О чем? удивился Карл.
О мече.
Нет.
Но ты же сказал «пятьсот марок».
Ты спросил, во что я его оцениваю. Карл вторично обратился к Великому Мастеру на «ты», но тот этого, казалось, не замечал. Я ответил.
Хорошо, отступил Игнатий. Я спрошу по-другому. Сколько ты хочешь за его меч?
Смотря кто меня попросит, спокойно объяснил Карл.
Что это значит? Похоже, старик его просто не понял.
Если меня попросит сам Ян, цена мечу будет серебряный пенни, но зато Ян останется жив, улыбнулся Карл.
А если нет? спросил старик.
Если попросит Анна, я запрошу за меч две тысячи королевских марок. А если ты, то пять тысяч.
Что будет в этом случае с Яном?
Он умрет.
Мою просьбу ты оценил дорого, пожаловался Игнатий. Впрочем, сожаления в его голосе Карл не услышал.
Она того стоит, ведь ты глава клана. Карл закурил и, встав со стула, коротко поклонился: Приятно было познакомиться, Мастер.
Игнатий ничего не ответил, сидел, нахохлившись, и смотрел на вставшего Карла.
Карл улыбнулся старику, повернулся и пошел прочь.
Дома Карла ожидали встревоженная его долгим отсутствием Дебора, горящий камин и плотный ужин, состоявший из всего, что купила и приготовила к его приходу несостоявшаяся волшебница. А еще его ждали лежавшие на краю стола письма, доставленные днем с нарочными. Карл взял в руки два свитка, пергаментный и бумажный, посмотрел на печати и отложил в сторону.
Я голоден, как волк после неудачной охоты, сказал он. Накорми меня, женщина, и ты сохранишь в целости мягкие части своего роскошного тела.
Дебора привычно покраснела и бросилась накрывать на стол. Есть действительно хотелось зверски, ведь Карл ничего не ел с прошлого вечера. Поэтому с одинаковым аппетитом он поглощал и копченых угрей, и жареную ветчину, не забывая также про вино, лук, и редиску, и конечно же про белый хлеб. Хлеб был просто роскошный, из просеянной пшеничной муки, заквашенный на пивных дрожжах, и испечен был тоже на славу. Карл с удовольствием макал хрустящие коричневато-золотистые корочки в густой красноватый мед и отправлял в рот вместе с кусочками копченого овечьего сыра. Всего этого великолепия ему с лихвой хватило бы и на ужин, и на обед, но, оказывается, Дебора, утверждавшая, что готовить не умеет, сварила и суп. Этот суп Карла приятно удивил и заставил задуматься о том, где носила нелегкая загорянку Дебору до того, как она встретилась с ним. Такой суп из говядины с перцами, помидорами и картофелем готовили только на Великой равнине, и бывавший в тех краях Карл хорошо себе представлял, как далеко от Семи Островов лежат равнины убру. Тем не менее, даже эта мысль не помешала ему вполне насладиться ароматом и вкусом горячего густого супа, хотя вовсе его и не покинула.
Уже было совсем темно, когда Карл завершил свою первую и единственную в этот день трапезу. Дебора от еды отказалась, сославшись на то, что поела перед самым его приходом, и все время, пока он ел, пропадала где-то в доме, производя неясного происхождения шум, на который, впрочем, Карл внимания не обращал. Она появлялась время от времени только затем, чтобы спросить, не нужно ли ему что-нибудь еще, и исчезала снова. Но, когда она открыла дверь в очередной раз, именно тогда, когда Карл почувствовал, что наконец сыт, он ее уже не отпустил.
Останься, Дебора, попросил он, и она, помедлив секунду в дверях, вошла в комнату и остановилась перед ним, опустив глаза в пол.
Садись, предложил он. Выпей со мной вина. Вино-то ты еще не пила?
Садись, предложил он. Выпей со мной вина. Вино-то ты еще не пила?
