Вроде бы очевидно, что у каждой группы государств, у каждой страны есть свои интересы. Вроде бы, с точки зрения элементарной логики, все эти интересы должны были находить разумное отражение в мировой политике. Но этого-то как раз и не происходило. Я не раз и не два говорил своим собеседникам из капиталистических стран: давайте видеть и учитывать реальности есть мир капитализма и мир социализма, есть огромный мир развивающихся стран. Там живут миллиарды людей. Проблемы есть у всех. Но в развивающихся странах их во сто крат больше. И с этим надо считаться. У этих стран есть собственные национальные интересы. Они десятилетиями были колониями, упорно боролись за свое освобождение, завоевали независимость, хотят улучшить жизнь своих народов, свободно распоряжаться своими ресурсами, создавать независимую экономику и культуру.
Можно ли было надеяться на нормальные и справедливые международные отношения, исходя лишь из интересов, скажем, Советского Союза или Соединенных Штатов, Англии или Японии? Нельзя! Всегда нужен баланс интересов. Но его не было. Богатые обогащались, а бедные становились все беднее. В «третьем мире» происходили такие процессы, которые могли потрясти до основания всю систему международных отношений.
Другая столь же очевидная реальность возникновение и обострение так называемых глобальных проблем, которые тоже приобретали жизненное значение для судеб цивилизации. Речь идет о сбережении природы, о критическом состоянии окружающей среды, воздушного бассейна и океанов, о традиционных ресурсах планеты, которые, как оказалось, не безграничны. Речь идет о старых и новых грозных болезнях, об общей заботе человечества, как покончить с голодом и нищетой в обширных районах Земли. Речь идет об умной совместной работе по познанию космоса и Мирового океана, об использовании добытых знаний на благо всего человечества.
Мы рассуждали так: пришла пора покончить со взглядами на внешнюю политику с имперских позиций. Ни Советскому Союзу не удастся навязать кому-то свое, ни Соединенным Штатам не удастся. Можно на время подавить, заставить, подкупить, сломать, взорвать. Но это только на время. С точки зрения долгосрочной политики, крупной, большой политики никому не удастся подчинить других. Значит, остается одно равные отношения. Вот это надо всем осознать. Вместе с реальностями, о которых я говорил выше (ядерное оружие, экология, научно-техническая революция, информатика), это тоже обязывало относиться уважительно друг к другу и ко всем.
Мы рассуждали так: пришла пора покончить со взглядами на внешнюю политику с имперских позиций. Ни Советскому Союзу не удастся навязать кому-то свое, ни Соединенным Штатам не удастся. Можно на время подавить, заставить, подкупить, сломать, взорвать. Но это только на время. С точки зрения долгосрочной политики, крупной, большой политики никому не удастся подчинить других. Значит, остается одно равные отношения. Вот это надо всем осознать. Вместе с реальностями, о которых я говорил выше (ядерное оружие, экология, научно-техническая революция, информатика), это тоже обязывало относиться уважительно друг к другу и ко всем.
Путь к нормализации международных отношений, по моему глубокому убеждению, должен проходить на основе широкой интернационализации. А Запад, похоже, хотел действовать в рамках «семерок» и «пятерок», так сказать, между собой, в своем «домашнем кругу». С этим были связаны, очевидно, и попытки дискредитации Организации Объединенных Наций. Утверждали, например, что она теряет лицо, чуть ли не деградирует.
Основной принцип нового политического мышления прост: ядерная война не может быть средством достижения политических, экономических, идеологических, каких бы то ни было целей. Этот вывод носил тогда поистине революционный характер, ибо означал коренной разрыв с традиционными представлениями о войне и мире. Ведь именно политическая функция войны всегда служила ее оправданием, ее «рациональным» смыслом. Ядерная же война бессмысленна, иррациональна. В глобальном ядерном конфликте не оказалось бы ни победителей, ни побежденных, но неминуемо погибла бы мировая цивилизация.
Новое политическое мышление требовало признания одной простой аксиомы: безопасность неделима. Она может быть только равной для всех или же ее не будет вовсе. Единственная ее солидная основа признание интересов всех народов и государств, их равенства международной жизни.
Нужно было сделать так, чтобы собственная безопасность сочеталась с такой же безопасностью всех членов мирового сообщества. Нельзя было стремиться к собственной безопасности за счет других.
Новое политическое мышление столь же категорично диктовало и характер военных доктрин. Они должны быть строго оборонительными. А это было связано с такими новыми понятиями, как разумная достаточность вооружений, ненаступательная оборона, ликвидация дисбаланса и асимметрий в различных видах вооруженных сил, развод наступательных группировок войск между двумя блоками и т. п.
За два с половиной года моего пребывания на посту Генерального секретаря ЦК КПСС я имел не менее полутораста встреч и бесед с главами государств и правительств, с лидерами парламентов и партий, с политическими и общественными деятелями различных рангов Европы, Америки, Азии и Африки.
