Взрывник глянул вверх.
Не, это не от смеха счастливого главы семейства просто перепуганный зверек, улепетывая стремительно, мимоходом скинул мусор с потолочной балки.
«Кого же он мне напоминает? подумал мальчик, разглядывая мужчину Базиль! Точно, Базиль!»
Сердце свалилось в желудок глыбой льда, распустив холодные щупальца по всему телу. Даже волоски на руках встали дыбом. Этот человек выглядит точь-в-точь как тот бандит, который выставил его на арену биться с кровожадными мутантами. Хорошо, что хоть нож дал, и на том спасибо. Тогда мальчику пришлось впервые убить человека-мутанта, чтобы выжить. От всплывшей картинки вмиг стало плохо. Лицо побелело, и тело все пробил озноб.
Ты чего это? ринулся к больному отец. Снова плохо? Инала, окно открой.
Взрывник, вжавшись в подушку всем тощим тельцем, таращился на того, кто называл его сыном, и не верил ни своим глазам, ни своим ушам.
Безумие прошептал он еле слышно. Как? Не может такого быть
Чего? не расслышав, спросил взволнованный мужчина, поправляя подушки.
Тихо подойдя сзади, Инала приобняла мужа.
Юр, наш мальчик, кажется, потерял память, она постаралась сказать это как можно тише, на ухо супругу, но Взрывник все равно услышал.
Калин, ты помнишь своего отца? спросила Инала, ласково глядя на испуганного ребенка.
Тот отрицательно мотнул головой.
Широкая тяжелая ладонь коснулась взъерошенных волос мальчишки.
Ни-че, главное жив, а память вернется. Инала, шла бы ты спать, на тебе лица нету. Я подежурю.
Но она собралась было возразить мужу.
Иди, говорю.
Напоив сына теплым молоком, уставшая женщина ушла отдыхать, а Юр взял деревянную заготовку, уселся на лавку напротив кушетки с засыпающим мальчиком и принялся стругать ее здоровенным, кривым ножом, точно таким же, какой был у Базиля.
Глава 2
Разбудил его спор громким шепотом. Скосив в сторону глаза, Взрывник увидел двух одинаковых на лицо девчонок.
А я говорю: не вспомнит он тебя.
Дура ты, Доня. Если он меня не вспомнит, то как же тебя узнает, а?
А спорим?
Не буду. Отстань. Мать сказала, что это Боги у него память отняли в обмен на жизнь. Надо ему все сызнова рассказывать и знакомить со всеми, как пришлого.
Умная ты у нас сильно, Анятка. Картофлю вон лучше чисть, а не болтай.
Проснется, да поглядим.
Взрывник усмехнулся.
«Ну, Боги так Боги, все проще будет тут торчать, думал он, озабоченно разглядывая тощую, цыплячью кисть, кожа на которой просвечивалась, обтягивая каждую косточку. Мда, Калин че ж ты хлипкий-то такой мне достался?»
В прошлой жизни Взрывника гоняли по полигону, не жалея, и мальчишка выглядел вполне прокачанно для своего возраста.
«Ну, ничего, были бы кости, а мышцу нагоним и мясо нарастим. Сил вот только чуть наберусь и займусь я тобой, Калин», чуть улыбнулся, радуясь новому телу, новой жизни почти забытым ощущениям.
Стараясь изо всех сил, Взрывник полностью сел, сам, без подушек, свесив ноги с лежанки. В голове зашумело, белые круги поплыли в глазах, и сильно захотелось пить
Ой! взвизгнула одна из сестренок. Да что ж ты!
Всплеск воды, грохот табурета, и тут же тело его подхватили в четыре руки, ойкая и приговаривая, что он бестолочь, и вставать нельзя, и мамка заругает. Его снова уложили в постель.
Пить, прохрипел он слипшимся горлом.
