Началось строительство, брат носился с итальянскими паркетными досками, дышать на них боялся. И не признавался заказчикам, что в их климате роскошный паркет очень скоро пойдет волнами, а то и дыбом встанет. Правда, убеждал купить увлажнители воздуха, лично таскался с напольным кондиционером, чтобы создать нужную температуру. Витек тогда ходил счастливым и часто, напившись, вспоминал это время как лучшее в своей жизни. Но потом ему опять «не повезло». Одного заказчика посадили, забрав из только что построенного особняка, прямо по свежему паркету уводили. Второй сам уехал за границу, и, как оказалось, вовремя. Витек еще пару месяцев ходил и доделывал работу в надежде, что хозяин вернется. Но не случилось, естественно. Еще несколько потенциальных клиентов, которые стояли на Витька́ в очереди, отказались от идеи строительства.
Поселок так и остался засранным и убогим местом, без дорог, нормального электричества, часто и без воды. А если с водой, то вонючей и тухлой. Местные-то привыкли, а приезжие из туалета первые три дня не выползали. Виктор переквалифицировался и клал плитку в квартирах, сдающихся в аренду. Однако заказчики местные хотели «бедненько, но чистенько». Чтобы временные жильцы порадовались, что так дешево удалось снять квартиру, убедились, что море грязное, берег замусоренный, дети подхватывают кишечную палочку и уехали, чтобы никогда больше сюда не вернуться. Но им на смену приезжали другие жильцы, и спрос всегда превышал предложение. И ничего в поселке не менялось годами. Разве что в ларьке теперь заправляла дочь Люськи, такая же матерщинница и поклонница радио «Шансон», как и ее мать.
Людмила Никандровна забрала маму в город, освободив для брата дом. Конечно, дом сильно сказано. Витек, умевший и плитку класть, и сантехнику менять, в родном доме палец о палец не ударил. Дом скорее напоминал сарайчик, отапливаемый старой, чадящей печкой. Сколько раз Мила просила брата привести жилище в порядок, ну хотя бы внутри побелить, покрасить да хоть линолеумом самым дешевым прогнившие доски на полу прикрыть. Но Витьку было наплевать. Как только рухнули его планы на местную Рублевку, он загнал по дешевке кондиционер, увлажнитель и ушел в долгий, глухой запой. Пил неделю, не просыхая. Из запоя его вывела Люська из ларька, которая что-то подсыпала ему в пойло, так что он блевал и не сползал с унитаза еще неделю. После чего пообещал, что пить больше не будет. Все шло своим чередом. Как у всех в их поселке. С матом, разводами, свадьбами, рождением детей. Запоями, крестинами
Людмила Никандровна потом часто мысленно возвращалась к тому моменту, когда решила забрать мать в Москву. Ведь та никогда не хотела жить с дочерью и уж тем более в столице. А она и не собиралась забирать маму к себе. Они перезванивались с Витьком, и тот обычно отвечал, что все нормально. Но потом Людмиле Никандровне позвонила Лариска, Витькина жена, то ли уже бывшая, то ли еще нет, и сказала, что «свекровка совсем с дуба рухнула». И раньше-то была с приветом, а тут совсем с головой поссорилась. То по поселку бегает и орет как полоумная, что ее ограбили и все из дома вынесли, то Лариску не узнала, когда та пришла порядок навести. Но звонила Лариска не из-за поведения свекрови, которую, как и все невестки, считала вселенским злом, но терпела, а из-за того, что Витька опять ушел в запой. Лариска спрашивала, нет ли какой таблетки, чтобы тайно подсыпать. Зашиваться он не хочет, хоть ты тресни. А Люська тоже отказывается помогать тогда ведь Витек чуть не сдох от ее снадобья.
А что с мамой, можешь поподробнее рассказать? попросила Людмила Никандровна. И Лариска рассказала, как могла, как умела. Уже тогда стало понятно, что у матери деменция.
Людмила Никандровна уже не помнила, как уговорила мать приехать в Москву. Кажется, пообещала, что всего на неделю. И по магазинам пройтись. Да, и колбасу они обязательно купят. Кажется, мать тогда согласилась ради этой колбасы.
Поначалу все шло хорошо. Маме все нравилось двор, чистые улицы, магазин, Красная площадь. Людмила Никандровна водила мать в театры, кино, даже в цирк. В цирке ей особенно понравилось. Не то что в их шапито, которое на лето приезжает. Людмила Никандровна подобрала терапию, подсыпала таблетки в сладкий чай, благо мать любила именно сладкий три полные ложки сахара на чашку.
Но вскоре мать начала винить себя за то, что уехала из дому. Мол, сыну-то она нужнее. Чуть ли не каждый день звонила Лариска, плакала, говорила, что Витек, сволочь последняя, на развод подал. И уже к своей новой, Катьке, переехал. Мать всплескивала руками, хваталась за сердце и бросалась собирать чемодан.
Мам, он взрослый человек, сам разберется, отмахивалась Людмила Никандровна.
Ой, как он разберется-то? Ты забыла, как он настрадался от Лариски этой? Теперь вот еще одна шалава на его голову.
Людмила Никандровна слушала причитания матери про то, какой Витя хороший, добрый, доверчивый, как он, бедный, намучился с этими бабами, и диву давалась. Ни разу мать не интересовалась, как жилось дочери.
Мам, за меня ты так не переживала что-то сказала Людмила Никандровна, понимая, что эта фраза звучит как давняя детская обида.
