Я даже не могла сразу воспринять всю эту красоту. Мое внимание поминутно перескакивало с одной роскошной детали на другую. Должно быть, мозг Ганса работал так постоянно. Пока моя голова кружилась, а глаза метались по всем углам этого прекрасного, как шкатулка для драгоценностей, двора, я даже не замечала, как Ганс тащил меня все дальше, в глубь этой, что очевидно, сугубо частной собственности.
И пока мое тело не плюхнулось Гансу на колени (его фирменный жест), я не понимала, что он провел меня в то самое патио и мы с ним теперь сидим на одном из этих шезлонгов под террасой.
Нееет! Какого черта он это делает?
У этих людей наверняка была куча денег, и они, скорее всего, установили тут наисовременнейшую, как в «Голодных играх», охранную систему с невидимыми лазерными лучами и паралитическим газом. Я знала, что Ганс импульсивный и что я должна быть голосом разума, но было слишком поздно. Я уже была парализована сильными руками Ганса на моей талии, уютным укрытием этого тайного патио и великолепием сотни тысяч огоньков, танцующих на деревьях и в воде вокруг меня.
Мы с Гансом просто молча сидели, наслаждаясь видом. Ветви деревьев мерцали в унисон со стрекотом сверчков и цикад. Все это вместе с удаленным шумом кондиционеров создавало белый шум и белый свет, которые делали полумрак углубленного патио еще более уютным. Пока мы с Гансом смотрели на все это, прижавшись друг к другу, у нас произошел телепатический разговор, из тех, что полны обещаний, блестящих колец, слов «Я согласна» и детских имен.
Кроме вида и уюта, я также наслаждалась ощущением татуированных рук Ганса на своем теле и его желания, твердо выраженного, у своего бедра. У него всегда был такой чувствительный член, в данном случае я имею в виду эмоционально.
Ганс начал покрывать легчайшими поцелуями мое плечо, подымаясь выше, по шее к уху
Мммм
Он повторил атаку с другой стороны. Но на этот раз, касаясь ртом моей шеи, он захватил зубами один из концов банта, который держал на шее завязки моего платья, и потянул. Через секунду черная ткань, прикрывающая мою грудь, открыла путь теплому влажному воздуху.
Моим первым инстинктивным движением было схватить платье, вернуть его на место и удрать отсюда, пока хозяева не спустили на нас собак, но, когда Ганс захватил своими талантливыми пальцами оба моих соска и слегка потянул, я сдалась. Уронив голову ему на плечо, я непроизвольно выгнула спину. Психологическое напряжение от того, что я сижу с голой грудью в таком опасном и романтическом месте, усилило и без того глубокие психологические переживания, доведя их до крайности. Одно это ощущение стоило риска оказаться подверженными нападению стаи дрессированных пчел-убийц.
Когда я уже была готова закричать от сдерживаемого наслаждения, Ганс резко поднялся, подошел к изножью шезлонга, где я сидела, и опустился возле меня на колени. Это напоминало позу, в которой мы недавно стояли на парковке. Но теперь все было другим. Фирменная улыбка Ганса снова сияла у него на лице, а я была готова сорваться и улететь в Лас-Вегас, вместо того чтобы сорваться и рыдать в своей машине.
А, ну да, и у меня все сиськи были наружу.
Ганс глядел на меня, его глаза были теплыми и любящими, а с губ не исчезала шкодливая улыбка. Потом он наклонился и поймал губами мой левый сосок. Он обводил языком чувствительную розовую плоть до тех пор, пока я не почувствовала, что мои трусики намокли, а костяшки пальцев, которыми я вцепилась в раму шезлонга, не побелели.
Прочтя мой язык тела, Ганс ухватился обеими руками за подол моего платья и сдернул его с меня через голову.
Господи.
Я была в чужом патио, голая, если не считать красных трусиков-тонга и «гриндерсов».
И мне это ужасно нравилось.
Ганс тем временем уделил внимание и другой моей груди, полизывая и посасывая ее, пока я отчаянно сдирала с него майку. Не обращая на меня внимания, он спустился по моему телу ниже, убийственно медленно продвигаясь своими поцелуями по пути, который мог вести только к одной цели. Одновременно он шевелил руками серебряные колечки в моих сосках, глубже усаживая меня в шезлонг. Едва моя голова коснулась подушки, его рот достиг верха моих уже насквозь мокрых трусиков. Ощущения прикосновений языка, и губ, и носа сквозь тонкую ткань были сравнимы с божественной электрической агонией. Я хотела и чтобы это никогда не кончалось, и чтобы это уже перешло в бесконечный сияющий оргазм одновременно.
«Нет! Не могу же я кончить вот так! Не в чертовых же трусах! Ганс, ну пожалуйста!»
Мои бедра непроизвольно задергались, умоляя его нырнуть в меня и прекратить эту муку.
Умоляю!
И тут я почувствовала, как толстый палец подцепляет влажную ткань у меня между ног и медленно сдвигает ее в сторону.
Как только палец убрал барьер, разделяющий нас, он тут же оказался среди моих влажных складок, мучительно медленно скользя туда-сюда. Мне казалось, что все мое нутро переполнено обжигающим напалмом. Это уже слишком. Я сейчас умру. Я сижу, почти голая, растопырившись на чужом шезлонге, с грудью, открытой ночному воздуху, мокрые проколотые соски отвердели от покалывающего дуновения вентилятора с потолка. Пальцы, которые только что мастерски терзали бас-гитару на глазах тысяч людей, поглаживают мою точку G, а подведенные хитрющие глаза рок-звезды смотрят на меня снизу, от моих бедер, где опытный язык лижет и подергивает колокольчик, вдетый в мой клитор.