Калин сидел на деревянном крылечке, греясь под лучами вечернего солнца. Две недели прошло с тех пор, как он очнулся, а тумана все нет. Воняющего химией, того самого, который предшествует переносу в его прошлый мир. Неужели там стряслась беда? Не мог отец обмануть, он обещал вернуть его, перебросив обратно. Видимо, что-то с аппаратурой случилось; нужно просто подождать, папа найдет способ забрать его назад, домой
Калин сидел на деревянном крылечке, греясь под лучами вечернего солнца. Две недели прошло с тех пор, как он очнулся, а тумана все нет. Воняющего химией, того самого, который предшествует переносу в его прошлый мир. Неужели там стряслась беда? Не мог отец обмануть, он обещал вернуть его, перебросив обратно. Видимо, что-то с аппаратурой случилось; нужно просто подождать, папа найдет способ забрать его назад, домой
Эй, Калин! Ты жив, придурок?! насмешливый звонкий голос раздался из-за частокола, и над заостренными деревянными пиками показалась вихрастая голова белобрысого мальчишки.
Взрывник всматривался в веснушчатое лицо голубоглазого паренька, но память Калина молчала. Кто он? Вот, черт!
Тот, долго не раздумывая и не дожидаясь приглашения, перемахнул через двухметровую изгородь и, отряхнув широкие штаны, подвязанные куском веревки, уверенно направился к крыльцу.
У-у-у-у, ну ты и страшный стал, как в тех сказах про черные времена, приветственно хлопнув Взрывника по плечу, мальчишка плюхнул свой зад рядом, на ту же ступеньку, и, опершись сомкнутыми в замок руками на свои колени, уставился взглядом себе под ноги. Вздохнул. Я я думал, все
Уголки губ медленно расползлись в улыбке, и тут же повеселев, белобрысый добавил:
Но ты живуч, как глот.
Г-л-о-т? медленно проговаривая каждую букву, переспросил Взрывник.
Ну, да, эти бесовские выкормыши пустошей. Ты чего, Калин?
Взрывник виновато пожал плечами и приложил руку к своей голове:
Не помню. Я теперь много чего не помню.
Как это? Ага, еще скажи, что и меня не помнишь, не поверив, усмехнулся паренек.
Взрывник еще раз внимательно всмотрелся в черты лица и, не дождавшись никаких былых воспоминаний, отрицательно покачал головой.
Во-о-о, трепло! Ага, бреши да не забрехивай!
Ничего он не брешет, раздался из недр дома голос одной из сестер. Он себя-то не помнит, не то, что тебя, Анята вышла на порог и строго посмотрела на мальчишек.
Как это?
А вот так. Боги отняли память в обмен на жизнь, объяснила девочка с серьезным видом.
Ого Так ты чего, с Богами виделся, что ли? И как они? Вправду такие, как нарисованы в Храме?
Не знаю, я не помню.
Митек, топал бы ты со двора, пока мамка не пришла, а? Ему покой нужен, а ты с вопросами своими лезешь, болезный он еще, слабый, не донимай.
А то ты лекарка будто. Ишь, важная какая. Ладно, и вправду пойду. Меня, ва-аще-то, батька за смолой к Буру заслал, а я тута рассиживаюсь. Ну, ты это, выздоравливай давай, и тихонько шепнул: Я тебе Богов покажу потом, на Священном камне Предков, глядишь, и вспомнишь чего, и хитро так подмигнул.
Иди, иди, подговорщик, деловито проворчала сестрица, напустив на себя взрослости. Вот вечно он тебя во всякую всячину втягивает. Не любит его мать, говорит, что он бедовый и дурной, а ты вечно с ним таскаешься, как малек с Мурайкой нашей, и всегда по шеям потом получаешь.
Взрывник непонимающе посмотрел на девочку, та наигранно тяжко вздохнула со словами:
Ну, что ж с тобой, болезным-то, поделать.
Анята уселась рядом на ступеньку.
