Я с завистью сравнивала удобную и практичную одежду для игр Люси с нашей, которая более всего подошла бы юным принцам, приветствующим своих подданных с балкона. Вельветовые брюки Люси с обтрепанными краями демонстрировали экономную финансовую стратегию семей, имеющих собаку. Мои кожаные туфли и пальто с золотыми пуговицами покупали на Бонд-стрит, а потом мы получали суровые письма с напоминанием о неоплаченных чеках. «Но ведь Джон Кеннеди-младший на похоронах отца был в пальто именно от Rowes!» заявляла мама, когда я умоляла ее купить мне что-нибудь в «Маркс и Спенсер» «как у Люси Симпсон».
В нашей школе Люси была настоящим образцом для подражания. В моем представлении она располагалась где-то между домами А. Э. Хаусмена[17] и Чарльза Диккенса. В нашей школе была довольно своеобразная учительница актерского мастерства. В «Сказании о Старом Мореходе» мы изображали погибших моряков и распевали: «Моей стрелой убит был альбатрос!» «Они твердят, что я ПОВЕСИЛ СВОЮ МАТЬ!» нестройно пели мы под столь же нестройный аккомпанемент скрипок.
В нашей школе Люси была настоящим образцом для подражания. В моем представлении она располагалась где-то между домами А. Э. Хаусмена[17] и Чарльза Диккенса. В нашей школе была довольно своеобразная учительница актерского мастерства. В «Сказании о Старом Мореходе» мы изображали погибших моряков и распевали: «Моей стрелой убит был альбатрос!» «Они твердят, что я ПОВЕСИЛ СВОЮ МАТЬ!» нестройно пели мы под столь же нестройный аккомпанемент скрипок.
В следующий раз мы изображали пораженных радиацией жертв ядерного холокоста, что привело добрых родителей из семей, имеющих собак, в настоящий ужас. Мой отец назвал их реакцию «провинциальной брезгливостью» он частенько говорил нечто подобное о тех, у кого была газонокосилка. «Прекрасное экспериментальное произведение!» согласилась мама.
Симпсоны никогда не сочли бы пьесу о жертвах ядерного холокоста «прекрасным экспериментальным спектаклем». У Симпсонов была машина-универсал. Но, главное, у них был Ральф, который каждый день с павловской надежностью запрыгивал на окно их эдвардианского дома, встречая отца семейства, банковского служащего. У них был холодильник, заполненный контейнерами Tupperware, а на журнальном столике аккуратно лежал еженедельник Radio Times, где красным кружочком было обведено время передачи «Лев, Колдунья и платяной шкаф». Уезжая в отпуск, Симпсоны включали таймер света, потому что «папа считает, что лучше поберечься, чем потом сожалеть». Так сказала мне Люси, когда мы с ней поднимались по лестнице, застеленной бежевым ковром, в ее комнату, чтобы заняться «домашними заданиями». Лучше поберечься, чем потом сожалеть. Поразительно глубокая максима мистера Симпсона произвела на меня впечатление гораздо более сильное, чем слова Мартина Лютера Кинга: «Не бывает неподходящего момента для того, чтобы поступить правильно».
В глазах моего внутреннего Горлума Люси Симпсон была героическим хранителем Кольца. В своей темной спальне я мечтала об универсале, который водили ее родители, и о поводке Ральфа, который висел на крючке в кухне. Машина и поводок стали для меня символом «прелести». Люси принимала мою дружбу со спокойной веселостью. Мои странные истории ее развлекали, а желание проникнуть в ее домашний мир даже льстило. После моих экстравертных выходок она с укоризной покачивала головой и мягко, по-родительски, меня журила: «Полная чушь!» или «Это уже перебор!»
Когда мистер Симпсон отправлялся в командировки, он слал домой открытки. Открытки аккуратно расставляли на каминной полке. Все они были посвящены одному и тому же: «Отличная еда. Скучаю по вам!» Внешне открытки ничем не отличались от тех, что периодически присылал нам папа, когда отправлялся на съемки очередного фильма. Массивный эдинбургский замок соседствовал с Эйфелевой башней. Но стоило перевернуть папину открытку, как сразу становилось ясно это не письмо мистера Симпсона:
Дорогие Эм и Рэйч,
Венеция это настоящая мечта об элегантной жизни в ослепительно красивом месте, которая неожиданно исполнилась. Но насколько же мрачна история этого города чума, кровавая резня, страдания Полагаю, такова цена за презрение к богам скромности и логики только подобное чувство могло заставить людей построить этот архитектурный шедевр на забытом богом болоте. И все же это чудо стоило каждой потраченной на него лиры.
Люблю вас,
ПапаИногда миры непохожих открыток сталкивались это происходило во время наших семейных встреч с Симпсонами. Я считала эти визиты возможностью показать родителям цели, к которым им следовало стремиться. Так коучи используют зависть в качестве мотивирующего принципа. Но семья моя так легко не поддавалась, и моя одержимость столь организованным образом жизни их лишь изумляла. Сверкающая кухонная утварь Симпсонов не производила на Рэйч никакого впечатления. Папа весьма критически рассматривал книги на их полках, а мама сразу же просила дать ей пепельницу и открыть побольше вина за обедом. Словом, наша фирменная развращенность мгновенно портила спокойную и безмятежную атмосферу этого дома.
