Всего год прошел после того, как Михаил Карпов, бывший спецназовец, бывший омоновец на пенсии, и одновременно писатель-фантаст в 2018 году попал на десятки лет назад в 1970 год. Идет 1971 год год покоя, один из тех годов, которые вспоминаются бывшим советским людям как годы сытости, стабильности, и счастливого детства. За это время Карпов стал самым известным, самым востребованным писателем-фантастом, его «сказки»-фэнтези нарасхват, его собираются издать в американском издательстве «Фаррар, Страус и Жиру», и он отправляется в Нью-Йорк. Но нет ему покоя и там такая уж у него судьба!
А тем временем в правительстве СССР зреет заговор, возглавляемый Шелепиным и Семичастным. Убрать Брежнева! Вот их главная задача.
v 1.0 создание fb2 (Евгений Щепетнов)
v 1.01 оптимизация обложки и дополнительное форматирование (Colourban)
Евгений Щепетнов
1971. Восхождение
Пролог
Я сидел перед Аносовым, и смотрел за его лицом. Оно было страшным. Бледным, окаменевшим, будто выточенным из камня. Он смотрел фотографии, которые я ему привез. Те самые фотографии, которые я забрал у маньяка Сливко.
А еще он посмотрел пленку. Только отдельные кадры из пленки, не все, но этого ему хватило. И я его понимаю. Я видел эти пленки уже оцифрованные, выложенные в интернет. И они меня тоже потрясли. Но я был готов к их восприятию, я знал о Сливко, и как писатель я хотел узнать, как выглядит абсолютное Зло. Ради знания. Ради информации.
А еще я прошел чеченские войны, и захватил чуток Афганистана. И видел трупы наших солдат. И видел съемки, сделанные «духами». И все равно меня потрясло. А для человека, живущего в 1971 году, безопасном, «застойном» году в котором ничего и никогда не случится это было запредельно.
Аносов отложил фотографии, касаясь их так, будто они были вымазаны в чем-то отвратительном, ядовитом одними кончиками пальцев. Потом принес металлический поднос старый, поцарапанный, вроде как медный или латунный. Когда-то поднос наверное был покрыт серебром, но серебро от времени стерлось, оставив после себя покрытую зеленой патиной поверхность.
Тренер снова взял в руки фотографии, и начал их рвать. Рвать, и бросать на поднос. А когда на подносе образовалась приличная кучка рваной фотобумаги чиркнул спичкой. Спичка долго не хотела загораться, потом сломалась, он достал из коробки новую, снова начал яростно чиркать. Я хотел уже забрать у него спички и зажечь огонь, но спичка все-таки вспыхнула, а через несколько секунд занялась и кучка на подносе.
Дым от сгоревшей бумаги поднимался под самый потолок, а тренер смотрел и смотрел в огонь, и я видел, как у него дрожат руки. Наконец, он оторвал взгляд от затухающих останков бумаги, повернулся ко мне:
Как ты его убил?
Три пули в голову.
Он не мучился перед смертью?
Помучился. Я его допросил.
Как? Ты ему что-нибудь сломал? Расскажи!
Я воткнул ему в колено переплетное шило и шатал, пока он не потерял сознание.
Хорошо! Это хорошо! Надеюсь, он как следует почувствовал боль!
Аносов встал, подошел к шкафу, достал оттуда фотографию. С нее смотрел мальчишка лет тринадцати улыбчивый, в пионерском галстуке. Очень похожий на Аносова.
Мой сын Вовка. Сейчас был бы уже взрослым. Я бы учил его стрелять. Он хотел стать военным, как и я
Что с ним сталось? спросил я, уже практически зная ответ.
Его убили. Кто-то перерезал ему горло, когда Вовка шел домой из школы. Забрали мелочь, часы, которые я ему накануне подарил. Их было трое. Все старше Вовки по шестнадцать-семнадцать лет. Они жили неподалеку. Их нашли. Судили. Дали смешные сроки пять, семь лет. Старшему девять. Они отсидели половину срока и вышли.
Аносов замолчал, глядя в пространство, а я ждал, не нарушал тишины. И он продолжил:
Я в командировке был, в другой стране. Я не мог даже уехать, похоронить своего сына. Так случилось. Так было надо. Я военный. Но я их дождался. Старшего, того, что перерезал горло моему сыну он долго умирал. И плохо. Я не хочу даже тебе рассказывать, как он умер. Иначе ты меня самого сочтешь маньяком. Двое других умерли просто. Я свернул им головы. Для их родителей, для всех в этом мире они просто исчезли. Никто так и не узнал, куда они делись. Завели дело, ко мне приходили менты ведь не дураки. Но ничего не смогли доказать. Пугали, угрожали, а я только пожимал плечами.
Аносов потер лоб запястьем правой руки, сильно зажмурил глаза.
С женой мы расстались. Она мне не простила, что когда наш сын умирал, меня не было рядом. Больше я не женился. Где сейчас бывшая жена не знаю. Она меня возненавидела и оборвала все связи. Да я и сам себя возненавидел, так что ее не виню. Больше у меня детей не было. Женщины были я же все-таки мужик. Но детей не было. Наверное.
Наверное? переспросил я.
Была одна женщина уехала. Потом мне рассказали, что она беременна, и скорее всего от меня. Уехала на север. Вроде как в Норильск, но точно не знаю. Мы с ней поссорились она хотела замуж, детей, а я не хотел.
Почему? Почему не хотел?
Трус потому что. Я трус! Потерять еще одного сына?! Я этого не переживу. После смерти Вовки я запил, и меня едва не уволили из армии. Потом все-таки нашел силы, взял себя в руки. И поддерживала меня только одна мысль дождаться! Дождаться этих тварей! И я дождался.
