Я пообещал Бенехаро, что мы поможем вам прогнать чужаков, пожал плечами тот.
Глава 14
Бойня при Гуанахани
Алонсо Пинсон сидел в единственном затрапезном трактире нищей рыбацкой деревни Синиш. Перед ним на столе возвышалась одинокая бутылка кислого местного вина, а рядом с ней тарелка, полная обглоданных рёбер. Ещё две такие же бутылки унесли шустрые половые девушки. Чуть правее тарелки лежал листок серой, рыхловатой бумаги, другой у трактирщика не нашлось, и треснутая чернильница, на которую опиралось очинённым концом гусиное перо. Капитан сделал ещё один глоток прямо из горлышка, не заморачиваясь посредством сиротливо стоящей рядом глиняной кружки, вздохнул, и, громыхая пустой тарелкой по стыкам досок стола, поменял посуду на писчие принадлежности.
Первые строки уже чернели на листе и теперь следовало продумать, что писать дальше. Ошибаться было никак нельзя, потому что бумага стоила недёшево, а денег у Алонсо почти не осталось. Он привычно закусил кончик пера и перечитал начало письма.
«Добрый мой дядя. Повествование своё начинаю, мучим смятением и страхом, ибо то, что видел я, ничем иным, кроме происков врага человеческого быть не может. Молю Господа, чтобы не оставил меня, и всех, ходивших со мной в несчастливый поход сей.
Вышли мы в сентябре, после празднования Рождества Девы Марии, что большинство из нас считали залогом успешного плавания. О, знали бы они тогда, насколько ошибутся, уверен, все, как один, остались бы дома.
Адмирал наш, граф Армандо де Граухада и Кордоба, взял меня шкипером флагманского корабля, как человека, который уже ходил в эти забытые Господом земли. Я принял под командование каракку Святая Троица Севильская. На ней же занял адмиральскую каюту и сам граф Армандо.
Кроме Святой Троицы в поход с нами вышли ещё пять каракк и четыре нефа. Никогда ранее не случалось мне видеть подобной армады, но граф Алонсо унял мои восторги, рассказав, что в битве при Винчелси кастильцы выставили целых сорок кораблей, однако презренные англичане, истово ненавидящие добрых католиков, потопили более двух дюжин из них. Слова сии оставили меня в задумчивости. И хоть в возможность морского сражения с недалёкими голоногими дикарями верилось мне с трудом, но мысль о том, что богопротивные островитяне могут поджидать нас на пути, не давала мне покоя.
Нежелание моё вступать в баталии на море основывалось на том, что все собранные в поход корабли были перегружены войсками. Видя сие, понял я, что её величество отправила на захват земель всех бывших ветеранов реконкисты подряд, ибо даже на флагмане богато наряженный рыцарь легко мог соседствовать с одетым лишь в кожаный панцирь ландскнехтом. Видел я и многих, облачённых в броню, вероятно, доставшуюся им по наследству, а то и переходящую от отца к сыну, уже не одно поколение. Я порадовался, что противниками нашими выступают в этом походе дикие аборигены, а не жители Европы.».
Алонсо отложил перо и сделал ещё глоток. А сколько усилий пришлось приложить, чтобы убедить Изабеллу послать войско! Как он её уговаривал! Вспомнился тронный зал, и сам шкипер, протягивающий королеве левую руку.
Вот, ваше величество. Посмотрите, какие ожоги. И это, уверяю вас, не от пламени, а от обыкновенной воды. Всё потому, что я сунул руку в ящик, где под водой была скрыта золотая пластина не меньше, чем в половину пуда весом. И ящик этот стоял безо всякой охраны прямо в хижине, куда нас поселили.
Королева ожидаемо не поверила, и пришлось всё-таки доставать длинную золотую решётку, демонстрировать. Благо, Пинсон всё равно собирался отдать её в казну кто же ему позволит самому распоряжаться слитком такого веса?
Глупые аборигены и не подумали наказывать похитителя. На следующий день просто заменили ящик на такой же. Правда, эти сутки не работали фонари под потолком и не текла вода, но матросы привычны жить в ещё более спартанских условиях. Об этом Алонсо Изабелле, конечно, не рассказывал, просто пояснил, что дикари, судя по всему, цены золоту не знают. И, похоже, именно эта решётка послужила доводом в пользу сбора эскадры.
А дальше начался тихий ужас. Их величества, кажется, решили под предлогом приведения необразованных аборигенов под кастильскую руку отправить подальше всех ставшими лишними героев реконкисты. Пинсон неоднократно слышал хвастовство одетых в латаные-перелатанные штаны рыцарей о том, как героически они дрались с мусульманами и какие огромные земли теперь получат там, за морем.
Сам по себе проводник не имел доступа на остальные корабли эскадры, да, если честно, не очень-то и хотел, ему и того, что он увидел на флагмане вполне хватило. Если бы важность и напыщенность могли убивать, то этих кораблей было бы достаточно, чтобы захватить всю Европу. Каждый из воинственных идальго был исполнен чувства собственной значимости, любой считал первейшим своим долгом доказать окружающим, что именно он и есть наиболее родовитый, а если нет, то героический, преданный, и вообще, самый-самый. Дважды жертв спонтанных дуэлей приходилось хоронить по морскому обычаю, за бортом, после чего граф Армандо во всеуслышание объявил, что в следующей дуэли победителя не будет, и в море отправят обоих, причём, не дожидаясь результата схватки.
