Мог ли Андропов пойти по китайскому пути пути превращения СССР в государство капитализма при социалистической оболочке? Выскажу свое мнение вряд ли. Китаю удалось пойти по этому пути именно потому, что в голове того же Дэн Сяо Пина был опыт жизни и при социализме и при капитализме он имел возможность сравнивать, но главное хотя бы видел, а как это капитализм. Ни Андропов, ни Горбачев этого не видели, потому этого просто не понимали. Андропову было три года, когда капиталистический проект в России погиб, Горбачев еще не родился. Потому то они не могли сравнивать и искренне не понимали, что частный эгоистический интерес в экономике работает лучше, чем общественный. Горбачев с восхищением смотрел на частные дома во время визита в США и спрашивал у Рейгана как их покупают и продают но это был восторг дикаря при виде блестящих бус.
Свой китайский путь мы проскочили в двадцатые тридцатые.
Тем не менее, советское партийное руководство понимало, что страна глубоко нездорова, что назревают негативные явления. Опыт например Чехословакии 1968 года хоть и не был проанализирован но стоял перед глазами. Во главе страны должен был стать кто-то новый.
М.С. Горбачев «Остаюсь оптимистом».
Кто станет новым генсеком?
27 ноября 1979 года я стал кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, а 21 октября 1980 года членом Политбюро ЦК КПСС.
10 марта 1985 года я только вернулся домой с работы, и сразу звонок академика Чазова с известием о смерти К.У Черненко. Сразу после звонка я связался с Громыко, Тихоновым, Боголюбовым и назначил заседание Политбюро на 11 часов вечера.
По предварительной договоренности с Громыко, мы встретились минут на двадцать раньше назначенного времени.
Привожу по памяти состоявшийся тогда диалог.
Андрей Андреевич, надо объединять усилия: момент очень ответственный.
Я думаю, все ясно.
Я исхожу из того, что мы с вами сейчас должны взаимодействовать.
Начали подъезжать другие члены Политбюро и Секретариата ЦК.
Открыв заседание, я сообщил о случившемся. Встали, помолчали. Заслушали приглашенного на заседание Чазова. Он кратко доложил историю болезни и обстоятельства смерти Черненко. Я сказал, что надо готовить документы, собирать Пленум ЦК КПСС.
Начали подъезжать другие члены Политбюро и Секретариата ЦК.
Открыв заседание, я сообщил о случившемся. Встали, помолчали. Заслушали приглашенного на заседание Чазова. Он кратко доложил историю болезни и обстоятельства смерти Черненко. Я сказал, что надо готовить документы, собирать Пленум ЦК КПСС.
На том и порешили. Лигачеву, Боголюбову, Соколову дали поручение обеспечить своевременное прибытие членов ЦК в Москву, с привлечением МПС и воздушного флота.
Создали похоронную комиссию, включив в нее всех членов Политбюро. Когда встал вопрос о председателе комиссии, вышла небольшая заминка. Тут надо сказать, что председателем комиссии по организации похорон умершего генсека, как правило, назначался будущий генсек. И Гришин вдруг говорит:
А почему медлим с председателем? Все ясно. Давайте Михаила Сергеевича.
Я предложил не торопиться, назначить Пленум на 17 часов следующего дня, а Политбюро на 14. У всех будет время ночь и полдня все обдумать, взвесить. Определимся на Политбюро и пойдем с этим на Пленум.
Утром позвонил Лигачев, сказал, что его буквально атакуют первые секретари, идут один за другим, допрашивают, каково мнение Политбюро по поводу будущего генсека. Я поехал в ЦК. Впереди Политбюро и Пленум.
Много еще и сейчас гуляет всяких слухов по поводу заседаний Политбюро и Пленума. Суть их сводилась к тому, что якобы разразилась настоящая схватка, были предложены несколько кандидатур на пост генсека, и Политбюро вышло на Пленум, так ни о чем и не договорившись. Все это просто байки, досужие домыслы. Ничего этого не было. И об этом известно участникам событий, многие из которых в полном здравии и сейчас.
Да, проблемы преемника в связи с резким ухудшением состояния здоровья Черненко обсуждались, кое-кто прицеливался, прояснял свой шанс. Партийный аппарат ЦК в те дни только этим и был занят.
То, что в самом составе руководства выкристаллизовались группировки, было фактом.
Были и те, кто не хотел Горбачева. Как-то незадолго до кончины генсека Чебриков, возглавлявший в то время КГБ, поделился со мной содержанием своей беседы с Тихоновым, пытавшимся убедить его в недопустимости моего избрания на пост Генерального секретаря. Чебрикова поразило, что Тихонов никого, кроме меня, не упоминал:
Неужели сам претендовал на это место? подумал он.
В то же самое время мои недоброжелатели не могли не знать о настроениях в обществе, о позиции первых секретарей, среди которых все больше созревала решимость не допустить, чтобы Политбюро вновь протащило на высший пост старого, больного или слабого человека.
Несколько групп первых секретарей обкомов посетили меня. Призывали занять твердую позицию и взять на себя обязанности генсека. Одна из таких групп заявила, что у них сложилось организационное ядро, и они не намерены больше позволять Политбюро решать подобного рода вопросы без учета их мнения.
У Громыко по отношению ко мне появились какие-то новые, ревнивые нотки, особенно после моей поездки в Великобританию. Еще Андропов, как бы в качестве дани своему другу и партнеру, чтобы как-то его ублажить, сделал Андрея Андреевича первым заместителем Председателя Совета Министров СССР. Тогда Громыко занял кабинет в Кремле, сохраняя резиденцию на Смоленской площади. В окружении Андропова начали поговаривать о неуемном стремлении Андрея Андреевича к власти, его большом тщеславии.