Почему ты мне это рассказал? Вернее почему ты мне рассказал это именно сейчас?
Один из мальчишек, тех, что на снимках очень похож на моего Вовку. Так похож, что я чуть в обморок не упал, как какая-нибудь институтка. Ты, наверное, удивился, чего это я так все воспринял, тертый-перетертый старый пень? Потому тебе и рассказал. А еще потому, что теперь у меня есть цель в жизни. Ты знаешь какая.
Мне «марголин» самому нужен. Так на всякий случай! сказал я неуверенно, ожидая требования вернуть пистолет. Но Аносов махнул рукой:
Найду я себе ствол. И глушитель сделаю, теперь уже, по накатанному совсем несложно. Нет, так-то сложно, конечно, но сейчас я знаю, как его делать, приемы изготовления отлажены все будет как надо! А можно и без пистолета обойтись. Это ты снайпер, тебе без ствола никак. А я я диверсант, разведчик. Я тихо убиваю. Нож, удавка, дубинка вот мое. Список я помню наизусть тот, что ты мне дал. Не забуду. Так что, Миша, ты занимайся своим делом, а я буду своим. Может спасу какого-нибудь Вовку и мне зачтется на том свете. Если он есть, конечно, тот свет. А если нет мне плевать! Главное я сделаю то, что должен сделать.
Мы помолчали, Аносов встал, взял поднос, аккуратно ссыпал пепел в мусорное ведро. Потом настежь открыл окно и впустил в комнату свежий майский воздух, тут же унесший из тренерской едкую вонь сгоревшей фотобумаги.
Когда ты уезжаешь? Аносов взял чайник, подошел к крану, налил воды Уже не вернешься?
Что значит не вернусь? И куда уезжаю? улыбнулся я, с облегчением меняя тяжелую тему.
В Москву, конечно! покосился на меня Аносов ты же насовсем уезжаешь? Или я что-то не понял?
Насовсем кивнул я, и мне стало грустно Не знаю, свидимся ли
Свидимся! уверенно заявил Аносов Земля круглая! Адрес оставь буду в Москве, к тебе забегу. Жаль, конечно, что ты уезжаешь. Но тебе надо делать важное дело! И важнее его нет сейчас ничего. А насчет маньяков забудь, теперь это не твоя забота. Знаешь, когда ты мне в первый раз рассказал я тебе поверил, но все-таки наверное не до конца. И только когда ты привез фотографии Но не будем об этом. Тяжелая тема. Теперь она моя. Я снимаю с тебя ответственность по этой теме! Забудь про этих тварей. Они мои.
Мы помолчали, а потом Аносов продолжил:
И вот что тебе скажу, Миша я не знаю, как у тебя сложится, что с тобой будет, но знай: если понадобится моя помощь любая! Обращайся. Повторю ЛЮБАЯ помощь.
Дорога домой из Ростовской области не заняла много времени. Ночь, день и я дома. Не скажу, чтобы я был спокоен, пока ехал как можно быть спокойным, если у тебя в машине лежит пистолет, из которого ты недавно убил двух человек? И не просто пистолет, а с глушителем! То есть непременный атрибут всех киношных киллеров. Если ты киллер у тебя обязательно должен быть пистолет с глушителем. Иначе нещитово!
Смех смехом, но, если бы меня прихватили с «марголиным» на кармане дешево я бы не отделался. Хотя отпечатков моих нет ни на нем, ни на запасном магазине. Уж об этом-то я позаботился.
Когда приехал Зина ничего меня не спросила. Только посмотрела в глаза, а я ответил на невысказанный вопрос кивком. Она тоже кивнула и поцеловала меня. И больше мы о том, куда я ездил и зачем не говорили.
В газетах, как ни странно, ничего про убийство двух человек в Ростовской области не писали. Впрочем почему странно? Это в 2018 году все газеты, все СМИ будут неделю смаковать описание какого-нибудь смачного преступления, подкрепляя интерес особо яркими, сочными фотографиями. В 1971 году такого не бывает. Даже о крупных катастрофах передают только из уст в уста слухи, рассказы знакомых, или даже зарубежные «голоса».
Помню, как в Саратове в пятиэтажке на улице Танкистов взорвался бытовой газ. Стену дома вынесло практически полностью, обломки полетели через улицу. Ну и что? Хоть одна газета того времени об этом писала? Да боже упаси! В СССР нет проституции, нет наркомании, и нет катастроф. Советский человек живет в раю! И пусть так дальше и думает.
Двоякое у меня чувство от жизни в этом мире, мире 1971 года. Именно мире, а не времени я не уверен, что это мой мир. Совсем не уверен! Ведь я уже внес изменения в историю например тем, что сообщил о скрытых в руководстве КГБ шпионах. Так почему я о них помню? Об этих предателях? Вернее, так: я помню об этих шпионах не потому, что их разоблачили в 1970 году после моего письма, а потому, что в официальной истории, не потерпевшей изменений с моей легкой руки, они жили и здравствовали аж почти что до 90-х годов. И если бы изменения в истории произошли, я и должен был помнить, что шпионов арестовали в 70-м. А а если их арестовали в 70-м, как я мог написать письмо об их работе вплоть до 90-х годов?
Стандартный парадокс попаданца в прошлое: ты идешь, и убиваешь своего дедушку (С какого-то хрена! Кто придумал такую дурь?! Да я за дедушку всех порву!). Убиваешь его до того, как он зачнет твоего отца или твою мать. И значит, ты не мог бы родиться! А если не родился, то как попал в прошлое и убил дедушку?
Единственный способ разрешить этот парадокс это взять за основу ту гипотезу, что ты переместился не в прошлое своего мира, а в параллельный мир, в котором время течет медленнее, чем в твоем. То есть в моем мире 2018 год, а в параллельном еще 1970-й.