На «Голубой огонек».
После получения пропуска специальный человек отвел меня в гримерную. Тут меня припудрили, чему я удивился.
Софиты очень жаркие, пояснила женщина, что меня пудрила. Лицо начинает блестеть от пота, бликовать
После визажиста за меня принимается Элла Петровна. Та самая редактор программы. Бойкая толстушка с высоким начесом на голове. Предлагает кофе. Я соглашаюсь, и меня ведут в кафе на первом этаже студии. Тут битком, но столик для нас находится.
На стойке расположен никелированный кофейный аппарат с рукоятками. Буфетчица насыпает кофе, нажимает рукоятку, чашка мгновенно наполняется дымящейся темной жидкостью. Все с удивлением смотрят на процесс. Экзотика! К нам подсаживается высокий мужчина с высоким лбом и квадратным подбородком, в строгом костюме.
Вот, Алексей, познакомься. Игорь Кириллов, будет у вас ведущим.
Знаменитый телевизионщик здоровается со мной, достает бутерброды из портфеля, тоже заказывает кофе.
А это, Игорь, наша новая звезда. Алексей Русин. Поэт.
И писатель! вставляю я.
И писатель, соглашается Элла.
Еще не изданного, но уже нашумевшего романа «Город не должен умереть», наглею я.
Так и представлять? удивляется Кириллов.
Так и представлять, киваю я.
Ну хорошо, соглашается ведущий, поворачивается к редактору. Ты знаешь, что сегодня будут космонавты?
Еще бы, отвечает Элла. С утра ребята из конторы проверили все камеры и опечатали студию.
Героев надо беречь! пафосно говорит Кириллов своим торжественным дикторским голосом, доедает бутерброды, допивает кофе. Уходит. А Элла просит меня прочитать стих, который я собираюсь представить в студии. Начинаю читать, на нас все оборачиваются.
Да Это сильно. Не зря мы тебя позвали.
Прихлебывая кофе, я тем временем рассматриваю окружающих. Мужчины очень обыкновенные. Все одинаковые, в костюмах, при галстуках. Некоторые с медалями. Женщины делятся на две группы. Те, которые держатся свободно, смеются, курят, явно работают на телевидении. Другие, в модных прическах с начесом, покрытым лаком, приглашенные. В основном работницы разных предприятий. Их можно опознать по рабочим рукам без маникюра.
В буфете я также замечаю нескольких молодых мужчин в серых костюмах и черных, до блеска начищенных ботинках. Они осматривают каждого входящего и выходящего. Ясно. Эти из Комитета госбезопасности.
Элла двумя глотками допивает кофе, достает из пачки картонный номерок.
Будешь сидеть за пятым столиком.
Как все будет проходить? Я смотрю на часы, подходит время съемок.
Ты видел когда-нибудь «Огонек»?
Конечно.
Все смотрят на тех, кто выступает на сцене. Ведущий иногда подходит к столикам, за которыми сидят всякие знаменитости, и задает им вопросы. Все заранее оговаривается и вопрос, и ответ. Кириллов подойдет к тебе, представит, и ты прочитаешь свой стих. На сцену подниматься не надо. А так Сиди, смейся, когда смешно, и аплодируй, когда аплодируют. И все. Да, на столиках будут стоять фрукты, кофе и лимонад. Фрукты лучше не есть.
А почему? удивился я. Они восковые?
Сегодня натуральные. Но когда надкусываешь яблоко, то широко раскрываешь рот. Это некрасиво. На монтаже потом такое вряд ли оставят. Ты лучше не рискуй.
Не буду, пообещал я.
Мне пора, Элла посмотрела на часы. Ты подожди здесь. Вас вызовут. И ты пойдешь в первую студию.
Я остался, а редактор ушла. Вставать за новой порцией кофе нет смысла как только кто-то вставал из-за столика, его место тут же занимали. Допив напиток, я погрузился в свою память. Надо закончить «аудит» Союза. Про внешнюю политику все ясно, что с внутренней, тоже понятно заговор Брежнева и «комсомольцев» зреет, времени определяться «с кем вы, мастера культуры» остается все меньше.
Экономика. Вот с ней у Союза конкретные проблемы. Весь распад страны был связан большей частью с экономическими проблемами.
Со всем можно справиться. И с прогнившей элитой, и с бунтующими окраинами. А вот плановое хозяйство это те рельсы, с которых просто так не свернешь. И ведут они в пропасть.
Классическая сталинская модель социалистической экономики уже не работает. Она годилась для индустриализации, подготовки к войне и для послевоенного восстановления. Но больше не объявить мобилизацию кадров и ресурсов (деревня вычерпана до дна), исчез страх, и возникли задачи посложнее, чем «даешь больше чугуна и стали!». А приказ «больше хороших товаров!» советская экономика не в состоянии выполнить она их не отличает от плохих. Конкуренции-то нет!
В 65-м году на мартовском пленуме ЦК колхозам и совхозам спишут долги, повысят закупочные цены, а цены на технику снизят. Иначе увеличения продовольствия не добиться: сельскому хозяйству нужна хоть какая-то заинтересованность. Признают дефицит «товаров народного потребления» одежды, обуви, мебели и прочего. Тоже пообещают выпускать побольше.
В том же году на сентябрьском пленуме премьер Косыгин объявит о переводе промышленности на «хозяйственный расчет»: заводы, оставаясь госпредприятиями, вроде бы сдаются в аренду и дальше живут на самофинансировании. Главный показатель работы не выпущенная продукция (как прежде), а проданная. Дирекция вправе расходовать часть прибыли на премии. Но план при этом не отменяется.
