А было вот что Вечером легли на отдых. А в третьем часу утра летом ночи короткие подняли нас по тревоге. Вскочили мы и к минометам. А немец уже вплотную подошел. Вначале была небольшая неразбериха. Все же у нас было много тех, кто впервые был в бою. Но потом собрались и стали биться. Бились, как могли. К вечеру у меня в расчете только трое бойцов осталось. А в роте всего два ствола. Из офицеров командир роты и еще один командир взвода. В минометной роте полного состава около шестидесяти человек. А тут нас осталось человек десять. А немец прет. Только одну атаку отбили, следом другая.
Гитлеровцы по выявленным нашим позициям огонь артиллерии бешенный открыли. Все кругом рвется, земля дыбом встает, деревья падаю, осколки вокруг как пчелиные рои летают. Страшно до ужаса, но держаться-то надо. Мы в пехотных окопах пулемет "Максим" нашли, к обороне пристроили.
После обеда у нас боеприпасы кончились, а немцы все прут и прут. Тут в нашем тылу выстрелы раздались. Прорвались гитлеровцы через соседей и окружили нас.
Мы и побежали. Минометы подхватили и деру. Лихо бежали. Как никогда в жизни не бегали. Но главное вырвались. Бежим по дороге в сторону поселка, к своим значит. Там вроде как бой еще идет. А навстречу какой-то полковник на легковой машине.
Выскочил из машины, трясет пистолетом, кричит: "Так-то вашу!.. Куда?! Назад!" И тут в его машину прямое попадание снаряда. Шофера убило, машина искорежена. Полковник уже пожилой, грузный такой, с животом. А нам по двадцать лет. И веришь нет, он так бежал, что мы за ним едва угнались
Поселок гитлеровцы к тому времени уже заняли. Правда дальше не пошли. Видно тоже им нелегко поселок дался.
Где-то в лесу неподалеку от Мядель мы остановились. Полковник нам в глаза не смотрит. Весь пистолет его в глине. А мы свои минометы не побросали. Всю матчасть вынесли. Так что и полковники бегали. Вскоре к нам пехотинцы, выбитые из поселка, присоединились. Командование у них подчистую выбило. Полковник указания стал раздавать, где и кому оборону занимать посыльного в штаб дивизии послал. Нашего ротного за командира полка до прибытия других офицеров оставил.
К вечеру подошло пополнение, и привезли боеприпасы. И снова в бой. Поселок мы на следующее утро вернули и отбросили гитлеровцев на запад.
Вот так мы и воевали. То вперед, то назад. То мы немцев и гитлеровцев нагнем, то они нас.
Минометчики у меня в расчете были хорошие, стреляли умело. Миномет на войне штука хорошая, если в умелых руках. Чуть где пехота застряла, смотрим, ага, пулемет бьет, не дает славянам продвигаться. Пару пристрелочных и полный залп. Пошла пехота. Пулемет молчит.
Минометчики у меня в расчете были хорошие, стреляли умело. Миномет на войне штука хорошая, если в умелых руках. Чуть где пехота застряла, смотрим, ага, пулемет бьет, не дает славянам продвигаться. Пару пристрелочных и полный залп. Пошла пехота. Пулемет молчит.
Заметил: если на фронте кто затосковал по дому или по родным и поделился этой своей тоской с товарищами, верная примета не сегодня, завтра убьют. Хоть и поется в старой солдатской песне: "Когда мы были на войне, то каждый думал о своей любимой или о жене". Думать-то думай, но молчи об этом. Хоть что там, в душе, а помалкивай.
Однажды командир нашей минометной роты подобрал остатки взвода из пехоты. Знаете, как на фронте бывало: когда отступали, солдаты приставали к более боеспособным группам, в которых были офицеры, порядок.
Человек десять их было. А нам, минометчикам, на марше люди всегда нужны. Надо было нести минометы и боеприпасы. Солдаты тоже сообразили: с минометчиками идти не так страшно, если что, и отбиться можно. Так вот был среди них один солдат, уже в летах. И стал он нам рассказывать о матери. Вижу, затосковал. И говорит: "Эх, из какого пекла мы сегодня вылезли! А вот живы. Хорошо бы до конца войны дожить, мать повидать". Ребята переглядываются, но ничего ему не говорят. И я про себя подумал тоже: эх, помолчал бы ты, служивый
В пехоте воевать было тяжело. Набрался он там, видать, страху. Вот и отпустил пружину Мы-то хоть и рядом всегда с пехотой, а все равно во время боя находимся за укрытием. То ли за домом, то ли за насыпью какой, то ли в лощине или котловане. А пехота всегда впереди, в чистом поле, рядом с пулями.
И вот рассвело. Мы у немца как на ладони. И начал он нас обстреливать. Командир роты: "Стой, братцы! Так он нас всех перебьет. Окапываться! Готовьтесь к обороне! До ночи продержимся, дальше пойдем. А днем попробуем отбиться".
Мы с этим солдатом из пехоты рядом окопы отрыли. Лежим, в землю вжимаемся. Мина ударила неподалеку и сразу не разорвалась. Я на нее смотрел: кувыркнулась раз-другой, покатилась и прямо к нему в окоп. И там, в окопе, разорвалась. Всего его раскидало. Так что я потом ни документов его не нашел, ничего. Кусок шинели висел на березке, дымился. И веришь нет, затих немец! До самого вечера ни одной мины больше не кинул! Так, из пулемета постреливал для острастки. И мы ему, тоже из пулемета, отвечали. Когда стемнело, немцы отступили. Ну а мы за ними следом двинули.
