Только представь, безжалостно продолжал Кроули. Ты знаешь, что такое вечность? Знаешь, что такое вечность? Нет, скажи, ты знаешь, что такое вечность? Вот смотри: стоит большая скала, представил? В милю высотой. Огромная скала, высотой в милю, на краю Вселенной. И вот каждые тысячу лет птичка.
Какая птичка? с подозрением в голосе спросил Азирафель.
Такая птичка. И каждую тысячу лет.
Одна и та же птичка каждую тысячу лет?
Ну да, неуверенно сказал Кроули.
Нехилый возраст у птички
Ладно. И каждую тысячу лет эта птичка летит
Ковыляет. С ходунками.
летит к этой скале, и точит себе клюв
Постой-ка. Не выйдет. Отсюда до края Вселенной просто куча ангел, шатаясь, помахал руками, чтобы показать, сколько именно, куча чего только не! Вот
А она все равно туда добирается, настаивал Кроули.
Как?!
Не важно!
Наверное, в звездолете, сказал ангел.
Кроули решил несколько ослабить напор.
Ладно, сказал он. Пусть так. Короче, эта птичка
Но мы же говорим о крае Вселенной, рассуждал Азирафель. Так что если это звездолет, тогда такой, из которого на другом конце вылезают твои потомки. Так что ты им должен об этом сказать: «И, взойдя на гору, сделайте вот что»
Он неуверенно взглянул на Кроули.
Что им там делать?
Поточить клюв о камень, подсказал Кроули. Потом она летит обратно
в звездолете
А через тысячу лет она прилетает и снова точит себе клюв, скороговоркой выпалил Кроули.
Над столом повисла особая, нетрезвая тишина.
Столько сил только чтобы поточить клюв? задумчиво произнес Азирафель.
Дослушай, упорствовал Кроули. Смысл в том, что когда птичка сточит скалу до основания
Азирафель открыл рот. Кроули был просто уверен, что он собирается сделать замечание об относительной твердости ороговевших тканей птичьего клюва и гранитных скальных пород, и рванулся в атаку.
обязательный просмотр «Звуков музыки» еще не закончится!
Азирафель замер.
А ты будешь получать от этого удовольствие, неумолимо продолжал Кроули. Искреннее удовольствие.
Милый мой, но
Выбора у тебя не будет.
Но послушай
Вкус у Рая отсутствует начисто.
Но
И ни одного японского ресторана. Даже суши-баров нет.
По внезапно посерьезневшему лицу ангела скользнула гримаса боли.
Мне это не под силу, когда я пьян, сказал он. Ты как хочешь, я трезвею.
Я тоже.
Оба зажмурились, пережидая, пока алкоголь улетучится из организма, и сели прямее. Азирафель поправил галстук.
Я не могу вмешиваться в божественный план, хрипло сказал он.
Кроули несколько секунд задумчиво созерцал стакан, а потом вновь наполнил его.
А в дьявольский можешь? спросил он.
Прошу прощения?
Так ведь это дьявольский план, разве нет? Мы по нему работаем. В смысле наши работают.
Ну, конечно, только он часть общего божественного плана, сказал Азирафель. Вы просто ничего не можете сделать, если это не является частью непостижимого божественного плана, добавил он с ноткой самодовольства в голосе.
Ага, как же!
Нет, в этом-то все и дело, если зреть если Азирафель раздраженно щелкнул пальцами. Как это ты любишь выражаться? В сухом осадке.
В сухом остатке.
Да, именно так.
Ну если ты в этом так уверен, сказал Кроули.
Абсолютно.
Кроули лукаво взглянул на Азирафеля.
Значит, ты не можешь быть уверен поправь меня, если я ошибаюсь, ты не можешь быть уверен, что противостоять ему не является частью этого самого плана. Я хочу сказать, предполагается, что ты противостоишь дьявольским козням на каждом шагу, разве нет?
Азирафель колебался.
В общем, да
Как увидишь козни, сразу им противостоишь. Правильно?
Ну, в широком смысле, конечно. На самом деле я подвигаю людей, чтобы козням противостояли они. Непостижимость, ты же понимаешь.
Именно, именно. Значит, все, что тебе нужно делать, это противостоять козням. Потому что, если я хоть что-нибудь понимаю, рождение это только начало. Важно воспитание. Влияние. Иначе ребенок никогда не научится использовать свои силы. Он запнулся. Во всяком случае, именно так, как предполагалось.
Разумеется, наши не будут возражать против того, чтобы я расстраивал твои планы, задумчиво произнес Азирафель. Совсем не будут.
Именно. Еще одно перышко в крыло добавят.
Кроули подмигнул Азирафелю.
Что же случится, если ребенок не будет воспитан в сатанинском духе? размышлял Азирафель.
Может быть, ничего. Он ни о чем и не узнает.
Но наследственность
Не надо мне про наследственность. Она-то тут при чем? наседал на него Кроули. Посмотри на Сатану. Создан ангелом, вырос Главным Врагом. Если уж говорить про генетику, можно с таким же успехом утверждать, что малыш вырастет ангелом. В конце концов, его отец в прежние времена занимал немалый пост в небесах. Так что говорить, что он вырастет демоном только потому, что его папаша демоном стал, все равно что считать, что если отрезать мыши хвост, она будет рожать бесхвостых мышей. Нет. Воспитание это все. Можешь мне поверить.
А без не встречающего сопротивления сатанинского влияния
Ну, в худшем случае Преисподней придется все начать заново. И у Земли будет по меньшей мере еще одиннадцать лет. Стоит того, чтобы попытаться, а?