Перейти от «государственного капитализма» к «коллективному» не удастся. При монопольном положении Госплана, Госснаба и Госкомцен не возникают конкуренция, рынок и равновесие спроса и предложения. Экономическая логика, может, и заставила бы сделать следующие шаги. Например, запустить какие-нибудь социалистические биржи для внеплановой продукции.
Но впереди маячили политические риски: появление «как бы хозяина» ставило вопрос о собственности. Уже на первом этапе реформы деятельность предприятий должен был оценивать потребитель, а не министерство и ЦК, которые назначали директора. Но как тогда вообще быть с партийным руководством? Зачем оно тогда нужно? Сказывалась и личная ревность Брежнева: реформа сделала бы премьера регулятора экономики самым влиятельным лицом в стране. Окончательно «окно возможностей» захлопнется в 1968 году события в Чехословакии покажут Кремлю, к чему ведет «обновление социализма». Люди выходят на улицы и требуют к экономическим свободам добавить политические.
Тем не менее это требование свобод в Китае на площади Тяньаньмэнь удалось подавить. По сути капиталистическая экономика со свободным предпринимательством может сосуществовать с диктатом партии. В Поднебесной смогла. Но, раз смогли китайцы, сможем и мы. Решено! Мягким реформам Косыгина Либермана быть.
СЛОВО в голове вдруг взвыло. Я очнулся и обнаружил в кафе нового персонажа. Точнее, старого. Старший лейтенант КГБ Андрей Литвинов. Беседует о чем-то с коротко стриженными парнями, замечает меня. Я встаю, подхожу.
Поэт-метеорит? усмехается Литвинов. Пойдем, поговорим.
Мы выходим в коридор, мимо бегают запаренные сотрудники телестудии. Литвинов молчит, мнется. Лицо его нахмурилось, по широкому лбу пролегли складки.
Сегодня здесь? начинаю разговор я.
Да, на Маяк других бросили.
Что-то случилось? нейтрально спрашиваю.
Не имел я права твой протокол допроса из милиции забирать, вздыхает лейтенант. Теперь у меня проблемы по службе.
Ясно
Литвинов мне нравится. Открытый, целеустремленный. Надо ему помочь.
Дело вот в чем, осторожно начинаю я. Твои проблемы из-за меня, и я хочу помочь.
Мезенцев? прямо спрашивает меня лейтенант.
Откуда знаешь? Ах, да, «глубокое бурение», я улыбаюсь, Литвинов тоже. Давай я попрошу генерала он все уладит с твоим начальством.
Пусть он меня из «семерки» к себе заберет, решается лейтенант. Даю слово, не пожалеете!
Лады, договорились. На днях с ним встречусь и поговорю.
Лады, договорились. На днях с ним встречусь и поговорю.
Литвинов крепко жмет мне руку, уходит. И тут же объявляют:
Товарищи, кто на «Голубой огонек», прошу пройти в первую студию!
Снова появился человек, который провожал меня с проходной, и все двинулись за ним в студию.
Впереди шли генералы. Когда один из приглашенных, может быть, боясь, что ему не достанется места за столиками, попытался вырваться вперед, перед ним сразу же возникла спина молодого человека в сером костюме. Приглашенный попытался обойти эту спину, но дорогу ему перекрыла другая, точно такая же. Вижу Литвинова. Тот мне подмигивает.
Нет, в будущем как-то все попроще будет. Но сейчас телевидение это самая модная игрушка властей. Над ней трясутся, вкладывают большие деньги. Очень скоро будет открыт телецентр в Останкине, построена самая высокая в мире телебашня, будет запущено цветное вещание.
У входа в студию парни в серых костюмах проверяли пропуска и номерки. Одна женщина пришла с цветами, ее попросили отойти в сторону и прощупали букет.
На столиках стояли номера. Я нашел свой пятый. Здесь уже сидели молодая женщина с медалью «За трудовую доблесть», седой пожилой мужчина с двумя орденами: «Знак почета» и «Трудового Красного Знамени». Еще одно место было свободно.
Не будет ли дама возражать, если я сниму пиджак? обратился седой к медалистке.
Я-то не буду, ответила женщина. А вот как они? она кивнула в сторону телевизионных камер.
Не они нам нужны, а мы им, засмеялся мужчина, открыл бутылки, разлил всем лимонада и спросил женщину:
Вас как зовут?
Надежда.
А меня Виктор Степанович.
Представился и я.
Кто-нибудь знает, почему у нас свободное место?
Мы с Надей пожали плечами.
В этот момент молодой парень, который снимал со столов таблички с номерами, увидев, что открыты бутылки и все пьют лимонад, набросился на нас:
Вы что, не могли подождать? Всех же предупреждали, ничего не трогать до передачи.
Меня не предупреждали, ответил Виктор Степанович.
Нет, предупреждали, настаивал парень.
Иди, гуляй! Я сделал морду кирпичом. Поискал взглядом редактора. Элла как раз зашла в студию.
Парень хотел что-то ответить, но передумал и направился с жалобным лицом к редактору.
Ну, сейчас будет скандал, я допил лимонад.
Не будет, уверенно ответил Виктор Степанович.
Элла подошла к столику, открыла папку, достала лист бумаги, на котором, по-видимому, было помечено, кто такие Надя и седой мужчина, глянула в него, сказала:
Извините!
И пошла, что-то раздраженно выговаривая парню. Работница с медалью облегченно вздохнула тоже испугалась скандала. Только Виктор Степанович был абсолютно спокоен. Какой-то он непростой товарищ.