Когда мы ворвались в Нарочь, едва не попали под огонь своих танков. Мы, минометчики и пехота, вошли в город с одной стороны, а танкисты ворвались с другой. Идем, немцев из домов выкуриваем. Один квартал прошли, другой.
Смотрим, что-то с той стороны огонь усилился. Думали, немцы контратаку готовят. Командир роты в бинокль глянул: а это по нашим цепям уже "тридцатьчетверки" бьют. Думали, что немцы наши трофейные машины в бой бросили. Стали мы прятаться кто куда. А танки-то уже вот они, рядом! Ревут навстречу! Из орудий и пулеметов палят! Мы, четверо из расчета, набились в ровик. Сидим. А ровик тот мелкий, тесный, немцем выкопанный, видать, наспех, когда мы наседали.
А танк летит прямо на нас! Железом громыхает! Как назло у нас с собой противотанковых гранат не было. Все в предыдущие дни истратили. Ну, думаем, конец нам. Двух шагов, может, не доехал. Тут ему навстречу выбежал один из наших ребят. Он в ровик не поместился, залег рядом. Видит, смерть идет, вот и кинулся навстречу танку с гранатой в руках. А тут звезду на башне разглядел. Замахал руками, закричал. Так бы и придавил в ровике нас свой танк.
Танкисты вылезли. Чумазые. Смеются. "Где немцы?" спрашивают. Ребята им на трупы показали. А трупов что немецких, что литовских кругом было много навалено. Прихватили мы их тут хорошо. Не успели они отступить.
Потом мы шли через аэродром. На взлетной полосе стояло много немецких самолетов. Сожженных и целых. Видимо, горючего у них уже не было. Мы смотрели на них и радовались: эти летать уже не будут.
Повсюду стояли машины, бронетранспортеры, танкетки, танки. Немец много всего побросал. Следом за нами шли трофейные части, собирали все годное для дела и боя
Глава
Я наконец-то еду на фронт!
Опять на стыках рельс стучат колеса, за вагонным окном проплывают темные ели и сосны, в соседних купе "расслабляется" военный народ, а на выходах из вагона стоят вооруженные автоматами дневальные из числа моих "архангелов". Я наконец-то еду на фронт! Точнее не так. Я, наконец то возвращаюсь к себе в бригаду, чтобы участвовать в боях!
Хватит, побыл в "больших начальниках", наслушался шороха бесконечных бумаг, пора заняться более привычным делом бить врага, а то скучно в кабинете без запаха напалма по утрам, грохота недалеких разрывов артиллерийских снарядов и визга осколков над головой. Тем более, когда приближаются такие события как Курская битва и полное освобождение Белоруссии от оккупантов.
Распоряжение о необходимости убыть на фронт получил неожиданно. Я только что приехал из Горького, где был в двухнедельной командировке, оказывая помощь командованию 2-й армии НКВД в организации боевой подготовки формируемых частей. С поезда прибыл в наркомат и пошел к начальству с докладом. Оно было занято. Адъютант направил меня в кадры. Именно там мне и вручили предписание о назначении командиром вновь формируемого пограничного полка охраны тыла Белорусского фронта и новое удостоверение взамен старого. Срок убытия в часть немедленно. Но полковник кадровик с противной усмешкой "сжалился", разрешил остаться в Москве до утра. Даже попрощаться со своими ребятами в бригаде не дали, гады
Не этого я ждал, откровенно говоря! Ждал назначения во 2-ю армию НКВД. Такой разговор в штабе армии состоялся, и командующий обещал приложить максимум усилий забрать бригаду, ну и меня соответственно, к себе с тем, чтобы развернуть на ее основе дивизию укомплектованную, в том числе отозванными с фронта десантниками. А тут такое!!! И "поплакаться" на такую несправедливость было некому. "Кобулыч" уехал с Берией на фронт и еще не вернулся.
Слегка расстроенный я собирал в кабинете свои вещи, когда командующий вызвал меня к себе. Там-то все и прояснилось.
От командования бригадой меня никто не отстранял. Бригада должна была принять участие в операции, разработанной штабом Белорусских фронтов. На этом настаивал Цанава приезжавший в Ставку для утверждения плана операции.
Для дезинформации агентуры противника, моя бригада официально "растаскивалась на куски" все механизированные и артиллерийские подразделения направлялась на Воронежский фронт (я сам ребят провожал, когда в прошлый раз в бригаду ездил), часть бойцов ушла на повышение во 2-ю армию НКВД (об этом прекрасно знали все кому положено и немцы в том числе), часть была задействована в операциях 2-го Белорусского фронта, а остатки проходили учебный процесс на базе. Именно эти подразделения, а так же те, что были задействованы на фронте, под видом пополнения для вновь формируемого пограничного полка и выводимого с фронта для отдыха стрелкового полка направлены в Белоруссию. Долго скрывать присутствие бригады в тылах Белорусского фронта не удастся. Кто-то обязательно "проколется". Отсюда и спешка в моем убытии на фронт и начале операции.
По устоявшейся традиции подробности операции мне доведут на месте. Вместе со мной на фронт отправляется группа командиров и политработников войск НКВД, ранее проходивших службу в Белоруссии. Они должны были восполнить некомплект комсостава бригады.
Домой я добрался уже к полуночи. Сообщение об отъезде на фронт Таня восприняла спокойно. Стала собирать свои и мои вещи. Я был категорически против этого. Нечего ей там делать. На моей стороне выступил и малыш заставивший искать жену места уединения. Вдвоем с малышом мы смогли убедить Татьяну остаться в Москве, а не лазить со мной по болотам.