Да что с тобой станется? Ты ж у нас всегда самая умная, ответила мать, но как-то зло, с презрением, даже с отвращением.
Мам, за меня ты так не переживала что-то сказала Людмила Никандровна, понимая, что эта фраза звучит как давняя детская обида.
Да что с тобой станется? Ты ж у нас всегда самая умная, ответила мать, но как-то зло, с презрением, даже с отвращением.
Именно этой эмоции Людмила Никандровна не ожидала и не могла понять. Она все чаще стала замечать эту гримасу на лице матери. Когда она ела яичницу, пожаренную дочерью, когда ложилась в кровать, когда шла в ванную и Людмила Никандровна помогала ей помыться. Отвращение. Родная дочь вызывала у матери это чувство.
Наверное, это был тяжелый для вас период, Людмила Никандровна снова услышала голос Анны.
Да, очень. Тогда я так не считала, а сейчас не понимаю, как выдержала. Было не просто тяжело, невыносимо. Я знала, что должна делать, но наталкивалась на стену. Нет, мама не отталкивала мои руки, но я чувствовала, что ей неприятны мои прикосновения. Это убивало все. Даже крохи сочувствия. Да, я выполняла долг, не более того. Любви во мне оставалось все меньше. Или ее вовсе не было. Никогда. До того момента, пока не появилась Марьяша. Именно с ней я узнала, что такое настоящие нежность, страсть, радость, боль Все, что заложено в каждой женщине, правда, в разной дозировке, я почувствовала сполна.
Наверное, поэтому считается, что бабушки любят внуков больше, чем детей, у них появляются эмоции, которые они не успели или не смогли пережить, и тут им дается второй шанс.
Нет, не поэтому. Эмоции действительно переполняют. И захлебнуться от чувств вполне реально. Так что мне просто повезло. Я не захлебнулась, а выплеснула все на Марьяшу.
А что было дальше? С вашим братом? И его личной жизнью?
Ничего интересного. Мама продолжала причитать, Лариска звонила и просила повлиять на Витька, а я разрывалась между ними. Настя тогда в первый раз объявила, что не собирается жить с бабушкой, еще более ненормальной, чем мать. Марьяша стала плохо спать по ночам. Мама отказывалась добровольно пить таблетки, Настя не считала нужным помогать, а мы с Марьяшей я после работы, она из садика не хотели возвращаться домой и еще долго гуляли по парку.
Вам, наверное, было страшно?
Людмила Никандровна удивленно посмотрела на Анну. Более точное определение того, что она чувствовала в тот момент, сложно было бы подобрать.
Да, именно так. Мне было страшно. До жути. Я боялась не справиться, не выдержать.
Она замолчала. Молчала и Анна.
Вы так ничего и не рассказали о себе, сказала Людмила Никандровна.
Ну, по сравнению с вашей историй, мне, можно сказать, и похвастаться нечем, ответила Анна и начала собираться, за что Людмила Никандровна была ей благодарна. Она чувствовала себя опустошенной. Выжатой даже не как лимон, а как белье, поставленное в стиральной машинке на самый сильный отжим, а потом еще и отправленное в сушку. Видимо, Анна это тоже почувствовала.
А потом Анна пропала почти на две недели. У Людмилы Никандровны появился сложный подросток, который молчал и улыбался. И благодаря этой улыбке Людмила Никандровна часто вспоминала Анну и даже хотела, чтобы та пришла. Можно сказать, врач скучала по своей пациентке, которая оказалась не пациенткой, а собеседницей.
Нин, привет, я опять насчет Анны, твоей клиентки. Она у тебя не появлялась? позвонила Людмила Никандровна подруге.
Нет, а что?
Ничего. Просто она пропала. Хотя, наверное, даже хорошо Просто узнать хотела, может, ты ее видела? Все ли в порядке? Людмила Никандровна сто раз пожалела, что позвонила Нинке. Но та, слава богу, ничего странного не заподозрила.
Не волнуйся. Если бы что-то случилось, она бы уже давно ко мне прибежала! расхохоталась подруга. Не появляется, значит, довольна. Ботокс на месте, филлеры тоже. Кстати, когда ты до меня доедешь?
Как-нибудь. У меня сейчас парень сложный.
У тебя всегда кто-то сложный, это отговорки. Давай, бери Марьяшу и приезжай в выходные.
Анна появилась уже на следующий день. Мама подростка отменила визит, и в его время пришла Анна. Людмилу Никандровну ее появление опять застало врасплох. Да еще и за парнишку она волновалась. С чего вдруг они пропустили прием? До этого ходили, как часы. И в тот момент, когда на пороге появилась Анна, зазвонил мобильный телефон. Звонила мама мальчика: все прекрасно, на препарат сын хорошо реагирует, а сегодня просто решили сходить в кино.
Я очень рада вас видеть, честно призналась Людмила Никандровна Анне, даже волновалась. Вас не было две недели. Или вы нашли другого специалиста?
Последнюю фразу Людмила Никандровна произнесла случайно. И в тот момент, когда ее произносила, почувствовала укол ревности.
Нет, что вы! Уезжала в командировку. Вернулась и сразу к вам! с энтузиазмом заверила ее Анна, и Людмила Никандровна ей поверила. Ей хотелось верить. Я даже помню, на чем мы остановились в прошлый раз! На личной жизни вашего брата и его жене Лариске! Видите? Так что было дальше?
Вы все еще не хотите поговорить на другие темы? Рассказать, например, про сына, работу?