Когда я уже чувствовала волну подступающей разрядки, я услышала, как Ганс расстегивает свой ремень и молнию на штанах.
«Слава богу! Давай, Ганзель! Давай со всей силы!»
Его язык и волшебные пальцы ни на секунду не отрывались от меня, пока он с легкостью избавлялся от своих кроссовок и штанов. На одно мгновение отпустив мои губы, Ганс одним движением сдернул свою майку и схватил меня в объятия. Я обхватила его ногами за талию, а руками за шею, надеясь, что он положит меня на шезлонг и вонзится в меня, а еще лучше прижмет мое тело к стене, чтобы можно было не волноваться о неожиданных скрипах всей этой изысканной мебели.
Ганс поднял меня и понес. Ощущение его мозолистых рук, сжимающих мою задницу, и толстого, твердого члена, касающегося моих бедер изнутри, сводило меня с ума. Я вцепилась руками в его густые волосы, присосалась к распухшим губам, которые были липкими и солеными от меня же самой. Меня настолько захлестывали чувства и желание, что я даже не замечала, что Ганс несет меня прочь из безопасного патио пока не ощутила всплеска теплой воды в своих ботинках. Мои глаза немедленно распахнулись, чтобы понять, что Ганс принес меня прямо
в
чертов
бассейн!
Прежде чем я успела протестующе закричать или забрыкаться, он сунул свой язык глубоко мне в рот, а головку своего здорового, твердого, как алмаз, члена в мою киску.
Вся моя тревога ушла под поверхность воды, туда, где теперь слились воедино наши тела. Я могла чувствовать только Ганса. В моем сознании просто больше не оставалось места для беспокойства, страха, влаги, сухости, жара, холода, прошлого, будущего. Все ощущения были переполнены Гансом, и я только хотела его еще глубже во всех смыслах этого слова.
в
чертов
бассейн!
Прежде чем я успела протестующе закричать или забрыкаться, он сунул свой язык глубоко мне в рот, а головку своего здорового, твердого, как алмаз, члена в мою киску.
Вся моя тревога ушла под поверхность воды, туда, где теперь слились воедино наши тела. Я могла чувствовать только Ганса. В моем сознании просто больше не оставалось места для беспокойства, страха, влаги, сухости, жара, холода, прошлого, будущего. Все ощущения были переполнены Гансом, и я только хотела его еще глубже во всех смыслах этого слова.
Когда мы совсем ушли под воду, Ганс прижал меня спиной к прохладной каменной стенке бассейна и наполнил меня не только своим пульсирующим естеством, но и вообще собой. Каждое движение, казалось, лишь удаляло очередной слой, разделяющий нас, и в конце концов мы перестали быть двумя людьми в бассейне. Мы были бассейном. Мы были бесконечным, безбрежным морем.
Ганс прервал поцелуй для того, чтобы прошептать в мою шею: «Я люблю тебя».
У меня на глазх выступили слезы. Конечно, Ганс уже тысячу раз говорил мне эти слова, но я никогда раньше не позволяла себе их услышать. До этой ночи я считала, что это такая милая фраза, которую Ганс говорит всем своим подружкам, и что рано или поздно он скажет ее кому-нибудь получше. Но сегодня на парковке я увидела это в его лице. Услышала в его голосе. И теперь я чувствовала это в каждом движении его бедер. Он действительно любил меня. И я отвечала ему тем же.
Схватив его прекрасное лицо руками, я заставила его взглянуть на меня. Когда он подчинился, крошечные огоньки на ветках позади нас заплясали, отражаясь в его блестящих глазах, и мне показалось, что сквозь эту черную подводку и темные ресницы я смотрю прямо в небеса.
Я разгладила большим пальцем настороженную V между его бровей и прошептала, не отрывая от него глаз: «Я. Люблю. Тебя».
Ганс крепче обхватил меня сзади, вошел в меня так глубоко, как только мог, и прижал свой лоб к моему. «Я тебя люблю».
Его слова прозвучали еще сильнее, настойчивее и яснее, чем раньше. Они отозвались во мне эхом, наполнили меня и достигли самых дальних пустот, куда никогда раньше не удавалось проникнуть ничему, по пути вызывая во мне дрожь удовлетворения.
Спустя секундную паузу Ганс медленно вышел и снова вонзился в меня сильнее, чем раньше. Я непроизвольно застонала ему в губы.
Черт!
Если он будет так продолжать, я наверняка перебужу всех хозяев вместе с их злобными ручными кобрами. Но следующий удар Ганса был еще сильнее.
Ох!
Я закусила губу, чтобы не закричать от восторга, вцепилась в его спутанные волосы и прошипела ему в губы: «Я люблю тебя!»
Мои чувства были тут же вознаграждены таким мощным ударом, что через край бассейна выплеснулась вода.
Целуя меня за ухом и прижимаясь ко мне бедрами, Ганс прорычал: «Я люблю тебя».
Внезапно Ганс крепко сжал мою задницу и поднялся во весь рост, так, что наши обнаженные тела выше бедер оказались над водой, на воздухе. Я протянула руку назад и оперлась о край бассейна, предоставив свою грудь плохому парню рядом со мной, а свою душу тонкому артисту. Ганс ответил на это предложение, закусив зубами колечко в моем левом соске и одновременно вонзившись в меня.
Пламя.
Я, должно быть, снова ушла под воду, но мои чресла, и сердце, и легкие пылали огнем от наслаждения. Я могла только извиваться, стонать и кричать при каждом движении: «Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя».