И совсем уж неудивительно, что триггером, послужившим поводом к срыву, явился звонок мамы.
Поздно, где-то в час ночи, разбивая благостную тишину, неожиданно громко принялся долго и настойчиво звонить особым междугородним звонком их старенький красный телефонный аппарат. Арина и Анна Григорьевна, привыкшие ложиться и вставать рано, чтобы успеть переделать кучу дел утром до школы, давно уж спали и обе испуганно подскочили. Бабушка ринулась к телефону, пребольно ударившись спросонок пальцами ноги о стул.
Арина, выскочившая за бабушкой в коридор, где на тумбочке в прихожей стоял телефон, ничего еще не понимая, услышала, как бабуля громко переспросила:
Жанна, это ты, что ли?
И замолчала надолго, слушая, что ей отвечают на том конце соединения. Бабушка слушала, молчала, хмурилась, а Аринка стояла перед ней и мелко дрожала от холода и от начинавшей потряхивать ее неконтролируемой нарастающей какой-то лютой, дикой злости, обиды и негодования.
Жанна, громким, ровным голосом произнесла бабуля, тебе надо успокоиться и поспать. Когда проснешься, тогда и позвонишь мне и все расскажешь.
Перестань с ней разговаривать! потребовала Аринка.
И вдруг кинулась вперед, нажала на рычажок отбоя и, выхватив у бабушки из руки трубку, буквально швырнула ее на аппарат. Выкрикнула истерично:
Зачем ты с ней разговариваешь?! Она же пьяная звонила, да?! Просто так она же не звонит, зачем? Мы же ей не нужны, не интересны! У нее своя веселая жизнь! Нас нет в этой ее жизни! Нет, понимаешь! Только когда ей уж совсем поговорить не с кем и она пьяная в дупель, тогда можно и слезы с соплями развести, вспомнив про дочь и мать, и позвонить, пожаловаться на свою жизнь! На свою! трясла она рукой. Наша с тобой жизнь ее не интересует!
Идем, подхватив внучку под локоть, торопливо увлекла ее за собой в кухню Анна Григорьевна.
Усадила на стул, но Арина тут же вскочила с него, не в состоянии успокоиться, и уже не было никакой возможности остановить выплеск всей накатившейся в ней за годы боли и обиды, страха и обвинений и ее несло в истеричном крике.
Зачем ты с ней вообще разговариваешь?! Она же предательница!
Она моя дочь, спокойно произнесла Анна Григорьевна и протянула внучке рюмочку с успокоительными каплями, которые оперативно успела налить.
Зачем ты с ней вообще разговариваешь?! Она же предательница!
Она моя дочь, спокойно произнесла Анна Григорьевна и протянула внучке рюмочку с успокоительными каплями, которые оперативно успела налить.
Не надо мне ничего! крикнула девочка, резко отталкивая ее руку.
Анна Григорьевна не стала настаивать и отставила рюмочку на столешницу, сохраняя спокойствие.
Ну и что, что дочь! со злой обидой кричала Арина. Она не только меня бросила, но и тебя!
Да, но это не отменяет того факта, что она моя дочь и я ее люблю. Такую, какая она есть, терпеливо поясняла бабушка.
А я не люблю! Не люблю! Внезапно, в одно мгновение Ариша вдруг залилась слезами, словно какой-то краник сорвало у нее где-то там внутри, выпуская наружу потоки слез. И отца не люблю! Они мне чужие люди! Я их даже не помню! И, захлебываясь слезами, вывалила все свои застарелые обиды, всю накопившуюся горечь обманутого ожидания любви маленькой девочки: Я так ждала, все время ждала, что они одумаются, хотя бы мама, и вернутся и скажут, что любят меня, что я им нужна! А они! Я им такая не нужна! Я для них какая-то не такая! Плохая, ненужная! Некачественная какая-то! У матери другие любимые дети есть, у отца, наверное, тоже, а я для них плохая, не подхожу!
Детка, деточка, моя. Анна Григорьевна поспешно подошла к внучке и обняла ее, сопротивляющуюся, обиженную. Ну, что ты, девочка. Она прижала к себе Арину и успокаивающе гладила ее по спине. Что ты, маленькая моя. Ты замечательная, прекрасная и любимая девочка. И они оставили тебя не потому, что ты плохая, а потому что они такие. Понимаешь? Тогда они оба были двумя молодыми, подверженными повышенным сексуальным влечениям людьми, эгоистичными и думавшими только о своих прихотях и желаниях. И были заняты только своими персонами и своими устремлениями и мечтами, эмоциями и чувствами. Какой бы ребенок ни оказался на твоем месте, даже два ребенка, думаю, все закончилось бы точно так же: родители твои развелись бы в любом случае, и оба отправились искать счастливой и радостной жизни в разные стороны.
Она немного отстранила Аришу от себя, всмотрелась в ее заплаканное лицо, вытерла текущие по нему самые горькие в мире детские слезы и продолжила объяснять, заглядывая ей в глаза:
Не в тебе дело, а в них. В них, понимаешь. Они оставили тебя не потому, что ты какая-то, как ты сказала, некачественная, а потому что они были глупыми. Понимаешь, детка, их соединила одинаково сильная страстность, но они не любили друг друга, и когда первое горячее сексуальное притяжение остыло и пошло на убыль, ничто не могло уже удержать их рядом.
И пусть живут себе, как хотят, и нечего к нам соваться! все еще не могла остановиться Ариша, но пик бурной истерики уже прошел, постепенно остывая.
И все же они твои родители, и не самые плохие, хочу тебе заметить, тем же спокойным, ровным голосом объясняла ей бабушка. По крайней мере, мать твоя не запойная пьяница, а так, иногда переберет лишку, так и ей, видимо, не очень уж сладко живется в той загранице. И отец тебя не забыл, а помнит и заботится. Как может и как умеет, так и заботится.
