Мы трахаемся по утрам. Проводим детей в школу и удираем. Потрахались и, как это обычно бывает с подобными парочками, болтаем голые в постели, хотя времени у нас немного: наступает минута, когда мы спохватываемся, что обоих ждет работа. С первого же раза мне становится понятно (нам становится понятно), что мы совсем не знаем друг друга, и единственная общая тема для разговора школа: класс, учителя, оценки, домашние задания, школьные товарищи наших детей. И хотя поначалу мы избегаем этой темы, совсем обойтись без нее нам не удается.
Не самое возбуждающее на свете занятие трахаться с утра пораньше и потом болтать об учителях вообще или об учительнице математики в частности, если к тому же через несколько секунд после криков «Да! Да! Да!» любовница спрашивает, должны ли мы брать репетиторов по английскому или в какой бассейн я вожу сына.
Однажды утром она говорит мне, что не помнит, сдал ли я деньги на подарок Элизабетте девочке, у которой в субботу день рождения, и я признаюсь, что хотел сдать, но забыл. Я знаю, что не должен делать того, что собираюсь сделать, но пользуюсь представившейся возможностью, тем более что не знаю, удастся ли нам увидеться до субботы. И я поднимаюсь с постели, где мы лежим голые, и, голый, иду к своим брюкам, достаю из бумажника десять евро и даю ей. Она берет деньги, но не знает, куда их деть, потому что она тоже голая, и пока держит их в руке, а потом, когда наконец поднимается, кладет в сумку и, по-прежнему совершенно голая, вычеркивает имя моего сына из списка тех, кто должен внести деньги на подарок.
На этом темы разговоров были исчерпаны. Больше мы не виделись.
Год пролетел незаметно.
Так мы говорим в конце каждого года.
Спрашивается: а что сказать о медленных годах, которые никогда не проходят? Впрочем, на моем веку таких не было.
Ты должен кому-то позвонить. Звонишь, но оказывается, что его мобильник выключен. Ты раз за разом повторяешь попытку, после чего, отчаявшись, посылаешь эсэмэски все более встревоженные. Наконец, далеко не сразу, приходит ответ. Ты читаешь его с радостным нетерпением.
Увы, это всего лишь: «Вызываемый абонент снова доступен».
Короче говоря, все это время ты топтался на месте.
Когда уборщица звонит сказать, что сегодня она не может прийти.
Когда уборщица звонит сказать, что сегодня она не может прийти.
Ветровое стекло покрыто слоем грязи. Инстинкт подсказывает решение: включить стеклоомыватель и дворники.
С этой минуты видимость становится в сто раз хуже.
Когда в голову приходит идея, которая кажется мне прекрасной, настолько прекрасной, что забыть ее, я уверен, невозможно. Вскоре, однако, все попытки вспомнить ее остаются втуне. Помню только, что это была прекрасная идея, но к чему она относилась, хоть убей, не знаю.
Растения в доме.
Они занимают место.
Когда девочка в школьном дворе, по-моему понятия не имеющая о сложности жизни, спросила мою дочку, показывая на меня: «Это твой дедушка?»
И даже не столько это, сколько безудержно-веселая реакция моей дочери.
У нас вот уже несколько лет живет японский мальчик. Получается, что мы живем вчетвером: я, моя жена, дочка и японец. Он появился в один прекрасный день, и мы его приютили, сами не зная почему. Мы предоставили японцу кров и стол и со временем отдали его в детский сад. Мы стараемся не досаждать ему чрезмерным вниманием, но совсем не замечать его присутствия не можем.
Между моей дочерью и японцем большая разница. Очень большая. Например, моя дочка, сколько я ее помню (сейчас ей пятнадцать лет), никогда не потела, тогда как японец вечно обливается потом и от него плохо пахнет. Моя дочка моется, даже когда не потеет, а японец, стоит ему утром предложить принять душ, норовит удрать, поднимает крик, катается по кровати или прячется под кровать. Когда нам удается его заарканить, он начинает отчаянно рыдать. Все призывы к здравому смыслу ничего не дают: он начисто лишен здравого смысла. Приходится ждать, пока японец обессилеет от рыданий. Приходится ждать кучу времени.
Японец возвращается домой, будь то из детского сада или из парка, мокрый от пота. У его пота есть цвет, который колеблется от темно-коричневого до черного чаще черный. Если японец остается дома, он все равно потеет так же, как в парке. Он носится по всему дому как угорелый, вскакивает на диваны, а иной раз бросается на людей с боевым кличем каратистов «Кия!» это называется у него играть в кияйю.
Мы постоянно, даже зимой, держим окна открытыми настежь, чтобы при входе в дом не так чувствовался запах его пота.
Не знаю, приходилось ли вам слышать историю о белой и черной корове. Некто, намеревающийся купить корову, интересуется у крестьянина владельца двух коров, белой и черной, много ли они дают молока и хорошо ли оно. Крестьянин отвечает, что белая корова дает каждый день очень много хорошего молока.
А черная? спрашивает покупатель.
Черная тоже, невозмутимо отвечает крестьянин.
На этом история не кончается. Покупатель хочет знать, много ли они едят, и крестьянин отвечает, что белая ест очень много.
А черная?
Черная тоже.
Покупатель интересуется весом каждой, спрашивает об особенностях ухода за ними, и, отвечая, крестьянин всякий раз говорит о белой корове и каждый раз добавляет:
Черная тоже.
