Учитывая постоянные разговоры о финансовых проблемах и напряженную атмосферу в доме, мы не были готовы к тому, что как-то утром сообщил нам папа.
Как вы смотрите на то, чтобы поехать в Германию, девочки? спросил он.
Заметив наше изумление, он быстро добавил, что это не на всю жизнь. Это всего лишь семейный отпуск. Такой, какой устраивают себе семьи, имеющие собак.
Мы остановимся у Кайзера! сказал папа.
Кайзером звали немецкого режиссера, папиного приятеля. Он совершенно спокойно относился к довольно оскорбительному прозвищу. Папа сообщил нам, что у Кайзера есть бассейн, а потом поразил очередным откровением. Мама с нами не поедет.
Почему ты не едешь, мама? Я не понимаю!
Перспектива дальнего путешествия с одним лишь отцом меня пугала. Он с работы не мог вернуться, не потеряв ключей от дома. Доверять ему три наших паспорта было верхом неосмотрительности. И вся идея казалась довольно странной. Наша труппа была слаженным квартетом. Мама сглаживала папины странности и облегчала общение нашей семьи с посторонними людьми. Именно она уговаривала работников аэропорта посадить нас в самолет после окончания посадки. Она пахла амброй, теплом и Холли-Виллидж. Она должна была ехать с нами.
Мама что-то сказала о пьесе, которую нужно закончить, и весело предложила нам купить себе новые наряды для этой пугающей поездки.
Только папе не говорите, ради всего святого!
Через неделю мы втроем отправились в Германию, спешно перегруппировавшись, чтобы скрыть отсутствие недавно отколовшейся от нашей труппы главной актрисы.
Почему ты не купаешься, Рэйч? спросил папа, когда мы с ним плескались в бассейне вместе с дочерью Кайзера и его длинноногой второй женой.
Рэйч сидела в тени, с головой уйдя в роман Джеки Коллинз, думаю, папа именно поэтому к ней и пристал.
Мне не хочется. У меня живот болит, па, ответила она.
Рэйч надеялась, что папа поймет эвфемизм, принятый в нашей школе, где о месячных открыто не говорили.
Папа не понял.
Рэйчел, тебе пора отказываться от странной философии. Жизнь не строится вокруг твоих желаний. Плавание полезно для твоего женского здоровья, неловко закончил он. Я настоятельно советую тебе искупаться.
Золотая надпись на обложке романа Джеки Коллинз блеснула на солнце, когда Рэйч, забыв о своей ангельской роли белого лебедя, швырнула книжку на землю и в ярости убежала в дом.
Рэйч, он просто ничего не понимает в месячных, утешала я сестру, бросившись вслед за ней.
Капли с купальника оставляли мокрые пятна на дорогих коврах Кайзера. Неожиданно мне стало стыдно за свое детское тело, свободное от гормональных всплесков и волосков.
Знаешь, я так скучаю по маме, печально сказала Рэйч. Как мне хотелось бы, чтобы она поехала с нами
Рэйчел! крикнула я, подражая суровому отцовскому тону. Пора отказываться от странной философии. Жизнь не строится вокруг твоих желаний!
Получилось у меня очень похоже, и Рэйч улыбнулась. Но этого оказалось недостаточно. Мама просто знала, как справляться с такими моментами.
На следующий день мы отправились на прогулку в лес возле дома Кайзера. Папа предложил мне забраться к нему на плечи. Раньше такого не случалось чувствовалось, что ему хотелось быть настоящим отцом. Но я была просто счастлива. Он поднялся, бормоча что-то о «стоянии на плечах гигантов». Под одобрительные крики он бросился бежать, распевая «Долгую, извилистую дорогу».
На следующий день мы отправились на прогулку в лес возле дома Кайзера. Папа предложил мне забраться к нему на плечи. Раньше такого не случалось чувствовалось, что ему хотелось быть настоящим отцом. Но я была просто счастлива. Он поднялся, бормоча что-то о «стоянии на плечах гигантов». Под одобрительные крики он бросился бежать, распевая «Долгую, извилистую дорогу».
Остановись, папа! крикнула я, а он продолжал бежать по лесу, увлекшись своими видениями. Мне страшно!
Не бойся, детка! успокоил он меня и тут же споткнулся об упавшую ветку, я перелетела через его голову и грохнулась оземь.
Пап, ты идиот! закричала Рэйч, вытирая кровь у меня под носом и выпутывая из моих волос ветки и еловые иголки, а я удивленно смотрела на нее.
Папа виновато похлопал меня по спине, назвал себя «дураком высшей пробы». Элегантно выйти из столь драматичного момента ему никак не удавалось.
Я понимала, что эта неуклюжая попытка быть нормальным отцом его смущает. Он просто не умел совмещать свое абстрактное мышление с чисто семейными обязанностями на прогулке. Без сдерживающего влияния мамы мы все немного запутались. Впрочем, без рационального, аналитического папиного ума мамина импульсивная натура часто превращала мелкие ссоры в настоящие скандалы. Для того чтобы мотор нашей семьи работал ровно и без сбоев, нужны были они оба.
Дальше наш отпуск проходил спокойнее. Мы приняли негласное решение заниматься тем, что более соответствует папиному характеру, не увлекаясь отдыхом на природе. Мы покупали красивую бумагу и конверты в книжном магазине, пока он листал томики Брехта и Кафки. Мы смеялись над немецкими мыльными операми. Мы с Рэйч возвращались домой загорелыми и довольными настоящими отдыхающими, а не смущенными туристами, впервые оказавшимися в чужой стране.
