Ух ты! хором выдохнули Никонов и молоденький полицейский.
Пациент скорее жив, резюмировал Егорыч, Гриша перекрестился, а старший лейтенант оторвался от телефона, резко повернулся и взглянул на лежащего с такой ненавистью, что его красивое, с правильными чертами, загорелое лицо исказилось.
Видно было, что он с трудом удерживается, что бы не выругаться, а то и не наброситься на скованного человека.
Вот теперь Ольга поверила, что старлей и в самом деле пинал этого древоруба!
В чем дело, товарищ старший лейтенант? холодно спросила она. Служебное рвение покоя не дает? Если у этого человека к отеку мозга добавится еще и сепсис, а также переломы ребер, я напишу докладную вашему начальству и обвиню вас в умышленном неоказании помощи пострадавшему. Снимите с него наручники, да побыстрей, только, повторяю, осторожно. Пожалуйста.
Последнее слово она еле выдавила, но с охранниками правопорядка политес приходится соблюдать воленс-неволенс, как говорил преподаватель латыни в их медучилище, всякий раз уточняя, что цитирует не какого-нибудь классика римской империи, а Остапа Бендера, вернее, Ильфа и Петрова.
Очень яркие зеленые глаза лейтенанта словно вцепились в глаза Ольги ух, сколько в них было ненависти, по спине даже дрожь прошла! однако она не отвела взгляда, а сунула руку в карман робы и достала свою «Нокию»:
Или вы снимете наручники сию минуту, или я сниму вас на сотовый и немедленно выложу эту фотографию в Интернет, а заодно отправлю на сайт городской полиции.
Старший лейтенант, чуть оскалясь от злости и сжав пресловутый уэвэй в кулаке, резко шагнул к Ольге, и та вдруг отчетливо почувствовала, что полицейский сейчас бросится на нее.
Тоже сжала «Нокию» в кулаке покрепче.
«Первым делом в глаз, потом по носу, потом коленкой в пах!» мигом выстроился в голове необходимый алгоритм самообороны без оружия, но по обе стороны от нее уже возникли Гриша и Егорыч.
Никонов и молоденький полицейский переглянулись с явным замешательством, однако смыкать ряды с начальством не спешили.
Никак охренели, товарищ старший лейтенант? пробурчал Егорыч, почесывая голову невесть откуда взявшейся монтировкой.
Якобы исключительно за этим делом он ее и выхватил мгновенно из кабины так стремительно, а охреневший старлей тут вообще ни при чём!
В это мгновение лежащий на земле человек резко шевельнулся и что-то прошептал.
Лейтенант перевел на него взгляд, оскалился еще злее и пошел к патрульной машине, бросив угрюмо:
Климко, наручники сними с этой твари.
Молодой полицейский, красный, как окантовка его погон, торопливо выхватил из кармана ключик и разомкнул наручники.
Документы у пострадавшего были какие-нибудь? спросила Ольга.
Климко покачал головой.
И вы ничего не нашли, товарищ старший лейтенант? с невинным выражением осведомилась Ольга.
Ответа она, впрочем, не была удостоена: в патрульной машине зазуммерил радиовызов.
Поехали, махнул рукой старший лейтенант. Нечего здесь дрочить на эту суку.
И, помахав Ольге и мстительно ухмыльнувшись, он сел в автомобиль, так и не выпустив из рук чужого телефона.
Егорыч перестал чесать голову монтировкой, Гриша рванулся вперед, однако Ольга успела схватить их за руки:
У нас пострадавший! Не до всяких феллаторов!
Гриша тихо ахнул. Егорыч покосился вопросительно. А Ольга пожалела, что агрессивный старлей не учился в медучилище. Ведь словечко «феллатор», кое в вольном переводе с латыни означает «членосос», способно кого угодно достать!
А впрочем, ну их всех. Особенно агрессивного старлея ну!
Полицейские тем временем торопливо усаживались в патрульную машину, изо всех сил стараясь не глядеть на бригаду «Скорой».
