И что теперь? спросил писатель.
В смысле?
Ну, вот ваши действия. Нашли убитого, выясняете его личность, а дальше?
Дальше? Как обычно. Где жил, с кем общался. Какие конфликты были.
А если бандиты на улице напали, убили, сняли сапоги и вещи забрали? Ведь у него не только обуви нет, но и вообще ничего в карманах.
Будем бандитов искать. Опалин усмехнулся. Непонятно только, зачем они его до реки дотащили. Обычно, если убивают прохожего на улице, там и оставляют. Труп с собой таскать веселого мало вообще-то.
А Колоскова так же искать будете? Где жил, с кем общался
Наверное, спокойно ответил Опалин. Но Колоскова мне не отдадут, этим делом другой займется, когда на работу выйдет. Меня просто послали народ у него на работе опросить, что да как.
Значит, Поликарп ошибся, решив, что помощник агента угрозыска будет расследовать исчезновение зама. Но из этой ошибки вырос заказ на три очерка по сто строк каждый, перспектива починки зимней одежды для Вари и вообще
Ладно, сказал писатель, докурив папиросу и затоптав окурок. Куда теперь?
Ладно, сказал писатель, докурив папиросу и затоптав окурок. Куда теперь?
Глава 7
Муза мести
На следующее утро Басаргин сидел за своим столом в кабинете сотрудников «Красного рабочего» и, растирая пальцами лоб, смотрел на лежащий перед ним белый лист.
Лист этот звал к свершениям, а точнее, соблазнял набросать хотя бы один очерк из трех, обещанных заведующему. Но дело не клеилось, и проблема заключалась вовсе не в том, что у Максима Александровича не было материала. Напротив, его-то как раз имелось с избытком, но умудренный горьким опытом писатель предчувствовал, что Поликарпу Игнатьевичу вряд ли придется по вкусу описание того, чему вчера Басаргин был свидетелем.
Взять хотя бы труп неизвестного с перерезанным горлом, вытащенный из реки. Убили, вероятно, бандиты, но пока ничего толком неизвестно.
«Простите, Максим Александрович, почти наверняка скажет заведующий, но читатели захотят узнать, кто он и как тело попало в реку. Вы посмотрите, как пишет свои очерки Беспалов: выпукло, сжато и так, что все ясно. А у вас»
Разумеется, тут Басаргин мог сослаться на то, что расследование еще не закончено, и вообще, после первого дела их вчера почти сразу же перебросили на второе. Здесь фигурировал труп новорожденного в мусорном ящике, причем Максим Александрович сразу же сказал Опалину, что ребенок родился здоровым, а потом его задушили.
Следует отдать молодому помощнику агента должное: он в рекордные сроки провел дознание и установил, кто был матерью младенца. Неграмотная деревенская деваха, явившаяся в Москву на заработки и устроившаяся в домработницы. Ну-с, то-се, закрутила роман со знакомым хозяев, и пожалуйста ребенок. Аборт дорого, будущий отец заявил, что знать ее не желает, а в деревне у нее жених. Хлюпая носом и утираясь рукавом, мать призналась в том, что тайно родила ребенка и тут же его придушила. Но в глазах у нее (Басаргин присутствовал при допросе) не было ни капли раскаяния, да что там даже понимания, что она совершила нечто ужасное. И когда ее уводили милиционеры, она завыла, стала истерически трясти головой и рыдать словно по некой роли, которую полагалось играть на публике.
«Ну, опишу я эту историю, так Поликарп первый скажет мрачно, вы сгущаете краски, Максим Александрович, по вашему тону чувствуется, что вы народ ненавидите. И буду я, чувствуя себя последним идиотом, объяснять ему, что ненавижу детоубийц, потому что есть вещи, которые прощать нельзя, а он станет меня поучать, что надо быть снисходительным к представителям масс, которых веками угнетали Тьфу!»
Третьим делом, на которое вчера попал Басаргин, было еще одно убийство. В подворотне в луже крови нашли труп женщины. Дворник стал рассказывать Опалину, кто она и откуда, а жители соседних домов возмущаться, что местные хулиганы совсем распоясались, и тут труп вопреки всем законам мироздания заворочался, приподнялся и стал заплетающимся языком крыть всех последними словами.
Нет! воскликнул Ракицкий, когда писатель полчаса назад рассказал ему эту историю. Такого, простите, быть не может Вы все выдумали!
Да я видел это своими глазами! горячился Басаргин. Местная пьянчужка упала и ударилась, а может, ее ударили Бутылка вина разбилась, и получилась кровавая лужа! И лежала она, как мертвая
И вы не заметили, что это не кровь, а вино? Не поняли, что гражданка на самом деле жива?
Ну Вокруг все трещали: «Убили, убили! Ах, ах!» Ну, мы и поверили
Ракицкий качал головой, и в глазах его читалось недоверие:
Максим Александрович, ну, это же анекдот Они там, совсем недотепы, что ли, в этом угрозыске?
Но писатель вовсе не считал Опалина недотепой. «Конечно, молодой еще, но Взять хотя бы дело об убитом ребенке: ведь сразу же догадался, что к чему, и стал искать именно в этом направлении Надо будет в очерке похвалить его как выражается Поликарп, подать в положительном ключе. Беда в том»
Беда в том, что муза Басаргина, которой, очевидно, надоело вдохновлять его на творения для «Красного рабочего», сделала крылышками изящное движение и улетела. Писатель гипнотизировал белый лист и не мог выжать из себя ничего.
