Они недоумевали, почему я годами упрямо храню верность первому своему мобильнику крошечному куску серо-зеленой пластмассы, который уж если вибрировал, то казалось, будто у меня в кармане мечется мышонок. Набирая на нем эсэмэску (не то чтобы я каждый час кому-то отправляла сообщения, но все же), приходилось попотеть: чтобы на экране появилась буква, нужно было долго давить на клавишу. На каждой кнопке было по три буквы. Слово привет я набирала минут по двадцать. Экран с ноготок, зато и заряжать мобильник надо всего раз в неделю. Дети прозвали его мамин флинстоуновский[3] телефон. Меня их насмешки не задевали, я им даже подыгрывала, словно спокойная раскованная родительница, которой я, разумеется, никогда не была и не буду. Я даже гордилась, что эти существа, которых я произвела на свет и которые совсем недавно были беспомощными крохами, теперь так здорово во всем разбираются, аж зависть берет, и так ловко владеют этим новым языком, который для меня китайская грамота. Наверное, мне казалось, что для Эмили и Бена это безобидный способ почувствовать превосходство над мамой, которая вечно пытается все контролировать, но я надеялась, что при этом они все же понимают: в главном например, когда речь заходит о безопасности и приличиях решающее слово остается за мной.
Увы, нет. Как же я ошибалась. За полчаса, что мы сидели за столом на кухне, Эмили, икая от слез, призналась, что послала подружке, Лиззи Ноулз, фотографию собственной голой задницы в снэпчате, потому что Лиззи сказала Эм, что девочки из группы хотят сравнить, кто на каникулах сильнее загорел.
Что такое снэпчат?
Ну там типа фотка исчезает через десять секунд.
Отлично. Значит, она исчезла. И из-за чего тогда шум?
Лиззи сделала снимок экрана в снэпчате, хотела отправить в групповой чат на фейсбуке, но по ошибке повесила его к себе на стену, и теперь он там фиг знает сколько висеть будет.
Фиг любимое словечко Эмили, с этим корнем она образует любые слова дофига, пофигу, а последнее порой сокращает до пофиг, которое я и вовсе слышать не могу.
Фиг знает сколько, повторяет Эмили, и при мысли об этой непрошеной неувядаемой славе округляет губы ни дать ни взять воздушный шарик горя.
Я не сразу перевожу на понятный мне язык то, что она сказала. Возможно, я ошибаюсь (хорошо бы!), но, насколько я поняла, моя любимая дочь сфотографировала собственную голую задницу. А потом благодаря магии социальных сетей и злобной выходке некоей девицы этот снимок распространился если я правильно выразилась, но боюсь, что правильно, по всей школе, улице, вселенной. Его видели все до единого, кроме отца, который сейчас наверху храпит за Англию.
Все очень смеялись, продолжает Эмили, потому что я тогда в Греции обгорела и спина до сих пор красная, а задница белая, так что похоже на флаг. Лиззи говорит, что пыталась удалить фотку, но народ ею уже поделился.
Тише, дорогая, успокойся, не тараторь так. Когда это случилось?
Кажется, в полвосьмого, но я заметила недавно. Ты же мне сама за ужином велела убрать телефон, помнишь? На снимке вверху экрана стояло мое имя, и теперь все знают, что это я. Лиззи говорит, что пыталась снести фотку, но она уже разлетелась по инету. А Лиззи такая: Да ладно тебе, Эм, чего ты, смешно же получилось. Ну извини. И я не хочу, чтобы все подумали, будто я обиделась, потому что всем кажется, что это типа как смешно. Но теперь народ ко мне заходит на фейсбуке и пишет гадости! всхлипывает она.