Во время таких визитов я всегда чувствовала себя неловко. Я боялась момента, когда папа начнет рассуждать о капитализме, подавляя своим интеллектом любые разговоры про отпуска и школьные праздники. Мама элегантно уводила беседу в сторону, не давая папе зайти на опасную почву. Для этого у нее было запасено множество забавных историй.
Гораздо проще было исследовать мир семей, имеющих собаку, в одиночку. Я научилась мимикрировать и сливаться со средой. А для этого я внимательно наблюдала за их поведением и перенимала детский лексикон «вкусняшка!», «уррра!», «дурачок» Я всегда поднималась по утрам первой, чтобы показать, что для меня ранний завтрак в кругу семьи самое естественное дело.
Даже причины редких семейных конфликтов у Симпсонов казались мне поразительно милыми. Они ссорились из-за того, чья очередь лидировать в «Монополии» и включать ли в машине Фила Коллинза или выбрать другую музыку. У нас же конфликты были другими: «Сколько еще этот чертов чилийский пианист будет ночевать на нашем диване?» (Ответ: «Вечность!»)
У Симпсонов был загородный коттедж в Саффолке, и меня иногда приглашали туда на уик-энды. Мы загружались в их машину, запасались сладостями в дорогу и играли в «шпиона», а Ральф спокойно спал в багажнике за решеткой. «Кто хочет пойти и нарвать фенхеля к обеду?» спрашивала их мама, Салли, и сразу же предлагала мне сменить красивые кожаные туфли на резиновые сапоги. Мы бегали по полям, а Ральф несся впереди, энергично размахивая хвостом. Мы играли в настольные игры и отправлялись в «поездки», останавливаясь в сельских пабах, чтобы заказать креветок. А потом нас ожидали ванна, чай и «только одна глава из ваших книжек!», перед тем как в доме гасили свет.
Выходные у Симпсонов становились для меня пропуском в совершенно другую жизнь, где четко разделены миры взрослых и детей. Здесь люди разговаривали, не переходя на длинные монологи, усыпанные цитатами из Филиппа Ларкина.
Может быть, все переживают нечто подобное, когда проводят время в кругу других семей? Когда мы начинали собирать сумки, чтобы возвращаться в Лондон, я чувствовала себя предательницей. Я возвращалась к тем, кто совершенно не сознавал моего эмоционального предательства. Люси и ее сестра Джессика мирно спали в машине, а я смотрела на мелькавшие в окне безмятежные сельские пейзажи, терзаясь противоречивыми чувствами. Меня тянуло к этой другой жизни, но в то же время я испытывала облегчение от возвращения в знакомую и теплую реальность моей эксцентричной семьи.
Я подходила к дому с готическими окнами. Трикл спешил мне навстречу по газону, и его причудливый ошейник поблескивал на солнце. И я ощущала чувство принадлежности нашему странному миру. Я завидовала жизни Симпсонов, но люди из странного готического дома были моей бандой. А члены банды всегда держатся вместе.
Глава четвертая
Как-то ночью мы с Рэйч проснулись оттого, что кричала мама. В Холли-Виллидж хватало драм, но на тот раз что-то было не так. Мы бросились на лестницу, чтобы подслушать. Папа что-то крикнул в ответ, потом хлопнула дверь и все кончилось. Мы проскользнули в свою спальню, решив все обсудить в нашем секторе Газа.
Эпических семейных ссор у наших родителей никогда не случалось. Мама обезоруживала вспылившего отца спокойным тоном, достойным переговорщика при захвате заложников. Замаскированная враждебность и захлопнутые двери были нам чужды. Обычно все конфликты в нашем доме разрешались шумно и быстро. Но молчание стало новым оружием в мамином арсенале надо признать, весьма эффективным в атмосфере постоянного шума.
В Холли-Виллидж явно что-то происходило.
Папа стал все время проводить в закрытом кабинете. Он о чем-то тихо разговаривал по телефону с Анитой. Мама, цокая каблуками, возвращалась из театра позже, чем обычно. После этого папа часто стремительно спускался по лестнице. Очень редко они проводили ночь вместе в нашей семье все как-то изменилось.
Как-то в субботу Рэйч решила разобраться, что происходит. Папа дремал под фильм с Бингом Кросби, а она совершила налет на родительскую спальню. Мама ушла на обед в клуб «Занзибар» со своими театральными друзьями-геями.
Рэйч, как истинный следователь, обшаривала ящики, а я стояла на стреме. Мне досталась роль недотепы, которому нельзя доверить ничего более ответственного.
Смотри, я нашла его дневник! торжествующе прошипела сестра.
Через какое-то время тон ее стал разочарованным.
Тут все про книжки, прошептала она, листая страницы, а потом спросила: А что такое «супружеский долг»?
Я пожала плечами, представив, как папа исполняет какой-то ритуал, связанный с кострами и жертвоприношениями животных.
Раньше в нашей семье царил дух равенства, и в подобных шпионских изысканиях нужды не было. Мы знали об отношениях родителей все знали даже то, что на заре этих отношений мама нашла у отца письмо от другой женщины. А у мамы был роман с женатым мужчиной. А первый папин брак с женщиной по имени Ширли распался («Я устал жить в соответствии с чужими ожиданиями»). Но теперь между нами и проблемами взрослых пролегла странная граница. Мысль о том, что у родителей есть собственная жизнь, которая нас не включает, казалась абсурдной.