При этом подобное манипулирующее воздействие может оказывать и масса других тоталитарных групп, организаторы которых действуют под видом администраторов.
Однако понятно, что расширение влияния указанных сообществ оказывается возможным именно в силу изменения сознания детей из-за растущей интернет зависимости. Тут всё взаимосвязано. С одной стороны, информационные технологии ведут к «цифровому слабоумию», а с другой именно в силу «цифрового слабоумия» дети оказываются всё более зависимыми от СМИиК.
Многие учёные уже открыто называют смартфоны и айпады цифровым наркотиком. И это не фигуральное выражение. Как пишет известный американский нарколог Н. Кардарас[281], недавние исследования сканов мозга показали, что эти технологии влияют на лобную долю коры головного мозга так же, как кокаин (эти зоны, напомним, отвечают за внимание, вознаграждение, кратковременную память). Они так сильно возбуждают мозговую деятельность, что в организме повышается уровень дофамина нейротрансмиттера, отвечающего за вознаграждение и участвующего в формировании зависимости. Из-за этого эффекта американский доктор П. Вайбрау, директор факультета неврологии Калифорнийского университета, считает экраны «электронным кокаином», а доктор Э. Доан, руководитель отдела исследований наркотической зависимости для Пентагона и флота США называет игры и гаджеты «цифровой фармакеей». Китайские же исследователи называют их «цифровым героином»[282].
Многие учёные уже открыто называют смартфоны и айпады цифровым наркотиком. И это не фигуральное выражение. Как пишет известный американский нарколог Н. Кардарас[281], недавние исследования сканов мозга показали, что эти технологии влияют на лобную долю коры головного мозга так же, как кокаин (эти зоны, напомним, отвечают за внимание, вознаграждение, кратковременную память). Они так сильно возбуждают мозговую деятельность, что в организме повышается уровень дофамина нейротрансмиттера, отвечающего за вознаграждение и участвующего в формировании зависимости. Из-за этого эффекта американский доктор П. Вайбрау, директор факультета неврологии Калифорнийского университета, считает экраны «электронным кокаином», а доктор Э. Доан, руководитель отдела исследований наркотической зависимости для Пентагона и флота США называет игры и гаджеты «цифровой фармакеей». Китайские же исследователи называют их «цифровым героином»[282].
Именно поэтому детей так сложно оторвать от экранов и они так раздражены, когда их лишаются. Сотни клинических исследований показывают, что гаджеты увеличивают депрессию, вспыльчивость, агрессию и могут привести к психотическим последствиям, при которых игрок теряет связь с реальностью. Как указывает Н. Кардарас, в своей клинической работе он сталкивался с тем, что лечение зависимых от героина и метамфетамина проходит легче, чем в случае с затерявшимися в матрице игроками, или детьми с зависимостью от социальных сетей[283].
Единственный путь излечении от цифровых токсинов это детоксикация, то есть освобождение детей от компьютеров, смартфонов и планшетов. Но в условиях внедрения «цифровой школы» это не только оказывается невозможным, но будет рассматриваться как асоциальное поведение, и сидящий весь день за планшетом по долгу учёбы ребёнок будет впадать всё в большую зависимость от экрана. Таким образом с помощью электронного обучения родителей фактически обязывают сажать своих детей на цифровую наркотическую иглу.
Опять же, иначе как преступлением против детей, назвать такое деяние лоббистов-цифровиков нельзя. Тем более, когда они открыто говорят о том, что геймификация должна стать важнейшим инструментом обучения.
И это уже внедряется в российских школах.
Так, в Самарской области во вторых классах общеобразовательных школ с 2017 г. был запущен пилотный проект с участием 150 школьников по программе «Кодвардс». Эта программа, разработанная компанией «Рэдмадроробот» в рамках общеобразовательного проекта АСИ, представляет собой комплексную платформу для обучения основам программирования (12 полуторачасовых занятий). Она нацелена на то, чтобы в игровой форме через программирование развивать у детей системное мышление. Как представляют её авторы, в ней «разработан игровой мир с несколькими сюжетными линиями. В основе концепция мира как одной большой программы, которая состоит из нескольких взаимосвязанных частей. Группа детей под руководством учёного выполняет миссии в параллельных мирах. Главный герой (игрок) новичок в команде исследовательского центра, его вводят в курс дела и отправляют на первое задание с другими ребятами. После успешного решения всех проблем в одном из миров дети возвращаются в исследовательский центр и отправляются в новый мир с новой миссией»[284].
Такой же проект стали реализовать в младших классах калининградской гимназии 22 с тем, чтобы дети приобрели начальные навыки программирования и робототехники. А в феврале 2018 г. Минобразования Калининградской области совместно с компанией Самсунг и агентством по развитию связи запустил в той же гимназии проект «Цифровая школа». Шестьдесят учащихся и пять педагогов обеспечены планшетами с обучающими программами, электронными учебниками, справочными системами школьного курса, моделями и тренажерами с поддержкой VR- и AR-технологий (виртуальной и дополненной реальности), библиотекой художественной, специальной литературы и словарей и т. д.
