Болезнь Альцгеймера также начинается в гиппокампе и окружающих его областях, а ее первый симптом потеря памяти намекает на последующую утрату собственного «я». Гиппокамп тесно связан с рядом структур головного мозга, в совокупности известных под названием сеть пассивного режима работы мозга (СПРРМ). Эти области мозга особенно активны, когда мы находимся в состоянии покоя, и участвуют в воспоминании о прошлом, прогнозировании будущего и постижении мыслей других людей иными словами, в том, что составляет содержание внутренней жизни. На раннем этапе болезнь Альцгеймера также затрагивает эту сеть, что и приводит к характерному нарушению памяти.
При других видах деменции поражаются другие участки мозга и соответствующие им аспекты психической деятельности. Так, при семантической деменции (известной также как первичная прогрессирующая афазия) изменения выявляются в латеральной височной коре, которая находится примерно за ушами и хранит нашу базу данных о языке и мире. Повреждение этой области приводит к трудностям в подборе слов и утрате знаний, в то время как память о происходящих событиях, особенно сильно страдающая при Альцгеймере, остается сохранной.
Бо́льшая часть того, что мы знаем о расстройствах сознания, относится к нарушениям ежеминутного осознания окружающего мира, однако это не единственное направление, в котором что-то может сломаться. В последние годы начали выявлять расстройства нашего «расширенного сознания». Сознание человека существенно обогащают его способности вспоминать прошлое, мысленно путешествовать в будущее и погружаться в виртуальный мир художественного романа или научной теории. Значительная часть нашей жизни протекает в воображении, поэтому неудивительно, что его тоже можно повредить.
Около десяти лет назад человек, известный в научных исследованиях как MX, после операции по устранению закупорки артерии утратил способность к мысленному представлению (см. далее). У большинства людей, когда они смотрят или мысленно представляют что-либо, активируются одни и те же области мозга, однако функциональная визуализация мозга MX показала, что в его случае при попытке что-то представить соответствующие зоны мозга не активировались.
Точка зрения. Каково это потерять свой «мысленный взор»?
Человек, известный в научных статьях под инициалами MX, после операции потерял способность к зрительному представлению. Он рассказал свою историю Адаму Земану.
Человек, известный в научных статьях под инициалами MX, после операции потерял способность к зрительному представлению. Он рассказал свою историю Адаму Земану.
MX: Я полагаю, что впервые заметил это через несколько недель после моей ангиопластики. Я заметил, что ночью, когда я ложился спать, я не мог сделать то, что я обычно делал раньше перед сном я думал о своей семье, о моих детях и внуках и представлял себе их. Они просто не появлялись перед моим внутренним взором. И, кроме того, у меня был особый метод: когда я не мог уснуть, я отсчитывал в обратную сторону от 99, представляя себе цифры либо черные на белом фоне, либо белые на черном. Я никогда не доходил до единицы, я всегда засыпал раньше.
АЗ: Могли ли Вы представить себе места, которые посещали ранее?
MX: Нет. Я ничего не мог представить. Я мог вспомнить их, но не мог зрительно вообразить.
АЗ: Повлияло ли это на Вашу память?
MX: Насколько я могу судить, на память это никак не повлияло, она все так же хороша, как и раньше.
АЗ: И даже память на зрительные детали?
MX: Да. Я знаю, это звучит немного странно, но даже память на зрительные детали я не могу мысленно увидеть их, но могу вспомнить. Я просто знаю о них, но не могу их увидеть. Я не могу объяснить это.
Описание этого случая получило широкую огласку и привело к установлению того факта, что значительное число людей возможно, 2 % населения лишены этой способности. Это расстройство было названо афантазией («фантазия» термин Аристотеля для мысленного взора, приставка «а» обозначает ее отсутствие).
У некоторых людей, сообщающих о пожизненной неспособности визуализировать, оказываются затронуты все виды чувств иными словами, у них нет также и «мысленного уха» или «мысленного языка» в то время как у половины страдает лишь зрительное воображение. Часть людей с этим расстройством описывают трудности с автобиографической памятью, что, вероятно, не должно удивлять, поскольку для большинства из нас зрительное воображение является очень важным компонентом автобиографической памяти. И действительно, многие области мозга, которые активируются при воспоминании о прошлом, также активируются и при зрительном представлении. Некоторые художники и писатели также сообщают о неспособности к представлению, тем не менее, они очень творчески одарены, что делает очевидным тот факт, что неспособность к представлению не то же самое, что неспособность к воображению. Крейг Вентер, первым расшифровавший геном человека, давно признался в отсутствии способности к представлению, и, по его мнению, это только способствовало эффективности его работы.
Интересно, что многие люди с афантазией знают, что такое зрительные образы, поскольку они видят сны и гипнагогические образы при засыпании, однако они не могут вызвать зрительный образ произвольно. Это может быть связано с тем, что, по существу, сновидение это восходящий процесс, обусловленный активностью в стволе мозга, и мозговая активность во время сна и бодрствования очень различается. Когда мы принимаем произвольное решение представить что-либо, мы запускаем нисходящие процессы, в которые вовлечены совершенно иные мозговые структуры, с особым участием лобных и теменных долей.
На другом конце шкалы находятся люди с недавно обнаруженной способностью к необычайно яркому зрительному представлению гиперфантазией. Сравнение этих двух групп должно пролить свет на то, каким образом мы выстраиваем нашу внутреннюю реальность.
