В 1537 г. бабахнул очередной утвержденный парламентом «Акт о престолонаследии», где незаконнорожденными объявлялись и Мария, и Елизавета, а также несомненно неизвестный читателю Генрих Фитцрой. Совершенно непонятно, почему он попал в список он и так был незаконнорожденным сыном Генриха, прижитым где-то на стороне. Кстати, имейте в виду: фамилия Фитцрой (или Фиц-Рой) всегда давалась незаконным сыновьям английских королей.
В истории Англии Генри Фитцрой проскользнул этакой бледной тенью вполне возможно, и создалась бы группировка, пожелавшая сделать его «живым знаменем» (еще до смерти Генриха в Тайном Совете звучали предложения сделать его наследником престола, поскольку он, собственно, в равном положении «с этими двумя девками», так что лучше уж выбрать мужчину). Трудно сказать, как могли бы развернуться события, но Генри совсем юным умер от чахотки
Положение Марии изменилось резко. Ее вернули ко двору (а чуть позже и Елизавету), пригласили хороших учителей но обе так и пребывали в неопределенном статусе «леди, дочь короля». Титул принца Уэльского (или принцессы) около года оставался «вакантным», пока его не получил родившийся у Джейн Сеймур сын Эдуард. Мария и Елизавета около десяти лет оставались в своем неопределенном статусе (причем были моменты, когда и той и другой грозила смертная казнь). Лишь незадолго до смерти Генрих все же признал их законными дочерьми и включил в список престолонаследников
Положение Марии изменилось резко. Ее вернули ко двору (а чуть позже и Елизавету), пригласили хороших учителей но обе так и пребывали в неопределенном статусе «леди, дочь короля». Титул принца Уэльского (или принцессы) около года оставался «вакантным», пока его не получил родившийся у Джейн Сеймур сын Эдуард. Мария и Елизавета около десяти лет оставались в своем неопределенном статусе (причем были моменты, когда и той и другой грозила смертная казнь). Лишь незадолго до смерти Генрих все же признал их законными дочерьми и включил в список престолонаследников
Выпавшие на долю Марии испытания многих способны были заставить озлобиться, ожесточиться, зачерстветь душой но с Марией этого не произошло. Однако несчастья ее преследовали и после того, как она оказалась на престоле
В первую очередь явно неудачной оказалась семейная жизнь. Мария, как уже говорилось, чуть ли не с первого взгляда влюбилась в Филиппа со всем нерастраченным пылом тридцатисемилетней женщины а вот от Филиппа столь пылких чувств ждать не приходилось. Чисто по-мужски его понять можно: вряд ли молодому красавцу двадцати шести лет (чьей первой женой была юная и очаровательная португальская принцесса, умершая от родильной горячки) доставляло особенное удовольствие ложиться в постель с женщиной на одиннадцать лет старше себя, да к тому же некрасивой. Мы все мужики, мы его поймем. Однако Филипп держал себя в руках и свои настоящие эмоции сохранил при себе, старательно исполняя супружеский долг. Высокая политика, да. Ставки были очень уж велики: в случае если бы сын Филиппа от первого брака дон Карлос умер бездетным, а у Марии и Филиппа родился бы сын, он стал бы повелителем доброй половины тогдашнего известного мира. Не только королем Англии и Ирландии. К нему по наследству переходили бы все принадлежащие Филиппу земли три испанских королевства (Кастилия, Арагон и Гранада), королевства Неаполя и Сицилии, два герцогства итальянское миланское и французское Франш-Конте, нынешние Нидерланды, Бельгия и Люксембург (проходившие тогда под общим названием Фландрия), Канарские острова, острова Зеленого Мыса, Молуккские острова (крайне богатые пряностями, в те времена ценившимися чуть ли не на вес золота), Филиппины, Тунис и, наконец, земли в Вест-Индии, обширные испанские владения в Мексике и Перу богатейший источник золота и серебра. Кроме того, он становился бы наследником престола Священной Римской империи. Могла бы сложиться впечатляющая супердержава а если учесть, что дон Карлос был психически болен и долгой жизни ему лекари не обещали
Для осуществления этого грандиозного плана требовалось одно чтобы Мария родила сына. И действительно, оказалось, что она беременна со всеми присущими беременности признаками. На очередной сессии парламента его члены прекрасно разглядели ее ставший огромным живот. Дошло до того, что какие-то то ли дураки, то ли провокаторы поторопились объявить о рождении у королевы сына.
Вот только живот вдруг опал, и все признаки беременности исчезли. Впоследствии мнения врачей двадцатого века разделились: одни считали, что это была ложная беременность на нервной почве явление, превосходно медикам известное. Другие, учитывая, как учено выражаются врачи, анамнез, то есть предшествующее течение болезни (всю жизнь менструации у Марии были нерегулярными, с частыми задержками), полагали, что Мария страдала водянкой яичников одним из симптомов этой болезни как раз и служит вздутие живота.
Как бы там ни было, беременность оказалась ложной. Более того врачи стали осторожно намекать, что Мария, очень возможно, бесплодна. Филипп, надо отдать ему должное, держался с женой ровно и безупречно но, безусловно, ни малейших чувств к ней не питал (что она, вполне возможно, женской интуицией чуяла). Ну, а разговоры медиков о бесплодии Марии разрушали все его грандиозные планы. Жена, похоже, ему попросту опостылела, и он при первой возможности покинул Англию, когда подвернулся вполне благовидный предлог: его отец, Карл Пятый, отрекся от испанского престола и намеревался передать испанскую корону сыну.