Мурайка, начала она просвещать братца, это домашняя животина, плаксунья, она же нава, потому как голову затуманить может, и глаза у нее печальные, но ты не обольщайся, морду ее не тронь, иначе руку отъест, и моргнуть не успеешь. Не любят они, когда им морду трогаешь. А вон, гляди, тетка Арна свою плаксунью гонит, значит, скоро и мамка придет с нашей дурой.
Взрывник вытянул шею, но роста, все равно, не хватило, и тогда он, держась за перила, поднялся на слабые, еще непослушные ноги.
Переселиться в новое тело полбеды, попробуй еще научись им управлять: все происходит, как у младенца, с самого начала. Ходить мальчика учили всей семьей.
По узкой улочке шествовала корова. Почти корова. Уши длинные, как у спаниеля, широкие, рога здоровенные, острые, угрожающе направлены вперед, морда гораздо шире коровьей и плоская у носа, как крокодилья с торчащими вперед нижними клыками, видать, в пасти не поместились, а глаза большие, овальные, на полморды и такие несчастные, что так и захотелось пожалеть, погладить бедное животное именно по морде, даже несмотря на зубки, потому как эта единственная часть тела была покрыта шерстью, а не шипами и костяными наростами. Хвост у «коровы» извивался, как змея, и на конце виднелся шип с зазубриной. Удар таким оружием гарантированно нанизывал жертву без шансов вырваться. Зад, как у бегемота, брюхо знатное, а вот копыта вроде как и не изменились, но с такого расстояния видно плохо. Как доить этот бронированный «молокоход», мальчик даже и представить побоялся.
Вскоре на улице появилась еще одна и еще. Животные шли спокойно, мерно покачивая широкими боками, а рядом их сопровождали женщины с корзинами, висящими на ремнях, как рюкзак, только на груди. Время от времени погонщицы брали из корзин и кидали им какие-то овощи. «Коровы» ловили подачки, как собаки, на лету, не сбавляя шага, пережевывали с отрешенным, несчастным видом.
Чего это они им кидают такое?
Морковку.
А зачем?
А как иначе их в стойла загонишь? Да и молоко чтоб не горчило, тоже полезно. Морковка-то, она дикой не бывает, только в огородах, а огороды за забором. Плаксуньи, знаешь, как любят ее. Они-то и приручились, наверное, только из-за морковки этой, да картофли с семянником. Люди им вкусные овощи и крышу от непогоды, дождь плаксуньи не любят, а особо грозы боятся. В стойле им хорошо, спокойно, да и зимой не так голодают, сено жрут да зерно, а не одно мясо, как дикие. А людям за эту заботу они молоко дают, иные и добычей делятся, это уже как приучишь, да и от характера навки зависит.
Подожди, как это мясо жрут? Какой добычей? опешил Взрывник от таких новостей.
Своей, естественно, какой еще. Или ты думаешь, что люди за них еще и охотиться будут? усмехнулась девочка. Ну, уж нет, это они пусть сами делают.
Они что, хищники?
Хищники? теперь уже удивилась сестренка, смешно вытянув лицо. Кто это?
Ну, те, кто мясо едят плотоядные, хищники. А те, кто траву да овощи, те травоядные. Коровы они травоядные, а ты говоришь, что они мясо едят. Значит, эти коровы, ну, то есть, плаксуньи, хищники.
Глаза сестры стали серьезны, она поднялась, убрала прядь волос со лба брата и приложилась губами, проверяя температуру.
Не, жара нет, хмыкнула озабочено, может, в постель уже пойдешь? Устал ты. А вообще, Калин, не знаю, где ты таких странных слов набрался, но, чтобы знал: все живое должно питаться всем подряд, чтобы выжить. И травой, и мясом, а иначе как? Иначе никак. Поешь одной травы хоть один лунный оборот и с голоду ослабеешь. А если ты слаб, значит, ты доступная, легкая добыча для всех остальных.