Интервью. «Покажи мне, что ты там: Этические дилеммы минимального сознания»
«Что если часть людей, находящихся в, казалось бы, вегетативном состоянии, на самом деле пребывают в сознании?» спрашивает Джозеф Финс, профессор медицинской этики и медицины медицинского колледжа Корнеллского университета в Нью-Йорке и соруководитель Консорциума по углубленному изучению травм головного мозга (CASBI).
Ваша работа затрагивает трудные вопросы, связанные с нарушениями сознания после травм головного мозга. Почему эта проблема так важна для Вас?
Мы только недавно стали понимать, что определенная подгруппа людей, которым был поставлен диагноз вегетативного состояния, вовсе не были вегетативными. Они не были без сознания постоянно; на самом деле они были в сознании. Сейчас мы называем это «состоянием минимального сознания». Это указало мне на проблему прав человека, поскольку эти люди, обладающие способностью к взаимодействию и на каком-то уровне осознающие происходящее, были изолированы в домах-интернатах для престарелых и инвалидов.
И, таким образом, в Вашей книге «Право берется за ум» («Rights Come to Mind»), Вы решили рассказать их истории.
Я опросил более 50 семей пациентов, приехавших в Корнеллский и Рокфеллеровский университеты, чтобы поучаствовать в нашем исследовании того, как мозг восстанавливается от расстройств сознания. Я почувствовал огромное моральное обязательство дать голос этим безмолвным людям и их семьям, которые боролись, потрясенные горем, зачастую в полной изоляции.
Эти дилеммы Вы проиллюстрировали историей Мэгги Уортен. Расскажите о ней.
Мэгги была старшекурсницей, когда после инсульта в стволе мозга она оказалась, как тогда считалось, в постоянном вегетативном состоянии. Два года спустя ее мать вышла на нас в надежде понять, нет ли у Мэгги хотя бы каких-то признаков присутствия сознания. Нам удалось продемонстрировать, сначала на поведенческом уровне, а затем с помощью нейровизуализации, что она действительно пребывала в состоянии минимального сознания. Однажды мой коллега Николас Шифф указал на мать Мэгги и спросил: «Это твоя мать?» После долгой паузы взгляд Мэгги опустился что означало «да». Мать Мэгги начала рыдать у меня на плече. Это был поворотный момент.
Мы знаем о состоянии минимального сознания с 2002 года. Почему ошибочный диагноз все еще остается проблемой?
Проблема с состоянием минимального сознания заключается в том, что поведенческие проявления неустойчивы, а поэтому не всегда могут быть воспроизведены. Это усложняет диагностику, и уровень ошибок по-прежнему высок. Одно из исследований показало, что 41 % пациентов с травмами головного мозга, у которых было диагностировано вегетативное состояние, на самом деле пребывали в состоянии минимального сознания.
Я считаю, что мы должны подготовить общество к последствиям достижений в области нейронауки, которые поставят перед нами новые проблемы, но вместе с тем предоставят и возможности для поиска новых решений.
Какие из научных достижений изменят картину?
Нейровизуализация может способствовать пониманию того, находятся ли эти люди в сознании. Нейробиология заставила нас осознать эту проблему, но, возможно, она поможет нам с ней справиться, используя нейропротезирование, глубокую стимуляцию головного мозга, другие устройства и препараты. Но по своей сути это социальная проблема, потому что сейчас у нас есть пациенты, которые заслуживают большего, чем мы традиционно предлагали им.
Каково это быть частью команды, впервые испытавшей глубокую стимуляцию мозга, чтобы повлиять на сознание пациентов с травмами головного мозга?
Эта работа началась благодаря моему сотрудничеству с Николасом Шиффом, моим коллегой по колледжу Вейл Корнелл. Нас интересовал разрыв между тем, что видно снаружи и что происходит внутри, и у Николаса была идея использовать при состоянии минимального сознания глубокую стимуляцию, чтобы восстановить функциональные связи. Это выявило огромную этическую проблему: как исследовать кого-то, кто не может дать на это согласие? Я потратил бо́льшую часть десятилетней работы, размышляя над этической формулировкой, которая сделала бы такую работу возможной. В итоге проект опубликовали в журнале Nature в 2007 году. Мы обнаружили, что глубокая стимуляция мозга может привести к улучшению внимания, управления конечностями и устной речи. Благодаря этой процедуре участник исследования, после нападения находившийся в состоянии минимального сознания, смог достичь достаточной координации, чтобы питаться через рот.
Вы говорите об этих проблемах в очень обнадеживающем ключе, однако многое из того, что переживают люди, которых Вы описываете, звучит просто ужасно.
Я не пытаюсь романтизировать эти состояния. Никто бы не выбрал такой путь. Но после травмы мозга семья пациента поначалу надеется, что их близкий выживет и очнется. Потом они надеются, что, когда он очнется, он будет в сознании. Затем они надеются, что это сознание будет чем-то бо́льшим, чем минимальное сознание но, в конце концов, они оказываются там, куда вряд ли ожидали попасть. Мы пытаемся помочь таким людям восстановить как можно больше функциональных возможностей. Недавнее исследование показало, что 22 % пациентов с расстройством сознания могут восстановиться в степени, достаточной для самостоятельной жизни. Большинство людей эта цифра шокирует.