В итоге, однако, авантюрист получил какой-то благовидный предлог, чтобы вернуться в Россию. В июне 1718 г. он пишет Шафирову с дороги, из Кенигсберга: француз пересылает ему письмо, полученное из Парижа от Шлейница, и сообщает, что везет с собой в Россию еще одно послание, и просит даже, непонятно на каком основании, подготовить для него в Риге или Митаве паспорта и лошадей для проезда в Санкт-Петербург{176}. Учитывая последующее развитие отношений между Шафировым и Шлейницем, трудно не предположить, что француз оказался вовлечен в их приватные дипломатические интриги. Осенью 1718 г. Сент-Илер уже находится в Санкт-Петербурге, где с ним периодически встречается Лави, и пересказывает их разговоры в донесениях в Париж. Лави сообщает: «Я слышал, что упомянутый г. Сент-Илер получил некоторые привилегии, дающие ему право устроить здесь [в России] мануфактуру, и что обстоятельство это находится в связи с испанской торговлей, вследствие чего он получит звание генерального консула России во Франции и под его начальством будут состоять еще четыре консула для отдельных провинций: Нормандии, Бретани и Прованса». Испания упоминается и в октябрьском разговоре Сент-Илера с Ягужинским, который также пересказывает Лави: якобы авантюрист сообщил царскому любимцу, что «король испанский намеревается послать министра в Швецию, на что Ягужинский отвечал ему, что Его католическое величество вполне мог бы послать министра и в другое государство», т.е. в Россию. Лави в этой связи предполагает, что российским послом в Испанию могут направить Савву Рагузинского{177}. Если верить Лави, то выходит, что Сент-Илер возвращается здесь к теме испанской торговли, которую он упоминал в качестве предмета для возможного прожекта еще в начале 1715 г., а также сношений с Испанией в целом. Таким образом, он опять пытается опереться на предыдущий этап своей биографии (приключения на Пиренейском полуострове), чтобы представить себя экспертом и предложить новое предприятие.
Надо сказать, однако, что разговоры о далекой Испании осенью 1718 г. и упоминаемый Сент-Илером интерес Ягужинского к присылке в Россию испанского посла отражают вполне реальные сдвиги в европейской дипломатической конъюнктуре того времени. Дело в том, что к этому времени на континенте сложился направленный против Испании «Четверной союз» в составе Франции, Великобритании, Голландии и Габсбургов. Летом 1718 г. начались военные действия, так называемая Война четверного союза; в августе британцы наголову разгромили испанский флот у мыса Пассаро, и испанский король готов был на любые, самые отчаянные меры. Одной из таких мер были попытки заручиться поддержкой со стороны России, и Петр действительно считал для себя выгодным поддерживать в Европе ощущение, что он может быть заинтересован в подобном союзе. Более того, в европейских дипломатических кругах обсуждались планы формирования антибританского альянса, который объединил бы не только Испанию и Россию, но и, парадоксальным образом, Швецию, несмотря на то что она по-прежнему находилась в состоянии войны с Россией. И разумеется, подобные планы не могли не находиться в теснейшей связи с якобитской интригой: речь шла об организации, при содействии якобитов, шведского десанта в Великобритании и восстановлении там династии Стюартов.
Надо сказать, однако, что разговоры о далекой Испании осенью 1718 г. и упоминаемый Сент-Илером интерес Ягужинского к присылке в Россию испанского посла отражают вполне реальные сдвиги в европейской дипломатической конъюнктуре того времени. Дело в том, что к этому времени на континенте сложился направленный против Испании «Четверной союз» в составе Франции, Великобритании, Голландии и Габсбургов. Летом 1718 г. начались военные действия, так называемая Война четверного союза; в августе британцы наголову разгромили испанский флот у мыса Пассаро, и испанский король готов был на любые, самые отчаянные меры. Одной из таких мер были попытки заручиться поддержкой со стороны России, и Петр действительно считал для себя выгодным поддерживать в Европе ощущение, что он может быть заинтересован в подобном союзе. Более того, в европейских дипломатических кругах обсуждались планы формирования антибританского альянса, который объединил бы не только Испанию и Россию, но и, парадоксальным образом, Швецию, несмотря на то что она по-прежнему находилась в состоянии войны с Россией. И разумеется, подобные планы не могли не находиться в теснейшей связи с якобитской интригой: речь шла об организации, при содействии якобитов, шведского десанта в Великобритании и восстановлении там династии Стюартов.
Действительно, приход в 1714 г. к власти в Великобритании Ганноверской династии привел к обострению отношений между Лондоном и Стокгольмом, в особенности после того как Георг I в качестве ганноверского курфюрста приобрел в 1715 г. у Дании оккупированные ею шведские владения Бремен и Верден. Соответственно, уже в 1715 г. делаются попытки втянуть Швецию в совместную операцию против Великобритании. В 1716 г. Георг Генрих фон Герц, министр-фаворит Карла XII и один из самых ярких дипломатических авантюристов столетия, предложил якобитам военную помощь в обмен на финансовое содействие в войне с Россией. В дальнейшем, однако, речь все больше идет, наоборот, о примирении Швеции с Россией и о вовлечении последней в антибританский союз. Одна из возможных комбинаций предполагала оккупацию с помощью Петра I не только Бремена и Вердена, но и самого Ганновера и передачу их Швеции в качестве компенсации за отходящие России Лифляндию и Эстляндию. Соответственно, якобитские агенты всячески раздували конфликт между Петром I и Георгом I и, наоборот, способствовали заключению мирного договора между Россией и Швецией.