Нет, ответила Дебора и, снова помешкав секунду или две, села к столу.
Ну вот и славно, улыбнулся Карл и, встав со своего места, принес Деборе кружку и наполнил ее вином. Девушка, сделавшая вначале движение, чтобы встать, оставалась все это время на месте, следя за ним одними глазами. Она снова была вся красная от смущения. Протянув ей кружку с вином, Карл налил себе бренди, отметив, что его «служанка» не упустила ничего из того, что он ей поручил утром, и спросил:
Что ты там делала?
Ты же хотел устроить баню! почти с вызовом ответила она.
Да, улыбнулся Карл. Это третья вещь, о которой я мечтал, возвращаясь домой.
Куда? Дебора его, кажется, не поняла, хотя, на взгляд Карла, ничего особенно замысловатого он не сказал.
Домой, повторил он, закуривая.
Твой дом в Линде! отрезала Дебора, которая, видимо, раздумала краснеть по всякому поводу.
Давно уже нет, покачал головой Карл. Теперь мой дом там, где я живу сейчас. И вот этот дом мой дом. Здесь и сейчас И твой тоже, добавил он после секундной паузы.
И о чем же ты, Карл, мечтал, возвращаясь домой? спросила Дебора, в голосе которой звучала ирония.
О еде, естественно. Карлу их разговор начинал нравиться. Я ведь ничего сегодня не ел. Совсем ничего Так вышло, объяснил он, уловив новую волну удивления в ее прекрасных глазах.
А еще? спросила она, не отводя взгляда.
Еще я думал о том, как мне хочется заняться делом Кстати, я там накупил всякого
Все уже наверху, серьезно сообщила Дебора. Я разложила вещи, как могла. Ну просто чтобы они не испортились и не загромождали комнату.
Спасибо, поблагодарил девушку Карл. Это очень хорошо. С утра займемся делом.
Ты будешь рисовать? В ее глазах зажегся интерес.
Разумеется, но не сразу. Карл наконец сделал глоток бренди. Сначала надо будет натянуть холст на подрамники и проклеить.
Проклеить? Дебора была удивлена. Я думала, что ты сразу
Ни в коем случае! притворно ужаснулся Карл. Этого никак нельзя делать.
Он отпил еще бренди, наблюдая за Деборой, которая, по всем признакам, была полна недоумения.
Видишь ли, сжалился над ней Карл, писать масляными красками можно только на грунтованном холсте. Если не положить грунт, основа в данном случае холст впитает масло и краски быстро высохнут и пожухнут. Начнут осыпаться Да и холст от этого портится, потому что масло такое дело разрушает ткань. А на грунт и краски лучше ложатся, ты понимаешь? У них лучше сцепление с холстом.
Так ты будешь грунтовать холст? спросила она с интересом.
Холсты, поправил он. Мы займемся подготовкой холстов прямо с утра. А вот потом, когда они будут сохнуть, я предполагаю нарисовать твой портрет. Пока на бумаге.
Портрет?
Чем тебе не нравится эта идея?
Ничем, но Она замялась, и Карл понял, что ее беспокоит, во всяком случае, ему показалось, что понял.
Не волнуйся, усмехнулся он. Для первого случая я нарисую тебя одетой, а полюбоваться на тебя без платья я смогу и в бане.
Теперь она все-таки покраснела.
Так ты на самом деле художник? спросила она, отводя взгляд.
А как же иначе? поднял брови Карл. Я же объявил себя свободным художником.
Ты прав, об этом я забыла, сказала Дебора и снова посмотрела на него. Просто мне показалось, что ты слишком воин, чтобы быть художником.
Ах это! улыбнулся Карл. Ты просто мало знаешь о художниках. Художники, Дебора, тоже разные бывают. Ты когда-нибудь бывала в Цейре? спросил он через секунду.
Да, осторожно ответила Дебора.
А во дворце правителя?
Почему ты спрашиваешь? сразу же насторожилась она.
