Я попытался отвлечь тетку и сообщил ей радостную новость:
А Мими только что сказала «корабль»!
Тетушка Анна с недоверием посмотрела на меня:
Действительно сказала?
Я кивнул. Мне было ясно, что отец не намерен ничего ей рассказывать. В ее присутствии он вообще редко рот открывал по-моему, считая, что безопасней помалкивать.
Тетя повернулась к Мими и сказала:
Ну что ж, прекрасно. Давай-ка послушаем, как ты это говоришь.
Но Мими ничего говорить не стала, только щебетала по-птичьи и топала ножкой.
Ну же, Мими, скажи «корабль»! Твой брат уверяет, что ты можешь это сказать. Скажи «корабль», Наоми.
Мими посмотрела на тетушку Анну, вся передернулась и так защебетала и затопала ножками, что грязные брызги полетели во все стороны, в том числе и на хорошенькие тетины ботиночки, такие же черные и блестящие, как ее крестик.
Тетушка Анна посмотрела на меня и заявила:
По-моему, кое-кто все это попросту выдумал.
Я возмущенно помотал головой:
Но папа тоже слышал!
Тетушка перевела взгляд на отца:
Ну?
Я с радостной улыбкой повернулся к нему; я был уверен, что уж на этот-то раз он заступится за Мими, а тете прикажет уйти в дом. Но отец, глядя куда-то в сторону и заикаясь, как школьник у доски, пробормотал:
Н-ну, в-возможно, и с-с-сказала. Н-но я н-не ув-верен
Тетушка Анна удивленно подняла бровь.
Ты что же, снова заикаешься, Нарсис? И я вдруг, совершенно случайно, догадался: отец почти всегда заикается, когда разговаривает с тетушкой что вообще-то бывает редко, поскольку он человек тихий и предпочитает молчать, но я не помню, чтобы он когда-нибудь заикался, разговаривая со мной. А тетушка Анна продолжала презрительным тоном: А люди еще удивляются, почему ты не сумел выбрать себе другую жену, получше. Хотя ужона-тоточно не привередничала. Ей спешно требовалось замуж выйти. Я понял, что тетя говорит о Наоми Зволасковски, моей матери, которая умерла, рожая Мими. И, несмотря ни на что, я сгорал от любопытства: ведь имя моей материникогдав этом доме не упоминали ни отец, ни кто бы то ни было еще; и похоронена мать была на еврейском кладбище в Ажене, и мы никогда туда не ездили, чтобы положить на могилу цветы, хотя я точно знал, что отцу поехать хотелось.
Похоже, слова тетушки Анны все-таки задели отца, и он сказал довольно сурово:
Н-Наоми б-была с-совсем н-не такая. И я б-был бы тебе в-весьма признателен, если бы т-ты не говорила о ней в таком тоне. Я впервые видел, как отец попытался противостоять тетушке Анне хотя бы в малом. Больше всего он любил, когда в доме тишь да гладь, и вздрагивал при первых же признаках даже самого маленького конфликта. Однако сейчас он потребовал, чтобы тетушка Анна не говорила о моей матери плохо. И я был очень горд им.
Но тетушка Анна, видно, была сделана из стали, да еще и со всех сторон колючей проволокой обмотана. Одарив отца одним из своих особых взглядов жалость, смешанная с презрением, она сказала:
Ты как был дураком, Нарсис, так им и остался. Она-то сразу заметила, что ты готов. А ты и рад стараться, по рукам-ногам себя связал в дом ее привел
Пожалуйста, тихо, но очень четко промолвил отец, глядя на меня, не надо при детях.
Ох уж эти дети! моментально встрепенулась тетушка Анна. Полудурок и немецкое отродье
Но договорить она не успела: мой отец, этот тихий человек, начинавший заикаться при первых же признаках скандала, превратился в кого-то совершенно мне не знакомого и решительно сделал три широких шага вперед. Кулаки сжаты, лицо красное и сердитое, ноги в резиновых сапогах подняли в грязной луже настоящие волны. Но тетушка Анна даже с места не сошла так и стояла, элегантная, в блестящих новеньких ботиночках. Нет, испуганной она не выглядела скорее уж настороженной, как кошка, когда та столкнется нос к носу с большой свирепой собакой и прекрасно знает, куда именно нужно ударить когтистой лапой, чтобы обратить противника в бегство.
Несколько мгновений они стояли так лицом к лицу, и отец первым не выдержал отвернулся.
Ну что ж, спокойно заметила тетушка Анна, значит, кровь в тебе заговорила Я так и не понял, вопрос это был или нет. Кровь всегда дорогу найдет, даже если язык едва успевает.
Отец стоял, опустив голову, и разглядывал собственные сапоги, и вот тут-то я не выдержал и заплакал. Не из-за слов тетушки Анны я и значения-то их не понял, а из-за того, как выглядел мой отец. А выглядел он как здоровенный неграмотный деревенский дурень, пойманный на каком-то мелком проступке.
Ну? снова сказала тетушка Анна, и теперь это точно был вопрос.
М-м-м еле выговорил отец.
Что «м-м-м»?
М-м-мне очень жаль, п-п-прости, п-п-пожалуйста, скороговоркой сказал отец, и я увидел, что он весь дрожит, да так, что от его сапог по воде идет мелкая рябь, словно перед началом землетрясения.
Очень хотелось бы надеяться, что тебе действительно жаль, сказала тетушка Анна и чуть улыбнулась, растянув поджатые губы. А теперь вам, дети, по-моему, лучше пойти вместе со мной домой, пока Наоми не доигралась до смерти. Ну, а тебе, обратилась она ко мне, раз уж ты так любишь рассказывать всякие истории, придется переписать двадцать библейских стихов, причем самым лучшим почерком, я проверю.