«И в таком порядке, следуя походной линией и подгоняемые сезонным ветром, мы, с божьей помощью, достигли того самого проклятого господом острова, к коему так и не смогли причалить с Колумбом в прошлой нашей экспедиции. На этот раз провидение было к нам ещё менее милостиво, послав навстречу этот чудовищный корабль. Это исчадье ада, гонца врага душ христианских.
Изначально он не производил впечатления грозного противника. Никто, глядя на эту недокаравеллу, не воспринял бы её за серьёзный боевой корабль. Практически полное отсутствие мачт, пара не заслуживающих внимания кулеврин, стоящих не как положено, на опер-деке, а просто торчащих на верхней палубе, уставившись стволами в небо. К тому же команды он нёс не более десятка матросов.
Эта насмешка над кораблестроением вышла из тумана ранним утром и прошла галфвиндом вдоль всего каравана, делая не меньше дюжины узлов. Никто из нас не успел даже сообразить, что здесь забыл этот призрак. А противник остановился напротив каракки, видимо, заметив адмиральский вымпел, и вдруг утренний туман пронизал ужасный, нечеловеческий голос.
От гремящих над бездной вод слов останавливалось сердце и холодели пальцы. Так не дано говорить человеку, так не может звучать вообще ни одно живое существо. Подобными мёртвыми голосами, без сомнения, орут демоны в своей бездне. Вы, дядя, можете представить охвативший нас ужас, когда мы услышали отдающее металлом рычание, хотя и звучащее по-кастильски, но с леденящим кровь ужасным, нелюдским, акцентом.
Всем судам лечь на курс норд-норд-ост и следовать двести пятьдесят лиг до полосы пассатов, далее повернуть ост и возвращаться в Европу, на весь океан проревел проклятый демон. Даю час времени на смену курса, в противном случае буду вынужден всех уничтожить.»
Пинсона в очередной раз передёрнуло от воспоминаний. Что началось после этих слов на борту, описать невозможно. Рыцари чуть ли не лезли через фальшборт, чтобы вплавь добраться до наглеца и лично его проучить. Шум стоял такой, что слышно было, наверное, даже на Канарских островах. Но дикарский корабль спокойно дрейфовал на правом траверзе флагмана, не обращая никакого внимания на поведение конкистадоров. Наконец, капитан каракки «Принципе де Андалузас» не выдержал. Правый борт окутался дымом и через секунду до Алонсо донёсся слаженный залп. Пушки выстрелили не менее, чем с трёх сотен саженей, поэтому неудивительно, что только два ядра попали по чужому кораблю. Они одновременно ударили в борт чуть выше ватерлинии, но не пробили его и лишь отскочили в море с таким звуком, будто кто дёрнул язык огромного колокола.
Пинсон уже слышал этот звук. Когда он запустил ядро в плотик, встретивший их прошлую экспедицию, тот тоже ответил звоном. Он тогда удивился, но смог представить себе полностью железную лодку. Но железный корабль
Это сколько же кузнецов должны были над ним трудиться? И железо. Где взять такое количество? Это же не меньше десяти тысяч пудов. А главное, какое чудо держит железяку на волнах, не давая ей, как положено, опуститься в пучину? Но дьявольское судно игнорировало любую логику и спокойно дрейфовало возле «Санта Тринидад да Севилья». Двойное попадание не оказало никакого действия на остойчивость. А сам выпад каракки, как оказалось, возымел действие.
За кормой железного корабля вскипели буруны воды, он споро развернулся, напрочь игнорируя направление ветра, и направился к обидчику. «Принц Андалузский» почуял неладное и, желая избежать встречи, начал забираться на ветер, но безуспешно. Дьявольское судно, несмотря на полный левентик, за две минуты достигло обидчика. При этом оно прошло всего в сотне саженей от флагмана, и Пинсон даже успел записать его название, написанное на борту непривычными, не европейскими буквами: «ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ».
За кормой железного корабля вскипели буруны воды, он споро развернулся, напрочь игнорируя направление ветра, и направился к обидчику. «Принц Андалузский» почуял неладное и, желая избежать встречи, начал забираться на ветер, но безуспешно. Дьявольское судно, несмотря на полный левентик, за две минуты достигло обидчика. При этом оно прошло всего в сотне саженей от флагмана, и Пинсон даже успел записать его название, написанное на борту непривычными, не европейскими буквами: «ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ».
Выстрел прозвучал, когда до удирающей каракки оставалось несколько сот саженей, и сам Алонсо не отдал бы приказа стрелять с такого расстояния, чтобы не тратить ядра зря. Но одна из кулеврин над железным бортом бодро крутанулась в направлении цели, гулко хлопнуло, но дым из дула не вышел. Пинсон даже решил, что никто не стрелял, а адский сторож лишь пугнул наглеца. Но через мгновение каракка вспухла, сквозь неё, как свет свечи сквозь тонкую ткань, стало видно пламя, после чего «Принц Андалузский» перестал существовать. Не слышно было даже криков тонущих, никто не цеплялся за обломки, в которые превратился не старый ещё корабль.
Час прошёл! прогремел нечеловеческий голос в абсолютной тишине.
И вслед за этим началось настоящее избиение. «ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ» даже не утруждал себя маневрированием. Он просто чуть подворачивался в нужном направлении, не озаботившись галсом, а дальше всё делали две кулеврины на вращающихся лафетах. С квартердека железного судна с невиданной частотой, не реже пяти раз в минуту, срывались дымные полосы. Одного такого попадания вполне хватало, чтобы разорвать любой корабль в клочки, как детскую игрушку. И ни в кого дьявольскому палачу не пришлось стрелять дважды. Кастильские суда и не пытались выстроиться в линию, чтобы дать отпор нечеловеческой силе неведомого корабля.