Эвелин замолкла и отвернулась. Йона смотрел на ее напряженно поднятые плечи, не решаясь прикоснуться к ней.
Глава 20
Вечер пятницы, одиннадцатое декабря
Когда комиссар приехал в больницу, в отделении интенсивной терапии, против обыкновения, не стояла тишина. На все отделение пахло едой, возле общей комнаты стояла тележка с судками из нержавейки, тарелками, стаканами и столовыми приборами. Кто-то в комнате включил телевизор, послышался звон посуды.
Комиссар подумал, что Юсеф, разрезав на животе матери старый шрам от кесарева сечения, вскрыл свой собственный путь к жизни путь, обрекший его на детство без мамы, которая так и не признала его своим ребенком.
Юсеф рано понял, что он не такой, как другие дети, он одинок. Одна только Эвелин давала ему любовь и заботу. Он не смирился с тем, что она отдалилась от него. Малейший признак отчуждения приводил его в отчаяние, в бешенство, и ярость чаще всего изливалась на любимую матерью младшую сестренку.
Йона кивнул Сунессону, дежурившему возле палаты Юсефа, и взглянул на лицо мальчика через окошко в двери. Мочесборник заполнен наполовину; возле кровати капельница, обеспечивающая жидкость и кровяную плазму. Из-под голубого одеяла торчат ноги мальчика ступни грязные, к хирургическому пластырю поверх стежка прилипли волосы и мусор. Телевизор включен, но мальчик, кажется, не смотрит на экран.
В палате находилась Лисбет Карлен, социальный работник. Она еще не видела комиссара стоя у окна, она закалывала волосы.
У Юсефа опять кровоточила одна из ран. Кровь стекала по руке и капала на пол. Пожилая медсестра склонилась над ним, сняла компресс и заново стянула края раны медицинским скотчем. Вытерла кровь и вышла из палаты.
Простите, позвал ее Йона, выходя следом за ней в коридор.
Да?
Как он? В смысле, Юсеф Эк?
Поговорите с лечащим врачом, ответила женщина и пошла дальше.
Обязательно, улыбнулся комиссар, не отставая от нее. Но я хотел бы показать ему кое-что я могу отвезти его туда, я хочу сказать в кресле
Медсестра покачала головой и остановилась.
Пациента нельзя перемещать, твердо сказала она. Что за глупости. У него страшные боли, он не может пошевелиться. Если он сядет, у него может открыться кровотечение.
Йона вернулся к палате Юсефа. Не постучавшись, он вошел, взял пульт, выключил телевизор, включил магнитофон и уселся на стул для посетителей. Юсеф открыл отекшие глаза и без интереса посмотрел на комиссара. Дренаж Бюлау, поддерживавший давление в его проколотом легком, издавал довольно приятное тихое бульканье.
Похоже, тебя скоро выпишут, сказал Йона.
Хорошо бы, слабо ответил Юсеф.
Хотя тебя отправят в следственную тюрьму.
Лисбет сказала, что главный прокурор еще не готов ничего делать, возразил мальчик, быстро глянув на Карлен.
Раньше да. А теперь у нас есть свидетель.
Юсеф прикрыл глаза.
Кто?
Мы с тобой долго говорили, сказал комиссар. Но ты, может быть, хочешь отказаться от каких-то своих слов или что-нибудь добавить?
Эвелин, прошептал Юсеф.
Ты можешь попасть в тюрьму надолго.
Ты можешь попасть в тюрьму надолго.
Неправда.
Нет, Юсеф, я говорю правду. Можешь на это рассчитывать. Тебя собираются отправить в следственную тюрьму, и у тебя есть право на юридическую защиту.
Юсеф попытался поднять руку, но не смог.
Вы ее загипнотизировали, улыбнулся он.
Нет.
Слово против слова?
Ошибаешься, сказал Йона и посмотрел в чистое бледное лицо мальчика. У нас есть и техническое доказательство.
Юсеф стиснул зубы.
У меня нет времени сидеть здесь. Но если ты хочешь что-нибудь рассказать, я могу задержаться, дружелюбно предложил Йона.
Он с полминуты подождал, барабаня по ручке сиденья, поднялся, взял магнитофон и, коротко кивнув сотруднице соцотдела, вышел из палаты.
В машине комиссар подумал, что надо было, не щадя Юсефа, пересказать ему слова Эвелин и проследить за его реакцией. В мальчишке бурлила самоуверенность. Можно было бы попытаться спровоцировать его и выманить признание.
Пару минут комиссар колебался не вернуться ли, но потом бросил эту мысль, чтобы не опаздывать на ужин к Дисе.
Было темно и туманно, когда он остановил машину возле нежно-желтоватого дома на Лютценгатан. Подходя к двери подъезда, комиссар почувствовал, что замерз это было на него не похоже. Быстро оглянулся на площадь Карлаплан подернутая инеем трава, черные ветки деревьев.
Йона попытался вспомнить Юсефа, лежащего в кровати, но единственное, что лезло в голову, булькающий и шипящий дренажный аппарат. Комиссара не оставляло чувство, будто он видел что-то важное, но не понял, что именно.
Он думал об этом, когда поднимался на лифте и звонил в дверь Дисы. На звонок никто не открыл. Йона услышал, как на верхнем этаже кто-то вышел на лестничную клетку, тяжело вздыхая или беззвучно плача.
Расстроенная Диса открыла дверь. На ней были только лифчик и колготки.
Я рассчитывала, что ты опоздаешь, объяснила она.
А я вот пришел пораньше, сказал Йона и легко поцеловал ее в щеку.
Зайди, пожалуйста, и закрой дверь, пока соседи не рассмотрели мои колготки.
В уютной прихожей пахло едой. Комиссар задел головой бахрому розового абажура.
Я приготовила морской язык с картошкой, сообщила Диса.
С топленым маслом?
И с грибами, петрушкой и мясным соусом.
Прекрасно.
В квартире все было стареньким, но милым. Всего две комнаты и кухня зато с высоким потолком. Большие окна выходят на Карлаплан, тиковые рамы, потолок из лакированных деревянных панелей, идеально подметенный пол.
Йона прошел за Дисой в спальню. Остановился, пытаясь понять, что же он видел в палате Юсефа. На незастеленной кровати лежал работающий ноутбук. Диса разбросала кругом книги и листы бумаги.
Комиссар сел в кресло и стал ждать, когда она оденется до конца. Она молча повернулась к нему спиной, и он застегнул молнию на простом узком платье.
Йона глянул в открытую книгу и увидел черно-белое изображение карты. В глубине фотографии улыбались археологи, одетые как в сороковые годы. Они словно собирались начать раскопки выставили пятьдесят флажков, разметив площадку.
Это захоронения, тихо сказала Диса. Флажками обозначаются места захоронений. Того, кто раскопал это место, звали Ханнес Мюллер. Умер совсем недавно, но сто лет ему точно было. Все время в институте. Был похож на милейшую старую черепаху
Она стояла перед высоким зеркалом, заплетая гладкие волосы в две тонкие косички. Обернулась, посмотрела на него.
Ну как?
Прекрасно, ласково сказал Йона.
Да, печально ответила она. Как твоя мама?
Йона поймал ее руку и прошептал:
Хорошо. Передает тебе привет.
Как мило. Что она сказала?
Что ты не сумеешь заботиться обо мне.
Не сумею, мрачно согласилась Диса. Мама, конечно, права.
Она медленно запустила пальцы в его густые встрепанные волосы. Посмотрела на него, неожиданно улыбнулась, выключила ноутбук и поставила его на бюро.
А известно ли тебе, что в дохристианские времена младенцы не считались полноценными людьми, пока их не поднесут к груди? В те времена можно было после родов бросить младенца в лесу.
Другие решали, быть ли человеку человеком, медленно проговорил Йона.
Диса открыла гардероб, вытащила обувную коробку и достала темно-коричневые босоножки с мягкими ремешками, на изящных деревянных каблуках.
Новые? спросил Йона.
Серджио Росси. Сама себе подарила. У меня же такая негламурная работа. Целыми днями роюсь в глине.
Ты все еще в Сигтуне[10]?
Да.
Что-нибудь нашли?
Расскажу, когда сядем за стол.
Йона показал на босоножки:
Симпатичные, и поднялся с кресла.
Диса отвернулась и ехидно улыбнулась через плечо:
К сожалению, у них вряд ли есть твой размер.
Йона вдруг прислонился к стене:
Подожди
Диса вопросительно посмотрела на него.
Я пошутила, объяснила она.
Нет, его ноги
Йона прошел мимо нее в коридор, достал из куртки телефон, позвонил в центр связи и велел срочно отправить подкрепление в больницу, к Сунессону.
Да что случилось? спросила Диса.
Его ноги. Они были совершенно грязные. Мне сказали, что он не может пошевелиться, но он выходил из палаты. Он выходил из палаты и где-то бродил.
Комиссар набрал номер Сунессона. Когда никто не ответил, он накинул куртку, шепнул «извини», выскочил из квартиры и помчался вниз по лестнице.
Примерно в те минуты, когда Йона звонил в дверь Дисы, Юсеф Эк сидел на своей койке.
Прошлой ночью он убедился, что может ходить. Соскользнув на пол, он был вынужден какое-то время постоять неподвижно, держась за спинку кровати. Боль от множества ран обожгла его, словно кипящим маслом, от рези в печени на мгновение потемнело в глазах но ходить он мог. Выдернул шланги капельницы и дренажного аппарата, проверил, что лежит в шкафчике с медицинскими материалами, и снова улегся.
Прошло полчаса после того, как ночная сестра заглянула пожелать спокойной ночи. В коридоре было почти тихо. Юсеф осторожно вытянул катетер из запястья, ощутил, как засосало в шланге, когда он вышел из тела. Тонкий ручеек крови протек на колени.
Вставая с постели, Юсеф не ощутил особенной боли. Мальчик подошел к шкафчику с материалами, нашел компрессы, скальпели, одноразовые шприцы и бинты. Дрожащими руками вскрыл упаковку со скальпелем и перерезал дренажный шланг. Оттуда вытекла кровь со слизью, и левое легкое сжалось. Заболело под лопаткой, Юсеф слабо кашлянул, но не почувствовал особых изменений, не ощутил, что легкое стало работать хуже.
Внезапно в коридоре послышались шаги резиновые подошвы по линолеуму. Юсеф со скальпелем в руке встал возле двери, поглядывая в окошко и ожидая, что будет.
Медсестра остановилась и заговорила с дежурным полицейским. Юсеф услышал, как они чему-то смеются.
Я бросила курить, сказала медсестра.
Если у вас есть никотиновый пластырь не откажусь, продолжал полицейский.
Я и с этим покончила. Но вы выйдите во двор, я пока побуду здесь.
Пять минут, клятвенно заверил полицейский.
Полицейский ушел. Звякнули ключи, медсестра пошелестела какими-то бумагами и вошла в палату. Казалось, она удивилась и только. В углах глаз обозначились морщинки, когда лезвие скальпеля туго вошло в ее горло. Юсеф оказался слабее, чем рассчитывал, ему пришлось резануть несколько раз. Его тело напряглось и все горело от резких движений. Медсестра упала не сразу сначала она пыталась сопротивляться. Какое-то время они возились на полу. Ее тело взмокло от пота и источало тепло. Юсеф хотел подняться, но поскользнулся на ее широко рассыпавшихся светлых волосах. Когда он вытаскивал скальпель, женщина странно пискнула. Потом засучила ногами, и Юсеф долго смотрел на нее, прежде чем выйти в коридор. Платье задралось, и он пристально разглядывал розовые трусики под нейлоновыми колготками.