Подумав: «Мясо надо разделать, пропадет же, блин», Калин потянулся к ножу.
Хм, вздернул брови мальчишка, заметив, что нож лежит в траве абсолютно чистый, а вокруг него пятак в несколько дециметров диаметром тоже без следа крови, хотя, дальше ею было изрядно забрызгано. Дождь смыл большую ее часть, но далеко не все, и такая явная разница сильно бросалась в глаза.
Калин, полулежа, разглядывал черно-фиолетовые синяки на своем торсе. На бедре красовался точно такого же отлива отпечаток копыта. Вещи, пропитанные кровью, пришлось снять, сменные штаны и рубаха имелись в походном комплекте, но надевать их мальчик не торопился, нужно было закончить осмотр, оценить серьезность ранений и принять срочные меры.
Сапоги жалко, негромко шипя, говорил он с мрякулом, стягивая вместе края разорванной кожи на голени, зашить бы. Блин, лишь бы не воспалилось. Подай мох, Мрякул.
Зверек в один прыжок с места подскочил к походному мешку и подтянул его ближе к мальчику.
Угу, спасибо, друг, поблагодарил Калин своего помощника и, вынув требуемое снадобье, продолжил врачевать себя.
Да, левый сапог пришел в негодность, но он уберег ногу от более серьезного повреждения. Лось задел сапог лишь вскользь, разорвав все голенище до пятки, и только слегка поранил плоть. Главное, сухожилия и мышцы остались целыми, а кожа с мясом затянутся не беда.
«Стянуть бы еще ребра», думал он, осматриваясь в поисках чего-нибудь подходящего, но так ничего и не нашел. Небольшой рулон ткани, взятый из дома в качестве бинта, мальчик использовал на перевязку ноги. А ребра ныли сильно, особенно при вдохе, отдавали острой болью в боку. Правое бедро, на которое пришелся самый мощный удар копыта, дергало пульсирующей болью, почернело, опухло сильно, и было очень горячим. Оно-то и беспокоило мальчика больше всего. Разбитая губа, царапина от щеки до уха были маленьким бонусом, не стоившим даже внимания. Очень повезло, что лосенок не треснул копытом по голове хоть без сотрясения мозга обошлось и на том спасибо.
На островке прошло четыре дня.
Несмотря на серьезные ранения, из туши лося удалось вырезать достаточно мяса и даже подкоптить его, чтобы продлить срок хранения. Воду Калин брал из болота, кипятил, процеживал через самодельный фильтр и только после этого пил. Фильтр его научили делать в прошлой жизни. Если нет для процеживания подходящей посуды, то можно просто взять кусок ткани, примерно, двадцать на двадцать сантиметров, на него уложить слоями обычный древесный уголь из костра, песок, мох, снова уголь, песок и мох, собираешь края ткани на горлышке емкости с грязной водой таким образом, чтобы это горлышко упиралось в верхний слой мха. Привязываешь бечевкой «слоеный пирог» к посудине. Получается емкость, перевернутая вниз горлышком, а внизу мешочек с фильтром, вода проходит сквозь слои и капает уже очищенная. Можно держать все это в руках и ждать, пока вода профильтруется, но лучше придумать, как подвесить эту конструкцию где-либо, потому что процесс довольно долгий и нудный.
Калин придумал способ. Теперь он больше не испытывал нехватки ни в питьевой воде, ни в еде. Проблема была совсем в другом: рваная рана на ноге воспалилась, и мальчика начало лихорадить. К обеду пятого дня Калин впал в беспамятство от очень высокого жара во всем организме. Он лежал на подстилке внутри старого дуба, и лицо его, сплошь покрытое испариной, искажалось от кошмарных видений в подсознании и грызущей боли в бедре, а с сухих губ срывались сбивчивые, не всегда понятные слова. Мрякул чувствовал, что другу очень плохо, суетился, но ничем не мог помочь. Единственное, что было в его силах, это сторожить еду. Этим он и занимался, лежа на краю разлома ствола так, чтобы быть поближе к Калину, но и запас мяса не упускать из виду. От пронырливых наглых пичуг еду закрыли ветками с листвой, но вдруг на их временную территорию пожалует кто-то крупнее этих шустрых птичек, и тогда он, Полкан, вступит в бой, защищая еду, а главное, своего любимого двунога.