Азирафель снова задумался.
Так ты говоришь, в самой природе ребенка не заложено зла? медленно проговорил он.
В нем заложена возможность зла. И, точно так же, возможность добра скорее всего. Всего лишь две могущественные возможности, дожидающиеся своего часа, пожал плечами Кроули. В любом случае, почему мы говорим о добре и зле? Это всего лишь названия команд. Мы-то знаем.
Думаю, следует попытаться, сказал ангел. Кроули одобряюще кивнул.
Договорились? спросил он, протягивая руку.
Ангел осторожно пожал ее.
Это наверняка будет поинтереснее, чем возиться со святыми, сказал он.
И, в конечном итоге, это все для его же блага, сказал Кроули. Мы этому младенцу будем как крестные отцы. Можно сказать, будем руководить его религиозным воспитанием.
Азирафель просиял.
Ты знаешь, мне это даже в голову не приходило, сказал он. Крестные отцы. Будь я проклят.
Это не так страшно, заметил Кроули. Когда привыкнешь.
Ее звали Ала Рубин. Сейчас она торговала оружием, хотя это начинало ей приедаться. Она никогда не занималась одним и тем же делом слишком долго. Три, ну максимум четыре сотни лет. Нельзя же всю жизнь идти по одной проторенной дорожке.
Ее волосы были настоящего медного цвета, не рыжего и не рыжеватого, но глубокого цвета гладкой меди, и она носила их длинными, так что локоны спускались до пояса, и за эти локоны мужчины были готовы на убийство, и нередко решались на него. У нее были удивительные глаза оранжевые. На вид ей было лет двадцать пять, и она оставалась такой очень, очень давно.
У нее был пыльный, кирпично-красного цвета, фургон, набитый самым разнообразным оружием, и просто невообразимый талант пересекать на этом фургоне любую границу мира. Сейчас она направлялась в маленькую страну в Западной Африке, где как раз шла не имеющая особого значения гражданская война, чтобы доставить туда свой товар. В результате не имеющая особого значения гражданская война могла, при определенном везении, стать войной, имеющей особое значение. К несчастью, ее фургон сломался. Причем так, что даже она не могла его починить.
А она, в эти-то дни, отлично умела обращаться с техникой.
В данный момент она стояла в центре города[13]. Город, о котором идет речь, был столицей Кумболаленда, одной африканской страны, в которой не было войн вот уже три тысячи лет. Одно время, лет тридцать из этих трех тысяч, эта страна именовалась Сэр-Хамфри-Кларксон-лендом, но поскольку в ней не было абсолютно никаких полезных ископаемых, а ее стратегическое значение не превышало стратегического значения связки бананов, переход к независимости совершился просто с неприличной быстротой. Кумболаленд был бедной и, безусловно, на редкость скучной, но зато мирной страной. Племена, населявшие его, жили дружно и вполне счастливо и давным-давно перековали мечи на орала; в 1952 году, правда, на главной площади столицы подрались пьяный погонщик скота и не менее пьяный похититель скота. Эту драку вспоминали и по сей день.
А она, в эти-то дни, отлично умела обращаться с техникой.
В данный момент она стояла в центре города[13]. Город, о котором идет речь, был столицей Кумболаленда, одной африканской страны, в которой не было войн вот уже три тысячи лет. Одно время, лет тридцать из этих трех тысяч, эта страна именовалась Сэр-Хамфри-Кларксон-лендом, но поскольку в ней не было абсолютно никаких полезных ископаемых, а ее стратегическое значение не превышало стратегического значения связки бананов, переход к независимости совершился просто с неприличной быстротой. Кумболаленд был бедной и, безусловно, на редкость скучной, но зато мирной страной. Племена, населявшие его, жили дружно и вполне счастливо и давным-давно перековали мечи на орала; в 1952 году, правда, на главной площади столицы подрались пьяный погонщик скота и не менее пьяный похититель скота. Эту драку вспоминали и по сей день.
Ей было жарко. Она зевнула, обмахнулась широкополой шляпой, бросила неподвижный фургон посреди пыльной улицы и отправилась в бар.
Она попросила банку пива, проглотила ее одним глотком и широко улыбнулась бармену.
Мне нужно отремонтировать фургон, сказала она. Есть здесь кто-нибудь, с кем это можно обсудить?
Бармен улыбнулся в ответ широко, белозубо, роскошно. На него произвел впечатление ее способ употребления пива.
Только Натан, мисси. Но Натан уехал в Каунду, к тестю на ферму.
Она взяла себе еще пива.
Значит, Натан. Не знаешь, когда вернется?
Может, через неделю. Может, через две. Дорогая мисси, этот Натан, он бездельник и плут, а?
Он наклонился к ней через стойку.
Мисси ездит одна? спросил он.
Да.
Опасно, а? На дорогах нынче странные люди, плохие люди. Не местные, быстро добавил он.
Ала подняла бровь. Бровь была безупречна.
Несмотря на жару, бармена бросило в дрожь.
Спасибо за предупреждение, промурлыкала она.
При звуках ее голоса на ум приходило нечто притаившееся в высокой траве, заметное только по дрожанию кончиков ушей и ожидающее, пока рядом, по неосторожности, не пройдет что-нибудь молодое, нежное, сочное.
Она небрежно прикоснулась к шляпе, прощаясь с барменом, и неторопливо вышла наружу.
Жаркое африканское солнце обрушилось на нее. Фургон, набитый оружием, боеприпасами и противопехотными минами, все так же неподвижно стоял посреди улицы.