В зале Ноблей, объяснил Карл Есть плафон
О да! сказала Дебора, и ее глаза засияли. «Война и Мор»!
Именно так, кивнул Карл. Эту роспись сделал Гавриель Меч самый знаменитый полководец прошлого столетия.
Я не знала об этом, виновато улыбнулась Дебора.
«Зато теперь я знаю, что ты действительно гостила в землях убру», подумал он, доливая себе бренди.
Все люди разные, сказал он вслух. И никогда не стоит судить о человеке по тому, каким делом он сейчас занят. Возможно, раньше он был занят чем-нибудь другим.
А чем был занят ты? спросила она.
А чем был занят ты? спросила она.
Легче рассказать, чем я не был занят, улыбнулся он, но объяснять ничего не стал. Но и Дебора поняла уже, что никакого вразумительного ответа от него не получит, и сменила тему.
Почему ты не читаешь письма? спросила она.
Я их прочту, пообещал он. Потом. А пока пойдем-ка мы мыться, Дебора, а то уже на дворе ночь, а у нас завтра много дел. Прямо с утра.
Море было недвижно. Тихие воды лежали, как толстое темное стекло, а по лунной дорожке шла женщина. Она была еще далеко, и Карл мог видеть только силуэт. Белая кожа женщины казалась серебряной в лунном сиянии, и нимб сияющего серебра окружал ее голову.
Карл стоял на берегу, там, где прибой должен был лизать носки его сапог, но в этом мире не было движения. Ни дуновения ветра, ни плеска волн. Двигалась только «лунная дева». И Карл тоже стоял неподвижно, глядя на медленно приближающуюся к нему женщину, не в силах разорвать путы наваждения. Он стоял и смотрел, как легко ступают ее длинные ноги, как двигаются при ходьбе ее широкие бедра, как плавно покачиваются в такт движению тяжелые груди. Женщина приближалась. Длилось бесконечно растянутое мгновение тяжкого безволия. Неведомая прежде тоска сдавила грудь, и холодный огонь заемной страсти, чужого желания ядом разлился в крови. Но чужое чужое и есть, и ничего этого Карлу не было нужно.
Сделав неимоверное усилие, он втянул воздух сквозь сжатые в мертвой хватке зубы, почувствовал языком его вкус и отрезвляющую прохладу и проснулся. В комнате было темно и тихо, только ровно дышала за его плечом спящая Дебора.
Все бы ничего, сказал он себе, тихо вставая с кровати, да вот беда, ты, красавица, не угадала обычно я не вижу снов.
Он легко нашел в темноте свои вещи и быстро оделся.
«А кстати, спросил он себя, бесшумно спускаясь по лестнице, которая из двух?»
Этого он пока не знал, но полагал, что скоро узнает.
Карл пристегнул меч, вышел на улицу и осторожно притворил за собой дверь. Полная луна скрывалась за высокими крышами домов, и здесь, внизу, было почти темно, но темноты Карл не боялся. Он постоял секунду, прислушиваясь к себе, и решительно направился в сторону гавани. Туда звало его сердце, а вот кто позвал туда его сердце, оставалось пока загадкой. Впрочем, на то и загадки, чтобы их решать, и эту загадку Карл тоже предполагал когда-нибудь решить. Опыт подсказывал, что обычно решения приходят сами, надо только уметь их ждать. И знать где.
Ожидаем значит, существуем, мысленно усмехнулся он и пошел в сторону гавани.
Он быстро и практически бесшумно шел по городу, по временам пересекая редкие освещенные луной участки и снова погружаясь в глубокий мрак пустынных улиц. Город спал, спал и порт. Спали на залитой лунным светом глади внутренней гавани темные тела кораблей. Море было спокойно, тихая волна с невнятным бормотанием накатывалась на гранитные плиты набережной. Редкие слабые огоньки зажженных фонарей в порту и на кораблях не могли побороть ночь. Это было под силу только полной луне, едва миновавшей зенит.