Одним словом, ничего личного, просто на войне как на войне. Гитлер, когда узнал о цели удара советских бомбардировщиков, выл и катался по полу, будто полоумный берсерк. Большевики нанесли ему удар такой силы, от которого он уже никогда не оправится. Дело в том, что сегодня утром он сам настоял, чтобы Ева Браун отправилась в Зальцбургское главное капище СС посмотреть на жертвоприношение. Ведь рано или поздно ей предстоит пройти этим путем и она должна быть готова с радостью встретиться со своим Господином, которому она была предназначена с самого рождения. Не он, Гитлер ее будущий муж, а истинно арийское божество, которое примет эту женщину в свои объятья и сопроводит в чертоги Валгаллы.
Искореженный и обгоревший «Хорьх» нашли возле капища на Резидентплац, там же возле машины лежал воняющий паленым мясом труп шофера. Тела фройляйн Евы и ее охранника-телохранителя найти не удалось, из чего проистекал вывод, что в момент трагедии они находились внутри капища и вместе с остальными зрителями этого зрелища, жрецами и жертвами, обратились в пепел Даже через несколько часов к той огненной пещи, в которую превратились руины бывшего Собора, ни один пожарный не мог подойти ближе чем на полсотни метров. Узнав об этом, Гитлер пережил еще одну жесточайшую истерику. Не то что ему было жаль свою любовницу. Совсем нет. Просто он сам, своими руками, хотел принести ее в жертву истинному арийскому богу, и только потом покончить с собой. И вот тот грубо взял ее сам не спросив у него, Гитлера, разрешения и не считаясь с его желанием заглянуть перед смертью в ее серые глаза и понаблюдать, как из них уходит жизнь, пока ее обнаженное сердце бьется в его руке.
Поэтому всеми вопросами ведения войны обременили Кейтеля (пусть сам разбирается, фельдмаршал он или нет), а сам Гитлер ушел в прострацию, которую по наивности и малограмотности считал молитвенной медитацией. У него отобрали самое дорогое то, что он собирался дрожащими руками протянуть в дар своему божеству. И неважно, что там происходит в Венгрии или каком-либо другом месте. На это у него есть генералы и фельдмаршалы, у них головы большие пусть они и думают; а он, фюрер германской нации, хочет погоревать о добром Генрихе, о дорогой Еве, а также о множестве незаменимых помощников, добровольно взваливших на свои плечи тяжелое бремя расы господ. Еще его грызло осознание того, что бомбардировщики большевиков пролетели фактически над его резиденцией и не обратили на нее ни малейшего внимания. Не означает ли это, что он, фюрер германского народа, в глазах своего главного противника Сталина (которого Гитлер уважал) выглядит полным ничтожеством, даже не заслуживающим смерти под бомбами.
Впрочем, если бы Гитлеру довелось узнать, что Ева Браун не погибла под бомбами, а осталась жива и сейчас с максимально возможной скоростью удаляется от Бергхофа и Зальцбурга в сторону Мюнхена, намереваясь в дальнейшем выехать в Швейцарию он бы немедленно вышел из прострации, впал в истерику и потребовал, чтобы эту изменщицу немедленно доставили к нему в полное распоряжение после чего, когда это было бы выполнено, лично, невзирая ни на какое вегетарианство, перегрыз бы ей глотку. Но он ничего не знал, и в этом было его счастье также как и счастье беглянки, потому что, выезжая в город, она, чтобы не раскрывать своего инкогнито, пользовалась «конспиративными» документами на имя баронессы Эммы фон Бласковиц. Паспорт на имя Евы Браун, предъявленный первому попавшемуся шуцману, произвел бы невероятный фурор, а вот фрау Эмма оказывалась в Третьем Рейхе невидимкой.
16 мая 1943 года. Третий рейх, Бавария, поезд Зальцбург-Мюнхен.
Эмма фон Бласковиц (Ева Браун).
Неужели мне это удалось? Неужели я сумела сбежать от моего чудовища, которое я когда-то любила? Я даже боялась радоваться. Боялась подумать, что мое чудесное спасение может оказаться сном. Несмотря на то, что последнее время я думала только о том, как бы вырваться из всего этого ужаса, что творился вокруг, сделать это не представлялось случая. Да и какого, собственно, случая я ждала? Я была совсем не из тех, кто целенаправленно ищет возможности для воплощения задуманного. Я всегда была ведомой Мой разум не привык составлять сложные комбинации, анализируя и учитывая множество нюансов и потому, когда со всех сторон медленно и неотвратимо стал наступать мрак, он чувствовал себя точно в клетке, мечась и не находя выхода. В моей душе поселилась безнадежность, смертный холод окутал мои помыслы. Я ходила, двигалась, ела, разговаривала, но при этом ощущала себя уже мертвой Выхода не было. Мне предстояло умереть И он, мой демонический возлюбленный, которого я уже не любила, хотел, чтобы я смирилась со своей участью. Он с торжественной мрачностью рассказывал мне о своем кровожадном боге, который завладел его душой Слушая его, я молча кивала, но внутри меня, где-то глубоко-глубоко, звучал голос, призывающий меня к жизни. Он, этот голос, обещал радость, и покой, и истинную любовь Он звал меня. Но я не могла последовать его призыву Не могла, потому что у меня не было сил, не было мужества, чтобы разорвать липкие путы страха и найти путь к спасению
Все произошло случайно. Случайности такого рода не оставляют возможности для размышлений они неожиданно хватают тебя за шкирку и выбрасывают со дна зловонного колодца вверх, к солнцу. Именно таким образом сегодня у меня получилось сбежать от самой смерти Мне не пришлось даже раздумывать Провидение все сделало за меня.