Когда мы вернемся, нам с мамой нужно будет кое-что вам сказать, сказал папа, когда мы катили в разбитой машине, тормоза которой скрипели, как греческие фурии, по мокрой от дождя дороге на север Лондона.
А что? спросила я. Нам это понравится?
В колонках машины гремела мрачная музыка Стивена Сондхайма из оперетты «Суини Тодд».
Папа оглянулся через плечо и коротко бросил:
Посмотрим!
Чтобы сообщить нам новость, на которую папа намекал в машине, родители выключили телевизор. «Дохлому коту» Дэнни молчание телевизора понравилось, но прозвучавшие слова нас с Рэйч буквально оглушили.
Ну, начал папа, мы с вашей мамой ваша мама и я мы решили, что нам лучше расстаться На время, добавил он, словно вручил нам карамельку после болезненного укола.
Что значит «расстаться»? взвизгнула я, хотя прекрасно поняла, что он имел в виду.
Я пыталась выиграть время, чтобы осмыслить новость. В начале 80-х расставание родителей было чем-то новым и пугающим, настолько необычным, что этому был даже посвящен целый фильм «Крамер против Крамера». Это случалось с богатыми людьми в газетах, с героями американских мыльных опер и подростковых книжек, которые мы читали. Как это могло случиться с нами?
Это значит, что вы разводитесь, спокойно сказала Рэйч, уже совершившая сложный мысленный прыжок туда, куда я еще не добралась. Расставание это было «возможно», развод «окончательно».
Мы не говорили «разводимся», дорогая сказала мама. Мы расстаемся Папе нужно жить рядом с Би-би-си, поэтому он уедет к друзьям. И мы подумали, что можем устроить небольшой перерыв
Перерыв. Перерывы устраивают в школе там они называются переменами. На перемене можно выпить горячего шоколада из автомата, поболтать с подружками про мальчиков и спеть модную песенку. Перемена это нечто позитивное, полное возможностей. Этот же перерыв был зловещим, полностью меняющим жизнь и постыдным. Это был не перерыв это была жуткая пропасть.
Мы с Рэйч изумленно переглянулись. Я решила положиться на ее подростковый цинизм и не поддаваться на то, что пытались впарить нам родители. Я никогда не слышала, чтобы другие отцы покидали семейный дом, чтобы жить поближе к работе. Особенно к такой работе, которая подразумевала хождение по офису в носках и обращение к женщинам-коллегам: «Аннабель, сегодня ты выглядишь чертовски соблазнительно».
В машине мы спросили, хорошие ли это будут новости. Ты ответил: «Посмотрим», возмутилась Рэйч. Ей явно было легче сосредоточиться на отцовской бестактности относительно столь травматичных откровений.
Ну да, кивнул папа, а потом добавил: Это было бы предпочтительным исходом.
Некоторые фразы крутятся в голове долго и безостановочно, пока ты пытаешься понять их возможные смыслы. «Предпочтительный исход» стал для меня такой фразой.
Я заплакала. Мама обняла меня, ее браслеты звякнули. Рэйч глотала сердитые слезы, яростно вытирая глаза кулаками. Новость подкосила ее. Сюжет развернулся таким образом, что все предшествующие события потеряли смысл. Вот только когда я начала припоминать их, мне стало ясно, что гигантские красные флаги висели повсеместно.
Мы могли никогда не стать семьей с собакой. Но что случилось теперь? Теперь мы перестали быть даже просто семьей.
Мне никогда не приходила в голову мысль, что наш квартет может распасться из-за каких-то трудностей.
Мы смеялись над разногласиями, мы справлялись и продолжали играть, как истинные профессионалы. Наше странное племя, состоявшее из четырех человек, имевшее собственный язык и динамику, всегда собиралось вместе после приключений в других мирах. Как оно может перестать существовать?
Может быть, вы еще будете жить вместе? спросила я с фальшивой надеждой того, кто только что был обманут и еще не понял, что человек, сообщивший эти известия, свыкся с ними давным-давно. Здесь не о чем было договариваться, не на что надеяться. Родители всего лишь думали, как выйти из этого разговора с минимальными потерями.
Кто знает, натянуто улыбнулся папа.
Мы с Рэйч поднялись к себе и переоделись в пижамы в пять часов. Возможно, мы пытались напомнить родителями, что все еще дети. Да, мы умели произносить сложные слова, знали, что никогда не следует подавать сладкое вино, и понимали, как беседовать с лидером оппозиции. Но нам было всего лишь одиннадцать и тринадцать лет.
Следующие несколько месяцев мы с Рэйч тянулись друг к другу с новой силой отчаяния. Она напоминала мне: «Эмми, мы с тобой ВСЕГДА будем друг у друга».
Я рассказала ей о девочке из нашей школы, которой я по глупости доверилась. «Это абсолютно кошмарно!» заявила она, а потом раструбила о нашей жизни по всей школе. Наши разговоры в секторе Газа продолжались всю ночь. Мы пытались понять происходящее, копаясь, как судебные патологоанатомы, в трупе родительского брака.
Случаются ссоры, из-за которых кто-то из родителей хочет уйти. Папа называл себя бездомным, пытающимся найти дорогу в чужой дом. Я чувствовала, что он вовсе не хотел уходить. Он слонялся между друзьями, прожил несколько месяцев у телеведущего Ника Росса, имел неловкую историю с одним продюсером, который положил на него глаз, а потом несколько недель провел в доме супружеской пары там его поили коньяком, чтобы в полной мере насладиться его красноречием.