Тут не так уж жарко, сказала я. И подняла воду повыше: Вот.
Я подошла поближе, помня о том, что я такое. На мне было зеленое платье, сшитое мамой. Ткань легкая, но закрыто было все, вплоть до лодыжек и запястий. Она и покрывало меня носить заставила бы, но духу не хватило.
Сейчас происходило нечто странное. Обычно люди сторонились меня, потому что я была эву. Но иногда меня обступали женщины.
Кожа у нее, говорили они друг другу, не обращаясь ко мне, больно гладкая и тонкая. Как верблюжье молоко.
А волосы необычные, пушистые, как облако сухой травы.
А глаза как у пустынной кошки.
Ани создает странную красоту из уродства.
Когда дорастет до обряда одиннадцатого года, может, будет красавица.
А толку-то в обряде? Никто на ней не женится.
И раздавался смех.
На базаре мужчины пытались схватить меня, но я всегда оказывалась шустрее, и умела царапаться. Научилась у пустынных кошек. Все это смущало мой шестилетний ум. И, стоя перед этим кузнецом, я боялась, что он тоже может счесть мои уродливые черты странно притягательными.
Я протянула ему чашку. Он взял ее и сделал долгий глубокий глоток, выпил все до капли. Я была высокой для своего возраста, но и он был огромным. Пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть его улыбку. Он выдохнул с большим облегчением и отдал мне чашку.
Хорошая вода, сказал он и вернулся к наковальне. Для водяного духа ты слишком большая и уж точно слишком смелая.
Я улыбнулась и сказала:
Меня зовут Оньесонву Убейд. А вас, Ога?
Фадиль Огундиму, он посмотрел на руки в рукавицах. Я бы пожал тебе руку, Оньесонву, но рукавицы горячие.
Это ничего, Ога, сказала я. Вы же кузнец!
Он кивнул.
Как и мой отец, и его отец, и его отец и так далее.
Мы с мамой только недавно здесь поселились, брякнула я. И тут вспомнила, что уже поздно: Ой, мне надо идти, Ога Огундиму!
Спасибо за воду. Ты была права. Я хотел пить.
Потом я часто его навещала. Он стал моим лучшим и единственным другом. Если бы мать узнала, что я хожу к чужому мужчине, она бы меня побила и надолго запретила гулять одной. Ученик кузнеца, Джи, меня ненавидел и каждый раз это показывал, кривясь в отвращении, словно я больное дикое животное.
Не обращай на Джи внимания, сказал кузнец. Он умеет обращаться с металлом, но воображения ему не хватает. Прости его. Он дикарь.
А вы думаете, что я нечистая?
Ты прелестна, сказал он, улыбаясь. То, как ребенок зачат, не его вина и не его бремя.
Я не знала, что значит зачат, и не стала спрашивать. Он сказал, что я прелестна не хватало еще, чтобы он взял свои слова назад. К счастью, Джи обычно приходил поздно, когда становилось прохладнее.
А вы думаете, что я нечистая?
Ты прелестна, сказал он, улыбаясь. То, как ребенок зачат, не его вина и не его бремя.
Я не знала, что значит зачат, и не стала спрашивать. Он сказал, что я прелестна не хватало еще, чтобы он взял свои слова назад. К счастью, Джи обычно приходил поздно, когда становилось прохладнее.
Вскоре я уже рассказывала кузнецу о жизни в пустыне. Я была мала и не понимала, что о таких скользких темах не надо болтать. Что мое прошлое, само мое существование скользкая тема. В обмен он кое-что рассказывал мне о металлах, например, какие из них легко поддаются огню, а какие нет.
Какая была ваша жена? спросила я однажды.
На самом деле просто сболтнула. Меня больше интересовал маленький хлебец, который он мне купил.
Ньери. Чернокожая, он обхватил обеими руками свое бедро. И с очень сильными ногами. Она была наездницей на верблюдах.
Я прожевала и проглотила хлеб.
Правда?!
Говорили, что она держится на верблюде за счет силы ног, но я-то знал. У нее был еще и дар.
Дар чего? спросила я, подавшись вперед. Она ходила сквозь стены? Летала? Ела стекло? Превращалась в жука?
Ты много читаешь, засмеялся кузнец.
Дважды прочла Великую книгу! похвасталась я.
Впечатляет, сказал он. Ну а моя Ньери понимала верблюжий язык. Верблюжий доктор мужская работа, так она стала наездницей. И она не просто на них скакала. Она выигрывала скачки. Мы познакомились подростками. Поженились в двадцать лет.
Какой у нее был голос?
Страшный и прекрасный.
Я не поняла и наморщила лоб.
Она была очень громкой, пояснил он, откусывая от моего хлеба. Много смеялась, когда радовалась, и много кричала, когда злилась. Понимаешь?
Я кивнула.
Какое-то время мы были счастливы, сказал он и умолк.
Я ждала, когда он продолжит. Я знала, что будет плохое. Но он просто смотрел на кусок хлеба, и я сказала:
Ну? Что было дальше? Она тебя обидела?
Он усмехнулся, а я обрадовалась, хотя спрашивала всерьез.
Нет, нет, сказал он. В день самой быстрой в ее жизни гонки случилось ужасное. Это надо было видеть, Оньесонву. Был финал скачек в честь Праздника Дождя. Она и раньше выигрывала эти скачки, но в тот день собиралась побить рекорд скорости на дистанции в полмили.
Он помолчал.
Я стоял у финиша. Все там были. Земля была сырая после вчерашнего ливня. Надо было перенести гонку. Вот показался ее верблюд, он бежал своим прихрамывающим аллюром. Так быстро еще ни один верблюд не бегал, он закрыл глаза. Он оступился и упал, его голос сорвался. В конечном счете, сильные ноги Ньери ее погубили. Они удержали ее верхом, и упавший верблюд раздавил ее своим весом.
Я ахнула, зажав рот руками.
Если бы она упала с него, то выжила бы. Мы были женаты всего три месяца, он вздохнул. Ее верблюд отказался ее покинуть. Он всюду следовал за ее телом. Ее кремировали, а верблюд через несколько дней умер от горя. И еще несколько недель все верблюды в округе плевались и стонали.
Он надел рукавицы и вернулся к наковальне. Разговор был окончен.
Шли месяцы. Я приходила к нему раз в несколько дней. Я знала, что сильно рискую, скрывая это от мамы. Но была уверена, что дело того стоит. Однажды он спросил меня, как у меня дела.
Ничего, ответила я. Вчера о вас говорила одна дама. Она сказала, что вы лучший кузнец на свете и какой-то Осугбо вам хорошо платит. Это хозяин Дома Осугбо? Мне всегда хотелось туда зайти.
Осугбо не человек, ответил он, изучая кусок кованого железа. Это группа джвахирских старейшин, которые поддерживают порядок. Главы нашего правительства.
А что означает правительство я не знала и не хотела знать.
Как поживает твоя мама?
Хорошо.
Я хочу с ней познакомиться.
Я нахмурилась и задержала дыхание. Если она о нем узнает, то отлупит меня так, как никогда еще не лупила, и я потеряю единственного друга. Зачем ему с ней знакомиться? Я вдруг почувствовала, что ревную маму. Но как я могу ему помешать? Я закусила губу и неохотно выговорила:
Ладно.
К моему ужасу, он пришел к нам в палатку тем же вечером. Выглядел, однако, сногсшибательно широкие белые штаны, белый кафтан. На голове белое покрывало. Одеться во все белое означало предстать пред кем-то с глубоким смирением. Обычно так делали женщины. Для мужчины это очень необычно. Он знал, как подступиться к маме. Сначала она его боялась и сердилась. Услышав о нашей с ним дружбе, она так отшлепала меня, что я убежала и проплакала несколько часов. И все же через месяц Папа и мама поженились. На следующий день после свадьбы она и я переехали в его дом. С тех пор все должно было идти прекрасно. И пять лет все было хорошо. Потом началось странное.
Глава третья
Прерванный разговор
Из-за Папы мы с мамой осели в Джвахире. Но даже если бы он не умер, я бы все равно оказалась здесь. Остаться в Джвахире мне было не суждено. Во-первых, я слишком непостоянна, во-вторых, меня толкало кое-что еще. С момента зачатия я была проблемой. Черным пятном. Проклятием. Я поняла это в одиннадцать лет, когда со мной случилась странная вещь. После нее маме наконец пришлось рассказать мне неприглядную историю моего зачатия.
Был вечер, и приближалась буря. Я стояла в проеме задней двери, глядя, как надвигается стихия, и тут, прямо у меня на глазах, в мамином саду, большой орел напал на воробья. Рухнул на него с неба и улетел с ним в когтях. С воробьиного трупика упали три окровавленных коричневых пера. Они приземлились в мамины помидорные грядки. Когда я подобрала одно из перьев, прогремел гром. Я растерла кровь между пальцами. Не знаю, зачем я это сделала.
Кровь была липкой. И сильно пахла медью, будто я ею облилась. Я зачем-то наклонила голову, прислушиваясь, принюхиваясь. «Здесь что-то происходит», подумала я. Небо потемнело. Поднялся ветер. И принес другой запах. Странный запах, который я с тех пор стала узнавать, но никогда не смогу описать. Я вдыхала его, и что-то стало происходить в моей голове. Я думала убежать в дом, но не хотелось нести туда это, что бы это ни было. А потом я уже не могла шевельнуться, даже если бы захотела. Послышался гул, потом возникла боль. Я закрыла глаза. Внутри моей головы возникли двери стальные, деревянные, каменные. Было больно оттого, что эти двери с треском открывались. Из них дул горячий ветер. Мое тело чувствовало себя странно, словно при каждом движении я могла что-то сломать. Я упала на колени, меня рвало, свело каждую мышцу. Затем я перестала существовать и я не помню ничего даже темноты.
Было ужасно
Следующее, что я помню: я вишу высоко в ветвях гигантского дерева ироко, которое растет в центре города. Голая. Идет дождь. Я испытываю унижение и стыд, которые сопровождали меня все детство. (Разве удивительно, что и гнев тоже всегда им сопутствовал?) Я задерживаю дыхание, стараясь не плакать от шока и страха. Ветка, за которую я цеплялась, была скользкой. И я не могла отделаться от ощущения, что я только что внезапно умерла, а потом вернулась к жизни. Но тогда это было не так важно. Как же я буду слезать?
Придется прыгать! крикнул кто-то.
Внизу стояли отец и какой-то мальчик, державший корзину над головой. Я плотнее обхватила ветку, стиснув зубы от злости и стыда. Папа протянул мне руки.
Прыгай!
Я долго не решалась, думая: «Не хочу больше умирать». Потом заплакала. И, чтобы отогнать последующие мысли, прыгнула.
И Папа, и я повалились на землю, усыпанную плодами ироко. Я поднялась на ноги и прижалась к Папе, пытаясь спрятаться, пока он снимал рубашку. Я скорей в нее завернулась. Раздавленные фрукты под дождем пахли сильно и горько. Нам пришлось долго отмывать с кожи запах и лиловые пятна. Папина одежда была вконец испорчена. Я огляделась. Мальчик исчез.
Папа взял меня за руку, и мы пошли домой в потрясенном молчании. Я брела сквозь дождь, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми. Так устала. Казалось, мы идем целую вечность. «Я так далеко ушла? подумала я. Что как?» Когда мы дошли до дома, я остановила Папу у двери.