Ишь, как лейтенантика заколдобило, хмыкнул Егорыч. Аж про протоколы забыл! А что ты такое сказала, Ольга Васильевна, насчет этого фел как там?
Тебе Гриша потом переведет, это не для моих нежных уст, рассеянно пробормотала Ольга, снова склоняясь над пострадавшим. Гриша, воротник для шеи давай и грузим пациента. Быстро поехали, с такой раной мы его не реанимируем своими убогими силами.
Осторожно положили раненого на носилки, осторожно втолкнули их в салон.
Погнали, погнали, Егорыч, крикнула Ольга. Гриша, маску кислородную, лед, противошоковые, лазекс, глюкозу
И осеклась. Бледные губы незнакомца дрогнули, исторгнув едва слышное:
Не бойся, страж высоты! Никто меня победить не может, только мугды!
Изо рта у него вдруг пошла пена. Неужели поганец старлей, пиная, легкое ему повредил?..
Ольга торопливо смочила ватный шарик спиртом, приложила к его губам: спирт гасит пену, а то как бы не захлебнулся, голову-то ему не наклонишь, по-прежнему неведомо, что там с его шейными позвонками!
Чего это он сказал? спросил Гриша, держа наготове кислородную маску.
Про высоту и еще какую-то мутуту, хихикнул охальник Егорыч.
Гриша чистоплотно сморщился:
Бредит, наверное.
Лед давай к голове, говорю же! прикрикнула Ольга. А ты, Егорыч, угомонись, понял?
Извиняйте, Ольга Васильевна!
Ну, «древоруба» с отеком мозга и веткой в груди довезли живым, причем ему повезло как раз дежурила по «Скорой» Центральная больница, где не столь давно лечилась Ольга, а там реанимация великолепная, есть даже отделение ГБО[2] с несколькими барокамерами. Это небольшие герметично закрывающиеся капсулы, в которых создается давление выше или ниже атмосферного. В барокамере отечный, распухший мозг постепенно сжимается, ткани насыщаются кислородом. Оксигенобаротерапия для многих, в том числе и для этого древоруба, реальный шанс выжить!
Сдали пострадавшего с рук на руки специалистам в Центральной больнице и поехали на подстанцию. В их услугах пока потребности не было. Правда, какая-то патрульная полицейская машина врезалась в трейлер: двое патрульных отделались легкими ушибами, один погиб на месте, так что реаниматологам звонить было бессмысленно, сразу вызвали труповозку.
Часа два отдыхали, а потом отправились по требованию линейной бригады на инфаркт.
Ольгушке сравнялось семнадцать, когда случилось вот что.
Отец Каллистрат отправился в город к благочинному, на какой-то сход губернских священников. Ольгушка приуныла: без мужниного окороту да одергиваний тетка Лукерья обычно расходилась хуже некуда: племянницу поедом ела и продыху никакого не давала, столько работы на нее наваливала. И думать не моги на вечорку сбегать или просто выскочить с подружками у плетня позубоскалить! Но тяжелее всего приходилось Ольгушке, когда тетка Лукерья начинала мать ее покойную, сестру свою двоюродную, и мужа ее клясть самыми ужасными словами и уверять, будто они, пока живы были, чуть не полдеревни перепортили своим колдовством.
Чего они только не натворили, какого только зла не содеяли! зудела тетка Лукерья. Закапывали под дикой грушей при убывающей луне горшок с горохом и наводили этим порчу на Прова Калинова: да будет у него столько чирьев, сколько в горшке горошин! Так и сжили со свету: сгнил от тех чирьев заживо. А Катюху Митриеву муж ее Петька загрыз!
Как загрыз? в ужасе спрашивала Ольгушка.
Да так же, как волки загрызают! злобно отвечала попадья. Петька с артелью в город ходил, да однажды все заработанное артельщиками пропил. И как начал, так и остановиться никак не мог каждый день пил! Пришла Катюха к матери твоей, Груньке, за какой ни есть травой лечебной, а Грунька и говорит: вода, дескать, которой покойника обмывали, считается лучшим средством от запоя. А тут как раз возьми да помри кто-то в соседней деревне уже не припомню, кто именно, да только Катюха раздобыла той воды, которой усопшего обмывали, и наварила на ней мужу каши. Он как начал эту кашу наворачивать! Целый горшок сожрал, потом съел все, что было в доме, кадку капусты, кадку огурцов соленых, и мясо сырое съел, а потом и Катюху загрыз.