Пока на Солянке Басаргин переживал неподдельные муки, в тесном здании угрозыска в Большом Гнездниковском Опалин, подперев рукой щеку, изучал сводки без вести пропавших. Стол, за которым он работал, был втиснут в угол помещения. Стена слева, стена впереди, а справа громадный шкаф с папками из дореволюционного полицейского архива, которые не успела сжечь толпа в феврале памятного 1917 года. Дверь ежеминутно хлопала, из неплотно прикрытого окна тянуло сквозняком, но Иван привык не обращать внимания на такие мелочи. На столе агента угрозыска Логинова, который сидел в лучшем месте кабинета, под портретом Карла Маркса, воинственно раздувшего ноздри, затрещал телефон.
Агент Логинов слушает Здесь. Сейчас спрошу Ваня, крикнул Логинов, оторвавшись от трубки, тут какая-то гражданка Теплякова пришла. Говорит, дело у нее до тебя.
Опалин высунулся из-за шкафа:
Дело? Ну ладно
Да, пропустить, сказал Логинов в аппарат. Она хоть симпатичная? спросил он, повесив трубку.
Раз увидишь не забудешь, хмыкнул Иван.
Она явилась через минуту, решительно сжимая сумочку и громко стуча каблуками. Маленькая, с кудрявыми волосами мышиного цвета и глазами немного навыкате, она действительно казалась оригинальной, но симпатичной ее никто бы не назвал. Разговор она начинала, как атаку, бросаясь вперед очертя голову и без всяких предисловий.
Я должна вам сказать кое-что, заявила Теплякова, усаживаясь на стул, который ей указал Опалин. В редакции я не могла, а сейчас могу. Она испустила сухой смешок, от которого у Логинова по спине поползли мурашки, но у Опалина, судя по всему, нервы были крепче, потому что он и бровью не повел. Это касается бегства Колоскова. Вы будете записывать мои показания? внезапно спросила она.
Как хотите, спокойно ответил Опалин.
Его ответ, очевидно, удовлетворил Теплякову она несколько раз одобрительно кивнула.
Я даже не знаю, как мне быть. Она мигала часто-часто, и по лицу ее то и дело проходило что-то вроде судороги. Я сомневалась. С одной стороны, я же там работаю. А с другой Она хихикнула, и тут Логинову захотелось поскорее уйти из кабинета, я, наверное, подпишу. Да, я подпишу показания, потому что кто-то кто-то должен положить этому конец. Как вы считаете?
Опалин видел, что его собеседница взвинчена до крайней степени, но старшие товарищи учили его: «Никогда не мешай свидетелю выговориться», и оттого он улыбнулся, чтобы не отвечать.
Когда все откроется, они очень пожалеют, мстительно добавила Теплякова. А такие вещи скрывать нельзя.
Вам что-то известно о том, почему исчез Колосков? Опалин все-таки решил вернуть странную свидетельницу к тому, что его больше всего интересовало.
Да. Нет! Да! тотчас же ответила Теплякова, дергаясь сильнее обычного. То есть я думаю, что Деньги. Все дело в них. Кто-то заметил, что они пропадают. Не сходятся эти эти Баланс? Да, кажется, баланс. Стали считать 55 тысяч как не бывало.
Опалин вытаращил глаза. Такого он, по правде говоря, не ожидал.
Вы хотите сказать, что из редакции пропало 55 тысяч рублей?
Да! нервно выкрикнула Теплякова. Она задвигала ногами, то сплетая их, то расплетая, то убирая под себя, то шевеля носками туфель. Одновременно она стала ожесточенно чесать шею свободной рукой, потому что в занятой по-прежнему держала ручку сумочки. 55 тысяч. Измайлов их украсть не мог. Они бы и хотели, может, свалить все на него, прибавила гостья с кривой усмешкой, но не на того напали. У него каждая копейка подсчитана и внесена в бумаги. Он очень внимательный. И он не заведовал рекламой. А Колосков да. Теперь они боятся.
Кто они? терпеливо спросил Опалин, решив во что бы то ни стало добиться толку от этой дерганой женщины, выражавшейся так путано.
Оксюкович. Наш главред. И Федотов-Леонов. Заведующий. Я слышала их разговор. Не подумайте, что я подслушивала, быстро добавила Теплякова. Это случайно получилось. Я хотела попросить аванс, подошла к дверям, а они говорили в кабинете. У меня замечательная рубрика «В мире домашней хозяйки». Но наша газета о, это такая клоака!
Когда именно вы слышали их разговор? быстро спросил Опалин.
Три дня назад.
Можете точно передать, что именно они говорили?
Оксюкович был в ужасе. Он говорил, что произошла какая-то ошибка. Поликарп Игнатьевич настаивал. Я запомнила его фразу: «55 тысяч не могут раствориться в пространстве! Куда они делись?» Потом Оксюкович сказал, что подозревать своих чудовищно, ему нехорошо от одной мысли об этом. И заведующий назвал Колоскова. Он держал у себя деньги, полученные за рекламу, он так все устроил, что у него не спрашивали отчетность, и при нем рекламы стало гораздо больше, чем раньше. Главред сказал нет, не может быть, наверное, 55 тысяч Измайлов украл. Но Поликарп Игнатьевич сказал, что через Измайлова такие суммы не проходили, он только выплачивал зарплату, авансы и ведомости у него в образцовом порядке. Потом Оксюкович сказал надо разобраться, но без ГПУ и милиции, никто не должен знать.
Почему? Он так боится за свое место?
Конечно, боится, хотя сам еле дышит, легкие как решето, с отвращением ответила Теплякова. И курит! Видели бы вы, как он курит!