И ложная беременность, и отъезд мужа, которого она искренне полюбила, душевного спокойствия Марии не прибавили
Правда, примерно через полтора года, уже давно будучи испанским королем, Филипп в Англию вернулся. Причины на сей раз были чисто шкурные ах, пардон, политические. Испания начала войну с Францией, и Филипп ждал от жены поддержки.
И ложная беременность, и отъезд мужа, которого она искренне полюбила, душевного спокойствия Марии не прибавили
Правда, примерно через полтора года, уже давно будучи испанским королем, Филипп в Англию вернулся. Причины на сей раз были чисто шкурные ах, пардон, политические. Испания начала войну с Францией, и Филипп ждал от жены поддержки.
Отказать любимому супругу Мария не могла и английские войска оказались во Франции (исторической точности ради нужно добавить, что до этого французы попытались высадить в Англии десант, но были отбиты).
Война оказалась для англичан неудачной, и Англия потеряла свое последнее владение во Франции Кале. Не только важную крепость, но и важнейший центр английской торговли шерстью в Европе. Очередной удар для Марии и очередной удар по ее репутации. Один из современников (явно выражая мнение многих) с горечью писал: «Ослабела тогда Англия чудовищно и в смысле количества людей, и в смысле денег, и в смысле состояния духа. Англичане отправляются на войну понурив головы, а возвращаются измученными и потерянными. Все у них валится из рук, и они просто не знают, за что взяться».
По мнению автора записок, дело усугублялось еще и тем, что и в самой Англии все обстоит крайне неблагополучно, страна катится под откос. «Куда ни посмотришь одни плахи, четвертования, костры, виселицы, налоги, поборы, нищета. Дома приходят в запустение, и за границей то, что вчера было нашим, сегодня уже не наше».
В общем-то, говоря о казнях, безымянный автор здорово сгустил краски они вовсе не имели такого уж большого размаха. Однако костры, на которых сжигали людей, были за что Мария подверглась посмертному осуждению и, без преувеличения, лютой ярости потомков. Попробуем разобраться с этими кострами насколько можно беспристрастнее
Действительно, за пять неполных лет правления Марии на кострах как «еретики» погибли примерно триста человек, в основном видные и активные деятели протестантского сопротивления. Придя к власти, Мария решила восстановить в Англии католицизм в том виде, в каком он существовал до Реформации Генриха Восьмого, и вернуть ему прежнее положение господствующей церкви. Это сняло бы до сих пор действовавшее отлучение Папой Римским Англии от церкви.
Мария сформировала новый Тайный Совет исключительно из католиков. И созвала новый парламент тоже состоявший только из католиков. Парламент отменил абсолютно все указы Генриха, касавшиеся церковной Реформации. Многие видные деятели англиканской церкви, епископы и архиепископы, были арестованы. Повсюду в церквах была восстановлена месса. Правда, чтобы не поднимать смуты, всех священников, рукоположенных во времена англиканства, «утвердили» в прежнем сане, а все заключенные ими браки признали действительными. Палку перегибать не стали.
Знатные господа, крупные землевладельцы, вообще богатое дворянство восприняло Контрреформацию со спокойствием погруженных в нирвану буддийских монахов. К тому времени давно улетучилось их религиозное рвение времен раннего Средневековья. Знать во всех европейских странах (и в России с приходом Петра Первого) относилась к вере как к необходимому декоративному элементу, что ли. Некоторые (то ли самые честные, то ли самые циничные, то ли всё вместе) говорили открыто: религия нужна в первую очередь, чтобы держать в повиновении быдло а благородные господа вовсе не обязаны мало-мальски серьезно к ней относиться. Следует соблюдать приличия и только. Раньше приличия ради ходили к мессе, потом на англиканские богослужения, теперь опять к мессе в чем проблема?
Они оказались несгибаемы в другом категорически отказались возвращать церкви конфискованные у нее Генрихом и проданные потом или подаренные земли. Вот тут уж вопрос был насквозь жизненный: мы готовы молиться хоть на готтентотский манер, но землицу не трогайте, за нее костьми ляжем
В этом вопросе знать сомкнулась прямо-таки македонской фалангой, так что даже волевой Марии пришлось отступиться она была умная и прекрасно поняла, что с таким количеством такой оппозиции бороться бессмысленно, потому что ни малейших шансов на победу нет
А вот в простом народе сопротивление восстановлению католицизма стало принимать широкий размах. Причина отнюдь не в протестантах, хотя именно они представляли главную опасность. Протестанты всех толков (исключая разве что квакеров) никогда не отличались голубиным нравом и в жестокости ничуть не уступали католикам, а то и превосходили их (о чем подробнее чуть позже). Религиозные диспуты они предпочитали вести отнюдь не чинными парламентскими методами. Вот и теперь показали себя во всей красе: в одном графстве сожгли католическую церковь, правда, пустую и ночью, зато в другом церковь подожгли средь бела дня, во время мессы, когда она была полна прихожан. Слуга дворянина-протестанта, услышав, как какой-то горожанин хвалил мессу, отреагировал жестко и незатейливо: выхватил кинжал и дважды ударил католика, чтобы не болтал, чего не следует. Архиепископ Гардинер, со всем пылом осуществлявший Контрреформу, носил под сутаной кольчугу, а ночью его стерегла сотня телохранителей и это, учитывая настроения лондонцев, было вовсе не напрасной мерой предосторожности. Потому что дошло до того, что кто-то даже ухитрился забросить ночью в окно королевской спальни дохлую собаку с веревкой на шее, с отрезанными ушами и запиской, гласившей, что всех католических священников Англии следует повесить, как этого паршивого пса