Второй час уже. Рейс задержался. Куда ехать?
В Переделкино.
Водитель кивнул:
Ага. Я тебя как-то возил, помнишь?
На всякий случай я кивнул.
Жулье совсем распоясалось сказал водитель. Машина выскользнула со стоянки и рванула по шоссе. Теперь всех наших возим.
С минуту я слушал его мнение о частном извозе, разгуле преступности, очередных обещаниях мэра Полянкина покончить с оной, а потом незаметно задремал.
Когда мы подъехали к прославленному дачному району, уже совсем стемнело. Водитель разбудил меня, и я показал охране у въезда свой пропуск. Наступал вечер, второй вечер подряд, но, поскольку я спал, ощущение возникало такое, словно светлое время суток сократилось до пары часов.
Сейчас направо, командовал я. У дачи Пастернака заверните
Это какая?
Вон та
Водитель мастерски завернул, потом спросил:
Пастернак тоже наш, с фирмы, да?
Я поперхнулся и не нашел, что ответить.
Нет, тот вроде Патерный размышлял водитель. А! Это писатель такой, да?
Да, беспомощно признал я. Писатель. Поэт. Знаменитый
Довольный своей образованностью водитель начал тихонько насвистывать. Каменный затылок охранника дрогнул, и он неожиданно мягким голосом произнес:
Быть знаменитым некрасиво
Странная штука такие вот случайные встречи. Машина остановилась у дедовой дачи, я вышел, стараясь заглянуть в лицо охраннику. Но так и не смог в салоне было темно.
Спасибо, ребята, сказал я. «Вольво» с легким гулом умчалась.
Я остался наедине с домом.
Нет, сказать, что я деда боюсь, это неправда. Даже ребенком я его не боялся. Побаиваются обычно отца, это и правильно для мальчишек. Вот только мне так и не удалось узнать, что такое ласковая мама и строгий папа.
Разбились мои родители. Мне два года тогда было. Разбились на самолете, на мерзкой «тушке» «Ту-154», самолете, который следовало снять с полетов еще в девяностых годах прошлого века. Дед меня и воспитывал если это можно назвать воспитанием.
Я помялся перед калиткой. Она была не закрыта весь район Переделкино и так надежно охранялся.
Нет, держать ответ придется.
Толкнув калитку, я вошел в сад. Окна дачи светили сквозь деревья, неярко на первом этаже, в прихожей, и посильнее на втором, в кабинете деда.
Уже у самой дачи из-за деревьев вынырнула безмолвная черная тень и метнулась ко мне. Я остановился, позволяя Тирану обнюхать себя. Спросил:
Ну? Не признал?
Кавказская овчарка пес серьезный. Тиран секунд пять изучал мои брюки, потом улегся на дорожке. Внимания требовал, паршивец. Уж не знаю почему, но меня в качестве хозяина он так и не научился воспринимать за все четыре года своей собачьей жизни. Скорее я годился ему в партнеры по играм, а изредка в инструмент для чесания брюха. Во всяком случае, сейчас в собачьем взгляде читалось именно это.
Нет, парень, ты обнаглел. Я перешагнул через овчарку, достал ключ и стал отпирать замок. Тиран изо всех сил делал вид, что ничуть не разочарован, а на дорожку просто прилег отдохнуть.
Я вошел в дом и аккуратно запер дверь. Охрана охраной, и пес в саду тоже не зря свой «педигрипал» ест, но замок все равно надежнее.
Петя, ты устал?
Я замер в прихожей, косясь вверх, на винтовую деревянную лестницу. Надтреснутый старческий голос доносился из кабинета. Дед явно оставил дверь открытой, чтобы услышать, когда я войду.
Нет, деда!
Тогда поднимайся.
С легкой тоской я покосился на дверь своей комнаты. Сейчас бы упасть на мягкую, чуть расшатанную и скрипучую, но от этого ставшую еще привычнее кровать Включить вертушку с записью шума прибоя или нет, раскрыть окно пошире и слушать шорох сада
Петр Данилович! рявкнул дед.
Иду! Я кинулся на лестницу.
Ступеньки были невысокими, пологими, наверное, чтобы старенькие писатели не обедняли российскую литературу, падая с лестницы. Я сделал полный оборот, прежде чем оказался на втором этаже. Дверь в дедовский кабинет была открыта, от остальных комнат, давно и наглухо закрытых, словно тянуло тьмой и одиночеством. Мрачно все-таки тут и как дед живет без меня?
Андрей Валентинович Хрумов, бывший психолог и литератор, бывший участник переговоров Земли и галактического Конклава, человек, которого называли Гиммлером космического века, толстый семидесятилетний старик, мой дед
Он сидел в древнем кожаном кресле, когда-то светло-коричневом, а сейчас выцветшем до белизны, в тон его седым волосам. И молча разглядывал меня. На столе светился экран ноутбука, в углу комнаты, водруженный на хилую этажерку с книгами, бормотал включенный телевизор.
Ты чего, деда? тихо спросил я.
Дед медленно поднялся, подошел и обнял меня. Я его на голову выше, но сейчас вновь почувствовал себя маленьким.
Паршивец прошептал дед. Ну, Петька паршивец ведь вначале передали, что ты разбился
Правда? Я пришел в ужас. Представляю, что было с дедом!
Сказали, что ты, отводя челнок от города, врезался в землю
И ты поверил?
Дед отстранился на расстояние вытянутой руки. Уставился мне в глаза.
Я? Конечно. Разве ты поступил бы по-иному?
Я промолчал.
Полчаса ждал новых сообщений. Телефон оборвал. Потом передали, что челнок совершил аварийную посадку на шоссе.
Дед тихо, кашляюще засмеялся.