Не нужна мне такая его забота! бушевала Арина, продолжая заливаться слезами.
Нужна, да еще как, возразила ей бабушка, мы бы без него пропали, голодали бы и нищенствовали. На одни мои репетиторские заработки, как бы они ни были хороши, не протянули бы точно.
Арина дернулась всем телом, резко покрутив головой, отвергая и ее аргументы, и отцовскую помощь, и вообще все на свете.
Детка, уговаривала ее Анна Григорьевна своим проникновенным, негромким голосом, снова прижав к себе и поглаживая по голове, все не так уж и плохо, как тебе кажется. Могло быть гораздо хуже. Трагичнее. Вон у твоих ровесников: у соседского Вити отец пьет и бьет их с матерью смертным боем, а во втором подъезде у Оксаны с братом пьют оба родителя, и жизнь этих детей страшный ад. У подруги твоей отец был бандитом, и его застрелили, а мать одна бьется и подрабатывает продажной любовью. Может, если бы твои родители не расстались, то тут бы такие страсти кипели с ревностью, драками, изменами, женами-детьми, может, и тоже пить бы пристрастились, кто знает, вся страна тогда от безысходности, нищеты, неопределенности, неустроенности жизни пила по-черному. А так считай, что нам повезло. Она чуть отклонилась, заглянув в лицо внученьке, стерла ладонью слезы с ее щек, объясняя: Они ведь оба натуры темпераментные, а в каких формах этот их темперамент проявился бы при той непростой жизни, что была в стране, бог знает. И усмехнулась. Ты и не догадываешься, насколько ты на них похожа.
Я?.. оторопела Арина и ринулась возражать. Нет уж! Меня на страсти-мордасти, так чтобы прямо все забыть, голову потерять, родителей и ребенка бросить, вот уж точно никогда не потянет! и заявила с горячей убежденностью: Я вообще не могу быть яблочком от этих яблонь! Может, меня в роддоме подменили и у меня какие-то другие родители, которые меня бы не бросили!
Вот уж это вряд ли, усмехнулась Анна Григорьевна. У тебя совершенно отцовские необыкновенные глаза. Погибель, а не глаза, из-за них-то, в числе прочих его достоинств, женщины и влюблялись в Аркадия до потери сознания. А еще у тебя отцовская роскошная шевелюра.
Дикая какая-то, пробурчала, но уже без надрыва Арина, возражая уже по инерции, без прежней эмоциональности и накала.
Великолепная, поправила ее бабушка. И пылкости и сильных чувств в твоей натуре более чем хватает.
У меня крышу от шальной влюбленности и желания секса не сносит! Арина никак не соглашалась быть похожей на родителей.
О-о-о, многозначительно вздохнула Анна Григорьевна, не спешила бы ты с такими заявлениями. Вот когда влюбишься, тогда и посмотрим, что там с твоей пылкой натурой. Совладаешь ты с ней, не теряя голову, или понесет тебя во все тяжкие.
Не понесет! уверила-таки со всей той самой пылкостью своей натуры Арина.
Посмотрим, улыбалась бабушка. Ты вот сейчас всю свою огненную страсть в учебу, в спорт и дела общественные вкладываешь, я даже побаиваюсь за тебя, не перестаралась бы ты, не загнала бы себя до истощения.
Я просто хочу, чтобы ты была за меня спокойна и не нервничала, не переживала, что у меня может что-то не получиться, призналась Арина.
Да я прекрасно знаю, что у тебя получится все, за что бы ты ни взялась! поразилась Анна Григорьевна, только сейчас поняв, зачем девочке нужны были все эти победы и достижения, и переспросила для верности: Так это ты из-за меня, что ли, так стараешься и перегружаешься ужасно?
Ну-у-у, протянула Арина.
Анна Григорьевна снова погладила ее по голове, поцеловала и пообещала строгим, торжественным тоном:
Ты за меня не бойся, Ариночка, я умирать не собираюсь. Я крепкая, у меня замечательное здоровье. И повторила: Не бойся и даже не думай и в голову не смей брать, что я могу оставить тебя одну. И усмехнулась, все же смахнув предательскую слезинку, не просто ей дался этот спокойный, выдержанный тон. И прекращай так уж стараться с этими своими общественными и спортивными достижениями. Бог бы с ними.
Бог, кивнула, соглашаясь, Арина и снова расплакалась.
Теперь уж очищающими слезами облегчения.
Они просидели в кухне и проговорили полночи о самом важном, о самом главном Арина признавалась в своих детских мечтах и ожиданиях, лелеемых годами (о том, что вернутся домой блудные родители), о страхах и мыслях, накопившихся в ней до критической массы. Анна Григорьевна внимательно слушала, успокаивала, объясняла что-то очень важное, но больше давала выговориться внучке, освободиться от тяжести.
Бабушка всерьез подумывала отправить Арину на сеансы к психологу, но обошлось как-то и без него, сами справились. Ариша после той бурной ночной истерики чувствовала какую-то небывалую легкость в душе, словно освободилась от тяжкого, давившего годами груза. Хотя почему словно? Освободилась, и просветлело что-то внутри, даже дышать стало легче.
Родителей, может, и не простила, так и не приняв до конца то, что они ее бросили, но как-то это перестало быть болячкой душевной просто факт в ее биографии. Хорошо ли, плохо ли, но у нее вот так.
Ну а что касается пылкого темперамента ее натуры, так убедиться в его наличии девочке представилась возможность уже в шестнадцать лет, когда, первый раз в жизни, Аринка влюбилась до одури в старшеклассника из выпускного класса.