Конечно же, вот так избежать верной гибели удается далеко не каждому. И в том, что произошло это именно со мной, я вижу руку Всевышнего, сохранившего мою жизнь для покаяния и очищения души. И если мне благополучно удастся добраться до Папы Римского и упасть ему в ноги то, клянусь, остаток своей жизни я проведу в монастыре за благочестивыми молитвами и добрыми делами.
Вспоминая детали своего спасения, я все больше убеждаюсь, что во всем этом присутствует какой-то высший смысл Сегодняшним утром мой Адольф, мой бывший любимый, еще раз показал свою истинную сущность, когда настоял, чтобы я посетила бывший Зальцбургский собор и присутствовала при обряде принесения в жертву самок недочеловеков. Он, ничуть не изменившись в лице, добавил, что и меня саму, мол, рано или поздно ожидает такая же судьба стать невестой истинного арийского бога. И потому он желает, чтобы я взглянула на этот обряд своими глазами чтобы все это потом не было для меня новостью. Он добавил, что сам, лично, взрежет мою грудь и извлечет из нее сердце он сказал это так, словно эти слова должны были ободрить меня. В этот момент я не могла смотреть на него ведь он ожидал от меня благодарности за такую честь; я же испытывала тошнотворный ужас, доводящий меня до умопомрачения; я едва стояла на ногах. Но нельзя было показывать ему своего истинного состояния. Я должна была до конца оставаться его кроткой Евой Такой он сотворил меня тихой, покорной, безоговорочно доверяющей ему, восхищающейся им, все терпеливо сносящей, обожающей его и готовой с радостью умереть ради него и от рук его Если бы он вдруг понял, что все во мне противится его мерзостным планам то пристрелил бы на месте. И потому я выдавила из себя покорную улыбку и склонила голову в знак того, что соглашаюсь со всем, что говорит мой господин
Как могла, я все же постаралась избежать необходимости ехать и смотреть на то, как убивают людей на жертвенном алтаре. Я попыталась было робко возразить, говоря, что у меня болит голова, что сегодня не поеду, а поеду в другой день, но Адольф настаивал. Так что я была вынуждена согласиться, тем более что после неприятного обязательного посещения жертвоприношения меня ждала награда в виде прогулки по дамским магазинам ради чего мой ридикюль был буквально набит купюрами по сто и пятьдесят рейхсмарок. Отдельной пачкой, перевязанные розовой тесемкой, лежали двадцать купюр по тысяче марок бешеные деньги, которые в любом случае невозможно взять с собой в могилу. Их следовало истратить. Несмотря на то, что обстановка на фронтах складывалась катастрофически и предметы первой необходимости давно уже распределялись по карточкам, предметы роскоши за большие деньги до сих пор имелись в открытой продаже. Их ввозили в Германию из зажравшейся богатой Америки через так называемую свободную Францию и не воюющую Испанию. Мерзко, конечно, но такова жизнь. Пока простонародье недоедает или даже умирает от голода, элита должна жить обычной жизнью: «почему бы и нет, ведь эти русские даже не бомбят немецкие города все их бомбы предназначены заводам, шахтам и электростанциям». Предчувствуя приход большевиков, богатые ударились в разгул. Это самый настоящий пир во время чумы, и никто даже не подозревает, что чудовище по имени Адольф, которого они сделали своим мессией, хочет утащить их всех на тот свет. А может быть, они просто не задумываются об этом, не хотят задумываться
Итак, я должна была это сделать то, на чем он так настаивал. И увиденное мной в оскверненном соборе до конца жизни будет теперь сниться мне в самых страшных кошмарах Я слышала дикие вопли предсмертной тоски Я видела бледные бескровные лица жертв, их глаза, в которых застыл неизбывный ужас И представляла себя на месте этих несчастных, которые в муках умирали под ножами чернорясых жрецов, забрызганных кровью с ног до головы Меня мутило. Я едва стояла на ногах, стараясь при этом еще и виду не подать, как мне на самом деле плохо. В то же время сопровождающий меня в этой поездке охранник смотрел на происходящее так, будто это было самое лучшее зрелище в его жизни какой-нибудь веселый водевиль или красочное шоу. Он был увлечен, глаза его горели; неотрывно он смотрел туда, где происходило омерзительное действо: жрецы СС укладывали на алтарь пышногрудых обнаженных славянок и ударами ножа вспарывали им грудную клетку Видя, что он забыл обо всем на свете, я бочком-бочком двинулась к выходу из собора, желая оказаться на свежем воздухе. Охранник, поглощенный зрелищем, ничего не заметил. Бросив на прощание еще один взгляд на этого придурка, я увидела, что он сунул руку в карман и принялся там мастурбировать Развернувшись, я опрометью бросилась к выходу.
Выскочив на крыльцо, я не сразу услышала, что воздух наполняет звенящее, едва слышное гудение. Меня тошнило. Я, свесившись с перил, уже приготовилась было украсить ступени лестницы содержимым своего желудка, как вдруг почувствовала вибрацию воздуха. Я подняла голову и увидала, что высоко в небе, оставляя за собой тонкие, будто прорисованные пером, белые следы, на город надвигается воздушная армада. Моя дурнота мигом прошла