А тетя Агафья сказывала, что он ее удушил спьяну, а не загрыз! кричала возмущенно Ольгушка.
Все одно по наущению Грунькиному! отмахивалась тетка Лукерья.
Да ведь всякий пьяница душу запродает врагу рода человеческого! отчаянно спорила Ольгушка. Он прислужником диавола становится, его воли исполнителем! При чем же здесь моя матушка?!
Тетка Лукерья, впрочем, слушать ее не слушала, а продолжала:
А еще, помню, приехал к ней какой-то посторонний человек: мол, слух о ней, Груньке-ведьме, да муже ее, Ваське-ведьмаке, дошел аж до города, вон он и приехал к ним мастерству учиться. А им жалко было секретами своими делиться. Ну, твоя мать и послала его в полночь жарить в бане кошку, а защищать ту пришли другие кошки и загрызли бедолагу до смерти.
Не было! Не было этого! в отчаянии восклицала Ольгушка. Слухи пустые, кои злыми людьми распускаются! Матушка только болезни заговаривала: отнесу, дескать, хворь в пустые леса, прогоню в пустые поля, на каменья, где люди не живут, где петухи не поют, где лягушки не квакают!
Да-да, ехидствовала тетка, а для того, чтобы хворь куда-то отнести, твой отец и вызывал всяческих духов, рогатых и косматых! Курдушей вызывал! Они ко всякому колдуну приставлены с тех пор, как тот с дьяволом договор заключает! Оттого и деревня ваша Курдушами названа. Видать, еще в старые времена колдуны тут жили, которым служили курдуши!
Отчего же тогда эти курдуши за отца с матерью моих не вступились? заливалась слезами Ольгушка. Отчего позволили им страшной смертью помереть?
А мне почем знать? пожимала плечами Лукерья.
Да оттого, что никаких курдушей у них не было! задыхалась от рыданий Ольгушка. Если бы они были, я их тоже видела бы! А я не видела!
Врешь! грозила пальцем Лукерья. Не могла ты их не видеть. А сейчас врешь, чтобы родителей выгородить, да поздно! Как думаешь, почему их пожгли мертвых? Почему не стали хоронить, как добрых людей хоронят?
Потому что умерли они от черной немочи, когда от деревни нашей ее отвадить пытались. Отвадить-то отвадили, да сами погибли! убежденно говорила Ольгушка.
Да ты из них, никак, святых мучеников сделать задумала? хохотала тетка Лукерья. Не выйдет! Неужто не знаешь, как пожар содеялся?
Люди его запалили, чтобы зараза наружу не вышла, рыдала Ольгушка. Оттого и меня едва не бросили в огонь думали, что я тоже черной немочью поражена.
Это Божий перст поразил ведьмин дом! злилась тетка. Огонь по вышней воле сам собой разгорелся! Кому об этом знать, как не мне? Когда несколько дней никто из вашей избы не выходил, а потом услышали люди твой плач, то послали за мной, за ближайшей родней Грунькиной. Каллистратушки в ту пору дома не случилось, он позже приехал. Не сразу отважились со мной еще несколько человек в избу вашу войти. Поглядели мы на мертвых, но не поверили, что сражены они черной немочью, потому что лица их были розовыми и свежими, будто у живых, будто и не пять дней назад они померли, а вот только что. Известное дело, такое только с колдунами бывает! Хоронить их в земле нельзя, даже в жальник[3] нельзя сбросить непременно будут по ночам упырями шастать да невинных заедать! Только собрались мы осиновыми колами тела пронзить, да тут вдруг выскочил из печки уголек. Мы и не заметили сначала, а когда спохватились, пожар уже разгорелся. Мы едва выскочить успели, а тебя подоспевший Каллистратушка вытащил и не дал спалить! А зря, зря!