Нормальной практикой это стало и у многих моих коллег из советского руководства. Для нас это была большая школа. Думаю, что и для большинства наших собеседников такой диалог оказался небесполезен. В ходе его формировались и закреплялись цивилизованные международные отношения, столь необходимые современному миру.
Мы практически исключили всякие расхождения между тем, что говорили нашим зарубежным собеседникам за закрытыми дверьми, и тем, что заявляли и делали публично. Признаюсь, я всегда был сторонником политики открытой, политики реальных дел. У нее не должно быть двойного дна, ибо ее предсказуемость необходимое условие международной стабильности. Мой принцип: больше света, больше гласности во внешнеполитических делах, поменьше тактических хитросплетений и словесных уверток. Я не переставал это повторять своим собеседникам с Запада.
Еще во время учебы в Московском университете я интересовался историей Соединенных Штатов, немало читал американских авторов, постоянно следил за состоянием наших отношений. А перепады в этих отношениях были крутыми: от союза во Второй мировой войне к холодной войне 40-50-х годов; от разрядки 70-х к резкому обострению на рубеже 80-х. Мы старались поддерживать диалог с США. Время от времени я обменивался письмами с президентом США. На переговорах наши представители обсуждали действительно важные проблемы. К середине 80-х годов чуть-чуть оттаяли наши контакты в таких областях, как научное и культурное сотрудничество. На различных уровнях обсуждались и такие вопросы, которые прежде были лишь предметом взаимных обличений. Обозначились контакты даже в области информационной деятельности, которую надо было избавить от пропаганды насилия, вражды, от вмешательства во внутренние дела.
Я никогда не соглашусь, кто бы мне что ни говорил, что американский народ был настроен по отношению к Советскому Союзу агрессивно. Да, были, наверное, люди, которых устраивала напряженность и острое соперничество между нашими странами. Может быть и наверное от этого кто-то что-то получал. Но большим, широким интересам наших народов такое положение не отвечало. Мы размышляли над тем, что надо сделать, чтобы все-таки отношения улучшались. Они нуждались в этом. Ведь мы в этом плане не продвинулись вперед, например, от середины 70 х годов. Наоборот. Мы говорили, что американцы виноваты. Американская сторона говорила, что Советский Союз виноват. У меня было множество встреч с американскими политическими и общественными деятелями. Иногда это создавало большое напряжение в моем графике, но каждый раз я старался найти время для таких встреч. При этом я видел свою задачу не только в том, чтобы донести смысл нашей политики, нашего видения мира, но почувствовать, лучше понять и разобраться в умонастроениях американцев, полнее узнать, что же представляют собой американские проблемы и особенности политических процессов в США. Иначе нельзя. Невозможно было идти к более гармоничным отношениям между СССР и США, оставаясь во власти идеологических мифов.
В конце августа 1985 года, отвечая на вопросы американского журнала «Тайм», я говорил, что наши страны просто не могут позволить себе довести дело до конфронтации. В этом действительный интерес и советского, и американского народа. И это надо выразить на языке реальной политики. Необходимо остановить гонку вооружений, заняться разоружением, ввести в нормальное русло советско-американские отношения. Честное слово, пора сделать отношения между двумя великими народами достойными их исторической роли. Ведь от наших отношений действительно зависят судьбы мира, судьбы мировой цивилизации. Мы готовы действовать в этом направлении.
Я постоянно говорил, что в советском обществе, не только в руководстве, сложилось твердое намерение искать пути нормализации советско-американских отношений, находить и расширять точки соприкосновения, чтобы в конечном счете прийти к дружественным отношениям. Быть может, пока что такая цель казалась слишком завышенной, однако я был убежден, что должен быть сделан именно этот выбор, ибо иначе невозможно вообразить, к чему мы могли прийти.
Нам решительно не нужен был «образ врага» в лице Америки ни для внутренних нужд, ни для наших внешнеполитических интересов.
Что касается нас, то в Советском Союзе не было пропаганды ненависти к американцам, неуважительности к Америке. Да, мы подвергали критике политику, с которой не были согласны. Но это другое дело. Это вовсе не значило, что мы проявляем неуважение к американскому народу.
А вот кому-то в Соединенных Штатах, оказывается, Советский Союз был нужен в образе врага. Иначе трудно было понять некоторые кинофильмы, подстрекательские американские передачи из Мюнхена, потоки статей и передач, полные оскорблений и ненависти к советскому народу. Все это тянулось из глубины 40-х годов, если не раньше.
Горький, трагический факт состоит в том, что длительное время советско-американские отношения катились вниз. Краткие периоды улучшения отношений сменялись затяжными полосами нагнетания напряженности и вражды. Но я был уверен, что появились все основания поправить положение. Мы были готовы способствовать изменениям к лучшему.