Кр-ра-а!
Глава 13
Кряжистый рослый мужик, похожий на скалу, подплывал к берегу острова на суденышке. Лицо его, хоть и грубое, словно вырезанное из красного дерева затупившейся стамеской, да к тому же еще и пьяным подростком, не выражало ничего, кроме решительности и внутренней неиссякаемой силы. Руки, сжимавшие единственное весло, которое одновременно служило и правилом, и средством для гребли, были покрыты узлами мышц: крепкие даже на вид, они переплетались между собой в замысловатый узор, и становилось понятным, что природа при всей своей фантазии сама сотворить такое не способна это результат долгих тренировок и накачки. Все кругом чувствовало эту недюжинную силу и покорно отступало под ее натиском. Казалось, даже сверчки стали петь на полтона ниже, а трава под его ногами становилась мягче и сама укладывалась в удобный ковер и даже стряхивала с себя росу, чтобы, не дай Боги, не промочить этих ног и не позволить им поскользнуться. Только Полкан остался верен себе: он не собирался ни уступать, ни, тем более, бежать. Мрякул встретил гостя яростным шипением, всем своим видом показывая, что он будет стоять на защите до последнего мига, но поведение ворона изменило его боевой настрой.
Кр-ра! ворон вспорхнул с ветви и привычно уселся на плечо мужчины, потоптался немного там и, слетев, приземлился прямо у входа в логово. Крра! Крра! Крра! разорался он, прыгая рядом со входом и поторапливая человека.
Тот неспешно пришвартовался к острову и вытянул плоскодонку на берег.
Да иду, иду уже. Не ори ты так, пробасил путник, быстро шагая наверх пригорка.
Мрякул юркнул в логово и, выгнув спину, встал у изголовья мальчика.
Да что тут у вас? согнувшись вдвое, чуть ли не на карачках мужчина пролез в недра старого дуба.
Из сумрака догорающего вечера оказавшимся во тьме дупла глазам требовалось время для привыкания, чтобы хоть что-то разглядеть, но этого не понадобилось, гостю достаточно было и слуха судя по стонам и бормотанию, там лежал больной человек. Подросток.
Не шипи, зверь, не со злом я. Помочь хочу, буркнул человек мрякулу и аккуратно вынул из укрытия тело мальчика наружу.
Закат давно прошел, и ночь постепенно подбиралась с восточной стороны, зажигая в высоком небе звезды. Пришедший на лодке человек прижал тощее тело к своей груди, с сосредоточенным видом ощупал позвоночник, бережно положил мальчика на траву, задрал рубаху, осмотрел набухшие раны, негодующе качая головой и цокая языком. Принюхался, глянул на перевязанную ногу, развернув грязные бинты.
Не шипи, зверь, не со злом я. Помочь хочу, буркнул человек мрякулу и аккуратно вынул из укрытия тело мальчика наружу.
Закат давно прошел, и ночь постепенно подбиралась с восточной стороны, зажигая в высоком небе звезды. Пришедший на лодке человек прижал тощее тело к своей груди, с сосредоточенным видом ощупал позвоночник, бережно положил мальчика на траву, задрал рубаху, осмотрел набухшие раны, негодующе качая головой и цокая языком. Принюхался, глянул на перевязанную ногу, развернув грязные бинты.
Ох, же-е, черт! Ну, малой, как же тебя так-то, а? Ну, ничего, ничего, потерпи еще немного, при этих словах он подхватил мальчика на руки, словно пушинку, и понес к лодке.