Интуиция мне подсказывала, что ночь и полдня будут работать в нужном направлении: об этом свидетельствовала информация, поступавшая в ЦК. На Лигачева выходили партийные кадры, на Рыжкова другой клан министры.
Хочу особо отметить, что никому, даже Лигачеву и Рыжкову, я не сказал определенно ни «да», ни «нет». Почему? Мне надо было выяснить все до конца. Я ведь понимал, о чем идет речь, в каком положении находится страна, что надо делать с кадрами. И если я пройду, получив только, как говорят, 50 процентов плюс один голос или что-то в этом роде, если избрание не будет отражением общего настроения, мне будет не по силам решать вставшие проблемы. Прямо скажу: если бы в Политбюро и в ЦК возникла дискуссия по этому вопросу, я снял бы свою кандидатуру, потому что для меня уже было ясно, что мы должны «пойти далеко».
Внеочередной пленум ЦК КПСС (11 марта 1985 года)
В 14 часов я занял место председательствующего в последнее время это было моим обычным местом и, открыв заседание, сказал, что от имени Политбюро мы должны внести на Пленум ЦК предложение о Генеральном секретаре: была возможность все обдумать и взвесить.
Сразу встал Громыко и предложил мою кандидатуру, кратко аргументируя свое предложение. Некоторые мысли перекликались с тем, что он потом сказал на Пленуме. Вслед за ним взял слово Тихонов. Поддержали все. Было сказано, что мы уже фактически так и работаем, надо с этим выходить на Пленум.
Лигачев, выступая на XIX партконференции, говорил: «Надо сказать всю правду: это были тревожные дни. Могли быть абсолютно другие решения. Была такая реальная опасность. Хочу вам сказать, что благодаря твердо занятой позиции членов Политбюро товарищей Чебрикова, Соломенцева, Громыко и большой группы первых секретарей обкомов на мартовском Пленуме ЦК было принято единственно правильное решение».
Не знаю, что он этим хотел сказать. То ли, что именно ему и названным им лицам обязан я своим избранием и что они предотвратили некую опасность, нависшую над страной? Ради прояснения истины приведу без комментариев выдержки из рабочей записи того заседания Политбюро.
ГРОМЫКО: «Скажу прямо. Когда думаешь о кандидатуре на пост Генерального секретаря ЦК КПСС, то конечно, думаешь о Михаиле Сергеевиче Горбачеве. Когда заглядываем в будущее, а я не скрою, что многим из нас уже трудно туда заглядывать, мы должны ясно ощущать перспективу. А она состоит в том, что мы не имеем права допустить никакого нарушения нашего единства. Мы не имеем права дать миру заметить хоть какую либо щель в наших отношениях. Хочу еще раз подчеркнуть, что Горбачев обладает большими знаниями, значительным опытом, но этот опыт должен быть помножен на наш опыт. И мы обещаем оказывать новому Генеральному секретарю ЦК КПСС всевозможное содействие и помощь».
ТИХОНОВ: «Что я могу сказать о Михаиле Сергеевиче? Это контактный человек, с ним можно обсуждать вопросы, обсуждать на самом высоком уровне. Это первый из секретарей ЦК, который хорошо разбирается в экономике. Вы представляете, насколько это важно. Поэтому мнение мое безоговорочное: человеком, который годится быть Генеральным секретарем ЦК КПСС, является Михаил Сергеевич Горбачев».
ГРИШИН: «Мы вчера вечером, когда узнали о смерти Константина Устиновича, в какой-то мере предрешили этот вопрос, договорившись утвердить Михаила Сергеевича председателем комиссии по похоронам. На мой взгляд, он в наибольшей степени отвечает тем требованиям, которые предъявляются Генеральному секретарю ЦК».
СОЛОМЕНЦЕВ: «Он хорошо готовится к заседаниям Секретариата ЦК и Политбюро, вносит при рассмотрении вопросов новые предложения, высказывает интересные мысли. Этот дух новаторства очень ценен. Другой кандидатуры у нас просто нет».
ШЕВАРДНАДЗЕ: «Я знал Михаила Сергеевича Горбачева еще до его работы секретарем ЦК КПСС. Скажу прямо такое решение ждет сегодня вся наша страна и вся наша партия».
ЛИГАЧЕВ: «Для М. С. Горбачева характерен большой азарт в работе, стремление к поиску в малых и больших делах, умение организовать дело. А это, как вы понимаете, имеет огромное значение для всей партийно-организационной работы М.С. Горбачев пользуется большим уважением в партийных, профсоюзных, комсомольских организациях, в активе нашей партии, в народе в целом. Мне об этом сегодня говорили многие секретари обкомов и крайкомов партии. Выдвижение М.С. Горбачева вызовет чувство гордости в нашем народе, поднимет авторитет Политбюро ЦК КПСС».
Впереди был Пленум. Из обмена мнениями с товарищами, каждый из которых зондировал обстановку в ЦК, было очевидно: мнения членов Центрального Комитета были настолько в пользу моей кандидатуры, что этот массовый настрой не давал возможности для какой бы то ни было дискуссии, не оставлял надежд на какие-либо другие варианты.
В пять часов начался Пленум, и я сразу почувствовал атмосферу полной поддержки, еще более утвердившейся под влиянием речи Громыко, который по поручению Политбюро предложил мою кандидатуру на пост Генерального секретаря ЦК. Произнесенная без письменного текста, она производила впечатление экспромта и оттого казалась особенно искренней, несла мощный эмоциональный заряд. Это было хорошо продуманное, взвешенное выступление, воздействие которого усиливалось тем, что оно было созвучно настроению зала.