулись к своим делам. Я ушла в комнату, потирая ушибленные места.
На кровати я закуталась в одеяло и отвернулась к стене. Но почему? Почему они не оставят меня в покое? Они не имеют права отбирать у меня мой досуг! Я вольна сама распоряжаться своим свободным временем! Мало того, что они это запрещают, так еще и полотенцем от них достается
То, что я чувствовала после папиной взбучки, опять было подобно взрыву вулкана. Вообще-то так я реагировала даже на малейший раздражитель. Моя жизнь в пансионе была размеренной, там мало что происходило. Парады да балы по особым праздникам вот чем жили девочки из пансиона; еще изредка вывозили на экскурсии и в музеи.
На танцульки мне было плевать, там от бала одно название. Туда привозили кадетов из соседнего училища смех один! Нас сто пятьдесят девчонок, а кадетов от силы двадцать наберется. Все прыщавые, дохлые, угловатые. И за каждого такого ощипанного цыпленка девки нешуточные драки устраивали за корпусами. Я в это дерьмо не лезла, весь бал отсиживалась в углу.
А вот выезды в город я ждала с нетерпением. По природе мне всегда было тяжело усидеть на месте, я сходила с ума. Может, из-за этого у меня и случались постоянные стычки с главными стервами пансиона.
Теперь, когда меня исключили, внезапная свобода кружила голову. Это как выйти на улицу после грозы; как вырваться из долгого заточения в душном помещении. Такая свобода сказалась на мне, как передозировка наркотика. И я собиралась вляпаться во все неприятности, которые только могут быть.
Но действительно меня волновала в те минуты папина взбучка. Казалось, я искренне ненавидела его, а заодно и маму, потому что та всегда вставала на папину сторону в наших раздорах. Папа смотрел на проблемы своих детей слишком поверхностно, не пытается вникнуть, знать не хотел о том, какие демоны сидят в их душах. Думаю, я злила его специально. Он наказывал а я тут же опять пускалась во все тяжкие. Для чего? Чтобы отомстить, совершив очередной побег, или, придя домой пьяной, получить еще большую взбучку? Замкнутая цепочка «проступок последствие». Растущий снежный ком обид и ссор. И никто не видел выхода, ни я, ни родители.