Я встаю и иду за бумажными полотенцами, чтобы Эм было во что высморкаться. Салфетки я покупать перестала из-за недавнего сокращения семейного бюджета. Стылый ветер строгой экономии продувает всю страну и в особенности наш дом, так что дорогие коробки в пастельных тонах, полные мягких салфеток с алоэ вера, пришлось вычеркнуть из списка покупок. Я мысленно проклинаю решение Ричарда воспользоваться увольнением из архитектурной фирмы как возможностью переучиться на более востребованного и значимого специалиста то есть, грубо выражаясь, самовлюбленного эгоиста, готового работать за гроши, а я сейчас, уж простите, могу выражаться только грубо, потому что у меня нет даже салфеток, чтобы вытереть нашей дочери слезы. И лишь кое-как оторвав бумажное полотенце, я замечаю, что у меня дрожит рука, причем довольно сильно. Сжимаю трясущуюся правую руку левой и переплетаю пальцы домиком, как не делала уже давно. Это церковь и шпиль над ней внутрь загляни, увидишь людей. Эм все время упрашивала меня повторять эту простенькую потешку ей нравилось, как я складываю из пальцев церковь. Еще, мама, еще.
Сколько ей тогда было? Три? Четыре? Вроде так недавно, но при этом невероятно давно. Моя доченька. Я никак не освоюсь в этой новой чужой стране, куда она меня привела, но чувства замолчать не заставишь. Отрицание, отвращение с примесью страха.
То есть ты отправила кому-то фотографию собственной задницы? Эмили, ну разве можно быть такой идиоткой! После страха вспыхивает гнев.
Эмили трубно сморкается в бумажное полотенце, комкает и протягивает мне.
Это называется белфи.
Что еще за белфи?
Селфи твоих булок, поясняет Эмили таким тоном, словно речь идет о чем-то будничном, как хлеб или брусок мыла.
Ну белфи, громче повторяет она. Так англичанин за границей повышает голос, чтобы тупица абориген наконец его понял.
Ах вот оно что. Не белка, а белфи. Мне-то приснилось, будто она сказала белка. Селфи я знаю. Как-то раз случайно включила на телефоне фронтальную камеру, увидела собственное лицо и содрогнулась от ужаса. Потому что сама себя не узнала. И сразу поняла те племена, которые отказываются фотографироваться, потому что боятся, что камера украдет их души. Впрочем, ровесницы Эм без конца делают селфи. Но чтобы белфи?
Так делает Рианна. И Ким Кардашьян. Все так делают, вяло поясняет Эмили, и в ее голосе сквозит привычное раздражение.
Последнее время у моей дочери это дежурный ответ. Пройти в ночной клуб по фальшивому удостоверению личности? Не парься, мам, все так делают. Остаться ночевать у лучшей подруги, которую я в глаза не видела и чьим родителям, похоже, плевать на ночные похождения дочери? Абсолютно естественный поступок, ничего такого в этом нет. Против чего бы я ни возразила разумеется, совершенно неуместно, мне следует расслабиться, потому что все так делают. А может, я просто отстала от жизни и послать кому-то фотографию собственной голой задницы давным-давно в порядке вещей?
Эмили, хватит уже переписываться, сколько можно! Отдай телефон. Ты и так уже наделала дел.
Я вырываю у нее этот чертов мобильник, она пытается выхватить его, но я успеваю прочесть сообщение от какого-то типа по имени Тайлер: Клевая жопа у меня на тебя стаит! .
О господи, какой-то деревенский идиот пишет моей дочери всякую пошлятину. Стаит! Он не просто пошляк, он еще и неуч. Мой внутренний грамматист хватается за нити жемчуга на груди и вздрагивает. Да ладно тебе, Кейт. Что за извращенная попытка уйти от темы? Какой-то перевозбужденный хам шлет твоей шестнадцатилетней[4]дочери непристойные сообщения, а тебя волнует, что он пишет с ошибками?
Знаешь что, давай-ка я лучше позвоню маме Лиззи и мы с ней обсу
Нееееееееет, стонет Эмили так пронзительно, что Ленни вскакивает с лежанки и заливается лаем, чтобы прогнать того, кто посмел ее обидеть. Не звони, всхлипывает она. Лиззи моя лучшая подруга. Я не хочу, чтобы ей попало из-за меня.
Знаешь что, давай-ка я лучше позвоню маме Лиззи и мы с ней обсу
Нееееееееет, стонет Эмили так пронзительно, что Ленни вскакивает с лежанки и заливается лаем, чтобы прогнать того, кто посмел ее обидеть. Не звони, всхлипывает она. Лиззи моя лучшая подруга. Я не хочу, чтобы ей попало из-за меня.
Я смотрю на опухшее от слез лицо Эмили, на искусанную нижнюю губу. Неужели она правда считает, что Лиззи ее лучшая подруга? Эта вот стервочка, которая ею манипулирует? Я не доверяю Лиззи Ноулз с тех самых пор, как та объявила Эмили, что родители на день рождения разрешили ей пойти на концерт Джастина Бибера в О2 и взять с собой двух подружек. Эмили не помнила себя от радости, но потом Лиззи сообщила, что оба места заняты и она возьмет ее с собой, только если кто-то из тех подруг откажется. Тогда я сама за бешеные деньги купила Эмили билет на концерт, чтобы защитить ее от бесконечных терзаний возьмут? не возьмут? от внутреннего кровотечения, уносящего уверенность, от раны, которую способны нанести лишь девочки девочкам. Парни в этом смысле полные профаны, они не умеют так изводить друг друга.
Вот что я думаю, но, разумеется, вслух не говорю. Не хватало еще, чтобы моя дочь, помимо публичного унижения, пережила предательство близких, и все это за один вечер.
Ленни, на место, вот умница. Еще рано вставать. Лежать. Умница. Молодец.
Я укладываю и успокаиваю пса (сдается мне, это куда проще, чем уложить и успокоить дочь), Эмили устраивается рядом с ним, зарывается лицом ему в шею. И при этом без тени смущения выпячивает задницу. Розовые шортики Виктория Сикрет прикрывают не больше, чем стринги, так что я лицезрею обе ее круглые, как полная луна, ягодицы ту самую упругую и соблазнительную часть тела, которая, прости господи, теперь сохранится в миллиардах пикселей для будущих поколений. У Эмили фигура юной женщины, но она по-прежнему доверчива, как ребенок, которым была еще совсем недавно. Да и до сих пор во многом остается. Мы с Эмили сидим на нашей уютной кухне, греемся у старенькой капризной Аги[5], прижавшись к любимому псу, но за этими стенами бушуют стихии, обуздать которые мы не в силах. Как мне защитить ее от того, чего я не слышу и не вижу? Научите. Ленни рад, что две его любимые девочки не спят в столь поздний час, он поворачивает голову и длинным, удивительно розовым языком принимается вылизывать Эм ухо.
Щенок, покупать которого Ричард строго-настрого запретил, фактически стал моим третьим ребенком; кстати, и ребенка заводить Ричард тоже строго-настрого запретил, и я не стану утверждать, что одно с другим никак не связано. Я притащила этот комок с мягкими лапами и огромными карими глазами вскоре после того, как мы перебрались в наш дряхлый разваливающийся дом, рассудив, что крохотный непоседа этому дому уже не навредит. Замызганные ковры, доставшиеся нам от предыдущих владельцев, испускали под ногами дымовые сигналы пыли. Надо бы заменить, но только после кухни, ванной и всего остального, что требует замены. Я понимала, что Ричард взбесится по причинам, которые уже перечислила, но меня это не смутило. Переезд всех нас выбил из колеи, а Бен давно клянчил щенка каждый год на день рождения дарил мне открытки с очаровательными умоляющими собачками. И я решила, что раз уж теперь он вырос и не хочет, чтобы мама его обнимала, пусть обнимает щенка, и я тоже буду обнимать щенка, так что получится, словно где-то посередине я каким-то чудом обнимаю сына.