Какую дозу «цифрового наркотика» получат такие дети и насколько глубоко они будут погружены в электронную зависимость, никто не знает.
Между тем, фантазии цифровиков безграничны, и особенной изощрённостью тут отличаются банки. Многие из них сегодня готовы открывать свои платёжные карты несовершеннолетним, но отдельные пошли так далеко, что начали предлагать детям банковские приложения для смартфонов. Это сделали в 2017 г. Райффайзенбанк, «Почта-банк» и Сбербанк, а затем и «Тинькофф банк».
Главная цель запуска приложения, по признанию самих банкиров, это повышение лояльности родителей к банку. Но вместе с тем это эффективный способ вовлечения детей в «цифровой экономику». Играя на стремлении детей подражать родителям и внушая им, что карманные деньги постепенно уходят в прошлое, банкиры приучают подростков к электронным деньгам. С помощью приложений дети могут получать от родителей безналично карманные деньги, составлять списки желаемых покупок, копить на них, а в некоторых случаях снимать наличные и переводить деньги. В свою очередь, родители получают возможность отслеживать покупки детей на своих устройствах и устанавливать им лимиты трат.
Для этого детское приложение скачивается на смартфон ребёнка, родители в своём телефоне или в онлайн-банке регистрируют данные ребёнка, а затем заказывают дополнительную карту к своему счёту на имя ребёнка, который становится клиентом банка. При этом если одни банки выдают пластиковые карты, то Сбербанк и «Почта-банк» дают возможность открыть ребёнку только виртуальную карту. Оплатить что-то такой картой ребёнок сможет только при наличии смартфона с технологией бесконтактных платежей, таких как Apple Pay, Google Рау и Samsung Рау, для «Почта-банка» Android Рау и Samsung Рау.
Данные приложения это не только средство приучения к цифровым технологиям, но и средство формирования из ребёнка цифрового дельца. Расплачиваясь привязанной к мобильному приложению картой, он получает свои карточные бонусы (0,5 %) и кэшбэки. Повышенные начисления специально для детской карты установлены в магазинах «Велошоп» (10 %) и «Читай-город» (7 %), а также в кинотеатрах «Киномакс» (8 %). Потратить бонусы можно в точках партнёрах банка. Программа лояльности Tinkoff Junior даёт 2 % баллами за покупки в интернет-магазинах и 1 % за другие покупки. Всего ребёнок может накопить до 2000 баллов в месяц, а установленный курс обмена баллов на рубли 1 к 1. При этом приложения, созданные совместно с детскими психологами, ещё и обучают финансовой грамоте, показывая различные истории, предлагая мероприятия и давая советы, как воспользоваться личными деньгами[285].
Мы избавим себя от необходимости комментировать данное явление, которое представляет собой лишь один из штрихов в той страшной картине глубинной трансформации ценностей нашего общества и уродования детей, которую осуществляют заказчики и строители цифрового тоталитаризма Главный и краткий вывод, который необходимо сделать в результате изучения проекта «Цифровая школа», заключается в том, что он представляет собой диверсию против российского образования и преступление против наших детей. А единственное верное требование это не допустить его реализации путём введения полного запрета. И никаких альтернатив этому требованию быть не может.
Русская классическая школа фундамент наших побед
Деградация советской системы образования началась не с перестройки, она имеет давнюю историю. Глубже всех этот процесс рассмотрел наш замечательный педагог и учёный И.П. Костенко, посвятивший исследованию его свою книгу «Реформы образования России 19182018»[286]. Нынешняя «непрерывная реформа» российского образования стала следствием реформы 19701977 гг., которая в свою очередь уходит своими корнями в период коренной ломки русской школы, осуществлявшейся троцкистами-педологами в первые послереволюционные годы и вплоть до конца 1920-х годов.
Но был и короткий период созидательной реформы 1930-х годов, в основе которой лежали принципы русской классической гимназии конца XIX начала XX век и которая позволила вывести наше образование на недостижимый для Запада уровень. Как пишет И.П. Костенко, «существенно новыми качествами восстановленной школы стали ее глубокий демократизм и широчайшая массовость. Эти качества позволяют назвать новую школу советской. Но фундаментом и главным условием её поразительной успешности явились традиции русской гимназии, прежде всего традиции методические»[287].
Поэтому когда наши люди задаются вопросом «что делать с нашим образованием?», мы должны помнить, что у нас есть этот уникальный опыт, который нужно не только изучать, но превратить в руководство к действию.
В данном случае хотелось бы сконцентрировать внимание на особом этапе в процессе возрождения русской школы, когда она приобрела такое качество преподавания и воспитания, что американский адмирал Риковер, возглавлявший комиссию по изучению советского образовании в начале 1960-х годов, заявил следующее: «Серьёзность вызова, брошенного нам Советским Союзом, состоит не в том, что он сильнее нас в военном отношении, а в том, что он угрожает нам системой образования».