Тогда я успокоился. Разбиться, спасая людей, ты мог. А вот при аварийной посадке никогда!
Почему?
Потому! рявкнул дед, вновь переходя на обычный тон. Врачи тебя смотрели?
Конечно!
Сотрясения, ушибы, переломы?
Ну я же здесь стою! Нет.
Дед кивнул, зашаркал к креслу. Я устроился на жестком венском стуле в углу комнаты. С самого детства я любил здесь сидеть, тихонько наблюдая за тем, как дед работает. Порой он разрешал мне притащить свой компьютер, я ставил его на краешек стола и делал уроки, пока дед работал. А если у него было хорошее настроение, то под вечер мы перекидывали между машинами шнурок и играли в какую-нибудь стратегическую игру
Итак, рассказывай, устраиваясь в кресле, сказал дед. Нет постой.
Он с легким смущением отвел глаза и достал из ящика стола огромную хрустальную пепельницу, спички, трубку и кисет с табаком. Я, еще как вошел, почувствовал, что дед сегодня курил, но упрекать его не стал.
Но такого, чтобы дед при мне начал травить организм, давно не бывало.
При выработке посадочной траектории начал я, безнадежно разглядывая фотографию на стене. На ней были мама, папа и я совсем еще маленький, кудрявый и светловолосый. Лицо у меня было глупое и обиженное.
Стоп, раскуривая трубку, велел дед. Мне не нужны подробности твоей посадки. Я хочу знать, что случилось на Хикси?
Вот так.
А чего еще я мог ожидать от своего деда?
Я взял груз кортризон
Петя, мальчик мой в первую очередь я хочу знать кто? алари, счетчики или куалькуа? И говори свободно, нас никто не услышит.
Счетчики прошептал я.
Дед выпустил в потолок струю белого, пахнущего скорее пряностями, чем табаком, дыма. Кивнул:
Я все-таки рассчитывал на алари Они точно не замешаны?
Не знаю уже ничего не соображая, признался я. Вроде бы нет.
Петя, я учил тебя, что отрицание никогда не может быть достаточно информационно насыщенным
Возможно, да.
Прекрасно. Теперь все по порядку.
Хикси. Груз кортризона. Старт нормальный. В момент выхода на орбиту на встречном курсе оказался крейсер крейсер алари
Дед довольно заулыбался.
Я отбросил все попытки разобраться в происходящем и принялся рассказывать все случившееся. Коротко, пока речь шла о предыстории, и подробно, когда на сцене если крошечную кабину «Спирали» можно обозвать сценой появился счетчик.
Прекрасно, подвел итог дед. Более чем хорошо.
Я ничего не понимаю, признался я.
Например?
При чем тут алари?
Что тебе помешало провести положенный осмотр челнока перед уходом в джамп?
Крейсер
Вот. В результате экстренного джампа ты первое, не обнаружил счетчика, второе ушел в прыжок с плохо рассчитанной траекторией. И был вынужден принять помощь Чужого.
Значит, все подстроено? Он врал? Я даже не удивился.
Но дед покачал головой:
Почему же врал? Сообщил часть правды. В операции проникновения на Землю участвуют не только живые компьютеры. Еще и воинствующие грызуны.
А им-то зачем?
Петя, на тебя давит известный всем космонавтам факт боевые корабли алари сильнейшие в Конклаве. А тебе не кажется странным, что алари вынуждены содержать такой чудовищно огромный и разорительный флот? Они тоже в ловушке, Петя. Как и мы, как и счетчики. Они боевая гвардия Конклава. Эта роль может устраивать часть расы, но никак не всех алари. Будь они воинственны от природы, давно бы истребили друг друга или схватились со всеми прочими Чужими.
Дед кашлянул, выколотил трубку и принялся набивать ее заново.
Сложилась классическая ситуация, удовлетворенно произнес он. Имеются по меньшей мере три расы космоса, которые не удовлетворены текущим положением дел. Три расы, считающие себя ущербными, рабами, вынужденные играть заданную роль. Если бы ты знал, как давно я ждал этого мига!
А как же счетчик? Как его найти?
Найти? Зачем? Он и сам прекрасно нас найдет. Точнее меня.
Вот чего никогда за дедом не замечал, так это мании величия.
Дед, ты все-таки не секретарь ООН и не президент России
Кому нужны эти должности? презрительно фыркнул дед. Думаешь, я променял бы это кресло на кресло Мбаны Монтенебо или Алексея Шипунова? Ха!
Ты думаешь, счетчик и впрямь шел к тебе?
Конечно! Как он себя зовет? Карел? Карел Готт Дед затрясся от хохота. Почему он обозвал счетчика богом абсолютно не пойму!
Дед жалобно сказал я. Примерно тем же тоном, как в детстве, когда у меня не выходила задачка по дифференциальному исчислению или я никак не мог усвоить параграфы Галактического Кодекса с их официально трехсмысленным толкованием и перекрестными ссылками
Петя! Ты устал. Тебе сейчас поспать надо. А мне подумать.
Я встал когда дед отправляет меня в кровать, то спорить бесполезно. Это я с детства усвоил. И все же спросил:
Так ты что не сердишься? Не считаешь предателем?
Дед отложил трубку и пораженно посмотрел на меня:
Петя! Ты прекрасно себя вел! Ты сделал то, что необходимо было сделать! Если бы за воспитание давали Нобелевскую премию, я был бы бесспорным на нее кандидатом!
Я поспешил ретироваться. Слабостей у деда немного, но когда речь заходит о нобелевке лучше убежать. Иначе придется вновь выслушивать историю о том, как дед ее не получил, и все из-за трусости чиновников, не рискнувших дать заслуженную награду автору «Манифеста обреченных» и «Введения в психологию не-людей».