Кончается тем, что покупатель не может удержаться от вопроса:
Извините, а почему вы говорите только о белой корове?
Потому что белая корова моя.
А черная?
Черная тоже.
Это я к тому, что моя дочка это моя дочка, мой ребенок.
А японец?
Японец тоже.
Когда мы пытаемся поговорить с японцем, он, вместо того чтобы слушать нас, поворачивается спиной и норовит улизнуть. Он все время в движении. Лишь в двух случаях этот живчик не двигается, вернее, двигается, но не бегает сломя голову, когда спит и когда смотрит по телевизору мультики: во сне он постоянно ворочается, расходуя уйму энергии, а смотря мультики, то сидит на диване, то ложится, то спрыгивает на пол, то, не отводя глаз от экрана, перескакивает с дивана на диван. Правда, ворочаясь во сне и смотря телевизор, он нам, слава богу, не мешает, и в это время мы находим его вполне сносным.
Иногда, смотря свои мультики, он делает то, чего я ни у кого до нашего японца не видел: не отрывая взгляда от телевизора, этот непоседа медленно вскарабкивается на спинку дивана и растягивается на ней. Непонятным образом ему удается ловко удерживаться наверху минут десять кряду, и эти десять минут самое продолжительное за весь день время, в течение которого он не двигается, застыв на узкой верхушке диванной спинки. Впечатление такое, что при всей своей сомнительной в данном случае надежности это единственное место, где наш японец в состоянии преодолеть инстинкт непоседливости.
В эти минуты мы издали наблюдаем за ним с удивленными лицами, с какими следят в цирке за выступлением акробатов на трапеции. Иной раз, когда в доме гости, мы требуем от него не шуметь и подаем ему в этом пример. Все, включая нас самих, удивляются, почему японец выбрал наш дом, выбрал нас, и никто, включая нас самих, не может объяснить причину этого выбора.
С дочкой за ужином мы разговариваем. Иногда по вечерам она бывает неразговорчивой, иногда говорит охотно, и тогда мы болтаем на самые разные темы. Японец же с нами не ест, он ест или уже поел в другом месте например, на диване, смотря свои мультики, и для нас чем дальше мы от него, тем лучше. Без японца нам спокойнее. Мы не хотим, чтобы нам мешали говорить с себе подобными, и бываем рады умиротворяющему воздействию на него мультиков, поглядывая в его сторону в надежде, что он в очередной раз уснет на диване и мы сможем перенести его в постель.
Нашему японцу постоянно подавай мультики, ради которых он вечно просит включить ему телевизор, и мы охотно соглашаемся. Когда же он об этом не просит, предпочитая, весь в поту, носиться с оглушительными воплями по дому, мы сами спрашиваем: «Хочешь мультики посмотреть?» И включаем телевизор, даже если японец говорит «нет».
Слово, которое японец произносит чаще всего, «Кия!». Он может произносить его как несколько раз подряд «Кия, кия, кия!», сопровождая загадочными жестами, похожими на воинственные, так и соединять в одно длинное «Кияааааааай!», означающее, что он собирается решительно броситься на вас.
Это слово, заключающее в себе угрозу, не сходит у японца с языка. Вернее, сначала он бормочет что-то невразумительное, состоящее из набора слов типа форма / удар / защита / сильнее / вперед /дистанция, и только потом следует «Кияааааааай!».
Каждое предшествующее слово звучит все более решительно и подкрепляется угрожающими движениями тела и рук.
Я смотрю на него и, улыбаясь, киваю головой. Но вообще-то я его не понимаю, не понимаю, почему он такой непоседливый. Брал бы пример с моей дочки.
Его любимая игра под названием «игра в кияйю» заключается в том, что я должен неподвижно лежать или сидеть полулежа на диване либо на кровати, а японец тем временем располагается поодаль и как заведенный воинственным тоном произносит странный набор слов: смотри на него / вот он / руки / сильный / готов / защита / победить, после чего с истошным воплем «Кияаааааааааай!» неожиданно обрушивается на меня всей тяжестью своего тела, стараясь причинить мне нестерпимую боль коленом, стопой или локтем.
И причиняет-таки.
Я кричу от боли, прошу: кончай эту гребаную игру. Он плачет, злится:
Ты сам сказал, чтобы мы поиграли в кияйю.
А ты сказал, что будешь осторожен, говорю я.
Но спорить с японцем бесполезно.
Многие коллеги при виде меня удивляются, что случилось, откуда на моем лице синяки, ссадины, царапины. И мне не хочется говорить, что виноват в этом японец, во избежание лишних объяснений я предпочитаю отмалчиваться, заставляя недоумевающих подозревать невесть что. С еще большим подозрением они смотрят на мою жену с опухшим лицом и синяком на скуле и не находят ничего лучше, чем посоветовать ей заявить на меня в полицию.
Лучшее для нас время дня минута, когда японец засыпает. Лучшее, не считая, разумеется, часов, когда он в детском саду, а мы на работе. С тех пор как японец живет в нашем доме, мы необыкновенно любим свою работу, благодаря чему ее эффективность намного выросла. Не раз меня и мою жену, каждого на его работе, ставили в пример сослуживцам, отмечая наше трудолюбие и исполнительность. Никому невдомек, что мы работаем с удовольствием по той простой причине, что японец в это счастливое для нас время далеко.