Ключевым якобитским агентом в России в этот период был известный Роберт Эрскин, или Арескин, как его называли русские, лейб-медик царя. Именно его имя упоминалось в переписке шведского посла в Лондоне Карла Гилленборга с Герцем и шведским послом в Париже Эриком Спарре, которую, в нарушение всяких международных обычаев, изъяли и опубликовали весной 1717 г. британские власти. Из этих бумаг следовало, что Герц от имени Карла XII обязался высадить в Англии шведский десант из 10 тыс. пехоты и 4 тыс. конницы, а Эрскин писал лидерам якобитов, что Петр готов помириться со Швецией и способствовать возведению на британский престол Стюартов. Царь и сам Эрскин, разумеется, с возмущением отрицали всякое участие в якобитской интриге, и в отечественной историографии принято считать, что Россия не рассматривала всерьез возможность совместных со Швецией действий против Великобритании. Недавние исследования связей якобитов с Россией, однако, показывают, что контакты эти были гораздо более плотными, чем принято считать{178}. Поддерживала Россия, разумеется, тесные связи и с самим Герцем, которые и вылились в итоге в проведение Аландского конгресса. Вне зависимости от того, каковы были в этот момент действительные намерения Петра I, важно помнить, что в глазах и самого Герца, и других европейских держав русско-шведские мирные переговоры находились в теснейшей связи с якобитской интригой и с планами шведского десанта в Великобритании.
Несомненно, эти события и могли дать Сент-Илеру повод вспомнить о своем статусе знатока иберийских дел. Примечательно, что важную роль в попытках вовлечь Россию в союз с Испанией играл не кто иной, как сам барон Шлейниц. Именно он, с ведома и санкции Петра, вел переговоры с испанским послом в Париже князем Челламаре: испанцы, среди прочего, надеялись получить у Петра несколько военных кораблей, обсуждались и планы атаки на Ганновер с участием русских войск{179}. После поражения испанцев у мыса Пассаро Петр предписывает кн. Б.И. Куракину и Шлейницу внушать Челламаре, чтобы испанский король не спешил заключать мир, поскольку «у нас с королем швецким мир, а может быть и ближайшее обязательство учинится <...> о чем мы трудимся неусыпно»{180}. Но Челламаре, как известно, не ограничивался дипломатическими маневрами: он пытался использовать конфликты среди принцев крови и устроить самый настоящий заговор с целью свержения регента герцога Орлеанского, что должно было привести и к распаду франко-британского союза. По степени своей авантюрности планы испанского посла и его сообщников не уступают прожектам Сент-Илера: они предполагали ни много ни мало похитить самого регента. Когда в самом начале декабря 1718 г. заговорщиков арестовали, среди захваченных бумаг Челламаре мелькало и имя российского посла Шлейница. Он, конечно, не был участником заговора в прямом смысле слова, но вынужден был извиняться перед аббатом Дюбуа, тогдашним шефом французской внешней политики{181}.
Несомненно, эти события и могли дать Сент-Илеру повод вспомнить о своем статусе знатока иберийских дел. Примечательно, что важную роль в попытках вовлечь Россию в союз с Испанией играл не кто иной, как сам барон Шлейниц. Именно он, с ведома и санкции Петра, вел переговоры с испанским послом в Париже князем Челламаре: испанцы, среди прочего, надеялись получить у Петра несколько военных кораблей, обсуждались и планы атаки на Ганновер с участием русских войск{179}. После поражения испанцев у мыса Пассаро Петр предписывает кн. Б.И. Куракину и Шлейницу внушать Челламаре, чтобы испанский король не спешил заключать мир, поскольку «у нас с королем швецким мир, а может быть и ближайшее обязательство учинится <...> о чем мы трудимся неусыпно»{180}. Но Челламаре, как известно, не ограничивался дипломатическими маневрами: он пытался использовать конфликты среди принцев крови и устроить самый настоящий заговор с целью свержения регента герцога Орлеанского, что должно было привести и к распаду франко-британского союза. По степени своей авантюрности планы испанского посла и его сообщников не уступают прожектам Сент-Илера: они предполагали ни много ни мало похитить самого регента. Когда в самом начале декабря 1718 г. заговорщиков арестовали, среди захваченных бумаг Челламаре мелькало и имя российского посла Шлейница. Он, конечно, не был участником заговора в прямом смысле слова, но вынужден был извиняться перед аббатом Дюбуа, тогдашним шефом французской внешней политики{181}.
На этом фоне приезд Сент-Илера в Санкт-Петербург именно с испанским проектом не мог не выглядеть довольно многозначительным и подозрительным. Позднее он напишет в своем меморандуме, что «его враги распространяют слухи, будто целью его путешествия являются переговоры с царем в пользу Испании». Но, если верить сообщениям Лави, осенью 1718 г. в Санкт-Петербурге авантюрист и сам всячески козырял своими связями со Шлейницем и вообще стремился подчеркнуть свою осведомленность и причастность к европейской политике. Он рассказывал не только о своих планах торговли с Испанией и скором приезде испанского посла в Швецию, но и о содержании письма, полученного им из Парижа от Шлейница: последний якобы просил Сент-Илера сообщить ему новости об Аландском конгрессе. От исхода переговоров между Россией и Швецией, разумеется, прямо зависели и перспективы заключения тройственного союза. Сент-Илер подчеркивал в беседе с Лави личную заинтересованность Шлейница в этом вопросе: если конгресс провалится (что, как мы знаем, и произошло), дяде его жены якобы нечего будет делать в Париже. В ноябре Сент-Илер рассказывает Лави о еще одной своей беседе с Ягужинским: по его собственным словам, авантюрист сообщил царскому приближенному о получении им письма, анонсирующего скорый приезд французского дипломатического представителя Бертона{182}.