Это было одно из ее излюбленных наказаний, придуманных специально для того, чтобы, во-первых, заставить меня как можно дольше сидеть спокойно (если бы я случайно сделал хоть одну описку, мне пришлось бы переписать целиком всю страницу), а во-вторых, как можно дольше держать меня под присмотром и в безопасности. Что касается Мими, то ее тетушка Анна попросту заперла в нашей общей спальне, и я весь день слышал ее протесты но больше она никогда разговаривать не пыталась. Словечко «Ка-а», «корабль», было единственным, какое ей удалось вымолвить.
Свет совсем померк. Я, должно быть, увлекся и читал дольше, чем собирался. Странно, но повествование буквально засасывает меня а ведь в нем речь идет о людях, многие из которых умерли еще до моего рождения. Но пока история Нарсиса не дочитана, он будет со мной. И я сейчас почти вижу его: он развалился в моем кресле, а глаза, утонувшие в сети перекрещивающихся морщин, так и посверкивают. Возможно, именно поэтому он мне и там, за витриной бывшего цветочного магазина, привиделся. А может, виноват Великий пост? Может, у меня просто пониженное содержание сахара в крови?
Свет совсем померк. Я, должно быть, увлекся и читал дольше, чем собирался. Странно, но повествование буквально засасывает меня а ведь в нем речь идет о людях, многие из которых умерли еще до моего рождения. Но пока история Нарсиса не дочитана, он будет со мной. И я сейчас почти вижу его: он развалился в моем кресле, а глаза, утонувшие в сети перекрещивающихся морщин, так и посверкивают. Возможно, именно поэтому он мне и там, за витриной бывшего цветочного магазина, привиделся. А может, виноват Великий пост? Может, у меня просто пониженное содержание сахара в крови?
Стаканчик бренди в честь Нарсиса. И один в честь меня самого ничего страшного, если я выпью. Ведь, в конце концов, действительно Великий пост, время духовных исканий и размышлений. За окном дождь, на том конце улицы горит фонарь, и в его свете поверхность мостовой отливает серебром. Я встал, чтобы задернуть шторы, и увидел, как мимо идет какая-то женщина. Воротник ее блестящего черного плаща поднят, чтобы защититься от дождя, и лица ее почти не видно, но я сумел разглядеть очень светлые, какие-то даже серебристые волосы. Она явно была не из тех, кто мне хорошо знаком. Впрочем, сказал я себе, теперь в Ланскне полно людей, которых я либо совершенно не знаю, либо просто не узнаю. Ничего не поделаешь, отец мой, в последнее время я и себя-то с трудом узнаю. Столь многое изменилось с тех пор, как ты умер. С тех пор, как ветер занес в Ланскне Вианн Роше.
Вианн Роше. А о ней-то я почему вспомнил? Та прошедшая мимо женщина была совершенно на нее не похожа. И все же было в ней что-то общее с Вианн: может, походка, или беспечный поворот головы, или то, как выбившиеся из-под воротника плаща волосы сверкают от капель дождя, точно перевитые жемчугом. Я видел ее всего несколько мгновений, и тем не менее она чем-то напомнила мне Вианн; по-моему, я даже уловил некий странный, принесенный ветром запах гари, древесного дыма и бензина.
Глава вторая
Воскресенье, 19 мартаРу почти никогда не остается до утра. Часам к трем он уже начинает испытывать беспокойство и готов уйти. Ну что ж. Я проводила его, а сама снова легла и проспала до позднего утра, и снились мне Ру, Анук и Розетт, которые у меня на глазах превратились в стаю черных птиц. Разбудил меня колокольный звон, а потом оказалось, что и в дверь кто-то стучится.
Я выглянула в окно. Только половина десятого по воскресеньям я обычно открываюсь в половине одиннадцатого, а у дверей chocolaterie уже кто-то стоит. Впрочем, я сразу поняла, кто это: на ней была та же шляпка, что и вчера, на заупокойной службе в честь Нарсиса.
Мишель, погодите минутку, я сейчас спущусь! крикнула я и, мгновенно натянув джинсы и алый свитер, сбежала вниз, чтобы открыть дверь. Розетт, стоя на верхней ступеньке лестницы, наблюдала за моими действиями, но сама явно спускаться не собиралась. Мишель Монтур она явно недолюбливает да, собственно, и не пытается это скрыть, а вот Янник, сын Мишель, ей нравится. Мишель из когорты тех элегантных, исполненных вечного презрения женщин, которые одеваются в костюмы пастельных тонов. Арманда насмешливо называла их «библейские потаскушки». Если честно, то и мне Мишель Монтур не очень-то нравится, и сейчас я прекрасно понимала, что ей от меня нужно.
Я распахнула перед ней дверь и торопливо извинилась:
Ох, извините, Мишель! Я нечаянно проспала. Проходите, пожалуйста. Присядьте. Могу я предложить вам что-нибудь?
Глаза у нее такого серебристо-серого цвета, который напоминает мне туман над рекой. А волосы они весьма изысканного оттенка «серебристый блонд» собраны в низкий узел в ямке под затылком. По нарядным перчаткам и шляпке легко догадаться, что она ходила к мессе.
Благодарю вас. Можно чашечку вашего знаменитого горячего шоколада? Мне бы очень хотелось его попробовать.
Только придется несколько минут подождать, сказала я. Я ведь еще и магазин не открывала.
Спасибо, я с удовольствием подожду. И она уселась на табурет у барной стойки в передней части магазина.