Мрякул, круживший поблизости, тут же заскочил в плоскодонку и улегся рядом с ребенком. Положил свою голову другу на грудь, замурчал. Весло опустилось в воду, оттолкнулось от суши. Лодка шла быстро. Потом мальчика долго несли, что-то приговаривали, но он плохо понимал происходящее и не мог отличить явь от бреда.
Калину казалось, что он говорит то с Лешим, то с Лютом, то убегает от грузной поварихи, которая перекинулась в зомби и теперь хочет его сожрать То вдруг эта повариха превращается в Базиля, сожалеющего о том, что его не оказалось рядом, и подхватившего Калина на руки, уносящего его в неизвестном направлении. Потом привиделись жуткие личины и призраки, один из них, очень страшный, поил его животворным напитком, раздевал и клал в естественный, природный колодец, но вода в нем не была ледяной, как ожидалось, она была теплой и даже приятной по ощущениям. Боль, грызущая все тело, утихала, отступала, и становилось так хорошо и спокойно, что хотелось петь, но из горла раздавалось лишь мурчание, схожее с кошачьим. Калин не успел расслабиться, как вновь увидел толстую повариху. Она, глядя белесыми глазами в пространство перед собой, резала морковь, не замечая, как та закончилась, и в ход пошли уже собственные пальцы. Мрякул вдруг запрыгнул на стол, ухватил кругляш и приступил к трапезе, мурча.
Не ешь это! Выплюнь! Плюнь, говорю! орал Калин Полкаше, который с аппетитом уплетал фаланги женщины-зомби.
Мрякул повернулся к мальчику и вполне человеческим голосом, мужским таким, с хрипотцой, ответил:
Не кричи, малой, успокойся. Это кошмары, скоро они тебя отпустят. Все будет хорошо. Потерпи
И в груди вновь замурчало, сладко так, приятной, согревающей вибрацией разливаясь по всему телу. Стало хорошо, солнечно И правда, кошмары больше не приходили на ум. Калин видел сестер и своего друга Митька, они весело резвились в реке, а отец стоял на берегу, обняв со спины маму, поглаживая ее круглый, как шар, живот. Они оба счастливо улыбались. Улыбался и Калин. И вновь он почувствовал прикосновение рук к своему затылку, и край кружки на губах. Отец зачем-то поил его горьким отваром, приговаривая не своим голосом, а тем же, что и ранее Полкан, грубым, хриплым, будто простывшим, о том, что страшное уже все позади.
Странные пищащие звуки резали, терзали слух, будто кто-то нещадно изгалялся над резиновым утенком со свистком. Эти-то звуки и разбудили Калина впервые в полном сознании, без ментального бреда, но мальчик все еще не понимал, где он, и кто мучает утку.
«Почему именно утку? подумал он, явственно представив себе яркую желтую игрушку с оранжевым клювиком. Почему утенок, а не собака резиновая, к примеру?»
Нет, именно желтая игрушка стояла перед глазами. Стало любопытно: «Что это? Откуда?»
Он помнил, что находится в мире, где подобных вещей не существует, а значит, либо он снова перенесся в новый мир, либо это все же чертовы галлюцинации. Но тогда ведь ничего страшного не произойдет, если он сходит и посмотрит?
Калин попытался подняться.
Он сидел на кровати и разглядывал помещение: очаг, стол, единственная лавка, на стене висели рога, подобные тем, какие были у напавшего на острове зверя. Одежда тоже развешена по стенам, никаких шкафов или сундуков, как у мальчика дома, на глаза не попалось. На полу спальное место из сена и тряпок, а еще кровать, которую он и занимал. На этом все убранство. Обстановка более чем аскетична. Калин машинально пощупал бедро почти не болит. Ребра тоже чуть-чуть. Посмотрел на раненую ногу: забинтована чистой тканью, сквозь которую просочилось темно-зеленое пятно от мази. В голове чуть шумело, но без кружения, и Калин рискнул встать на ноги. Тихонько, боясь снова укола дикой боли. Было как-то неприятно, больно, но вполне терпимо и совершенно ни в какое сравнение не шло с тем, что пришлось испытать ему на острове с дубом.