Мы молчим. Мне оправдываться не с руки, тем более индульгенцию на творческом вечере я себе выписал, декан же просто размышляет. Его рука опять рисует чертиков на бумаге.
Стихи советую издать в «Молодой гвардии». У меня там есть старый товарищ он быстро протащит через редактуру и поставит в темплан. Может, даже выйдет быстрее «Города». Его телефон в списке. Заславский кивает на лист, что я держу в руках.
Большое спасибо, Ян Николаевич! я прижимаю руку к сердцу. С меня причитается!
Экзамены не завали, причитальщик! смеется декан. Отмазывать не буду.
Весь оставшийся день проходит в какой-то нервной суете. Я напоминаю себе жонглера, который подбросил десяток тарелок вверх и должен их поймать. Сидоренко уезжает к Асе в Алтуфьево с романом, а я связываюсь с людьми по списку декана, обсуждаю условия. Потом бегу к верной «Башкирии» печатать стихи и пьесы про Ленина. Вместе с папкой «Города» Заславский выдал мне еще три пачки дефицитной бумаги. Надо торопиться. Время тикает заговор зреет. Каждый день СЛОВО будит меня, и я просыпаюсь с осознанием того, что последний вагон уезжает с перрона. Прыжок, хватаюсь за поручень
В библиотеке меня разыскивает Оля. Староста сама замотана делами, поэтому мы быстро согласовываем список выступлений на факультетах. К математикам и биологам присоединяются историки и химики.
Русин, я денег брать не буду! резко говорит мне Быкова.
А что, предлагают? удивляюсь я.
Наши нет. Но приходили знакомые комсорги из МИСИ и из 1-го Меда.
Они-то откуда знают?
А кто в «Огоньке» выступал? вопросом на вопрос отвечает староста. Крыть нечем.
И сколько предлагают? Я тут же поднимаю руки в защитном жесте. Просто для информации!
По двести пятьдесят. Пятьсот рублей. Сумасшедшие деньги! Оля раскраснелась от гнева и чудо как хороша.
И не бери! Зачем нам встречаться с ОБХСС!
Бесплатно выступишь?
Выступлю. Только составь план. Не больше одного вечера в неделю. Максимум два. Я тоже не железный. И подложись какими-нибудь бумагами из комитета комсомола. Пусть мне выпишут комсомольское задание на эти вечера.
Хорошо. Это можно сделать.
Пылесос молчит, крутит пальцем завиток волос. Явно ждет приглашения на свидание. Судя по всему, Лена-баскетболистка не рассказала о нашем сабантуе на квартире Мезенцева. Извини, Оленька, но не в этот раз.
Так и не дождавшись ничего, Быкова резко встает и уходит. Обидел девушку. Но размышлять об этом времени особо нет. Меня ждут дела. После плотного общения с «Башкирией» отлавливаю преподавателей, договариваюсь о досрочных экзаменах. Профессура не очень довольна. Надо собирать комиссию, делать билеты Но мне помогает моя новоприобретенная известность. А также приказ декана. Лишь Сычев упирается. Требует сбрить бороду. И тут тоже спасает Викина справочка. Раздосадованный препод отступает. Но обещает не дать мне спуску на экзамене.
Вечером звоню Глории Стюарт. Трубку долго никто не берет, потом все-таки я наконец слышу испуганный голос журналистки. Ее русский стал еще хуже, я его практически не понимаю. Но по-английски тоже говорить не хочу вахтерша греет уши. Глория пакует вещи и срочно уезжает из Союза. Голос дрожит, но мне все-таки удается договориться об интервью. «Давши слово держись, а не давши крепись». Сама пригласила, теперь деваться некуда.
Я мысленно потираю руки письмо дошло до адресата и взорвало ситуацию. Но нужно подстраховаться. Прежде чем ехать к Глории на Садово-Самотечную, звоню генералу. Мезенцева как назло опять нет на месте. Набираю Федину. И этот тоже отсутствует. Что же делать?
Решаюсь ехать без санкции. Если Глория уедет и встреча не состоится сделана будет только половина дела.
Журналистку застаю «на чемоданах». Девушка мечется по квартире и собирает вещи. Сегодня ей было явно не до того, чтобы прихорашиваться мятые джинсы, футболка. Под которой совершенно отсутствует какое-либо нижнее белье. Мой натренированный взгляд оценивает грудь. Небольшая двойка.
Волосы просто стянуты в пучок и явно не встречались с водой из душа.
Хай! Ай эм ин э харри, сразу меня огорошивает журналистка, пытаясь засунуть в чемодан сразу два свитера. Одежда не хотела помещаться, и Глория злилась.
Спешишь, значит. Извини, я, наверное, все-таки не вовремя, я сделал вид, что разворачиваюсь и ухожу.
Стоп! Стюарт наконец заканчивает свои попытки запихнуть свитер, падает прямо на чемодан. Ай эм сори.
Мы переходим на английский.
Все внезапно пошло кувырком. Глория вытаскивает блокнот, ручку. Диктофон сломался, меня срочно вызвали в Лондон
Врет и не очень правдоподобно.
Ты хорошо меня понимаешь?
Я киваю.
Расскажи о себе.
Начинаю с биографии, потом перехожу к творчеству. Рассказываю про «Город не должен умереть», про батл на Маяке
У тебя неплохой английский, парень, журналистка быстро записывает. Но не забывай про правило «нет будущего времени после «если».
Я чувствую, как краснею. Такой детский прокол.
Ни история Кракова, ни батл журналистку не цепляют. Пишет для галочки, чтобы угодить Шолохову или советским властям, что пустили ее в страну. Ее мысли совсем в другом месте. И я даже подозреваю, где.
Глория, наконец решаюсь я. У тебя неприятности?
Так заметно? журналистка вздрагивает.
Мы молчим.
Хочешь чаю? женщина заканчивает писать.
Да.
Перебираемся на типичную московскую кухоньку в шесть квадратных метров. Глория ставит чайник, падает на стул, устало закрывает глаза. Тихонько работает радио «Маяк». Ведущий рассказывает о беспорядках в Лиме столице Перу. Футбольный судья не засчитал гол перуанцам в матче против аргентинцев, после чего в столкновениях погибли 135 и получили ранения около 500 человек.
Какой ужас! Глория тяжело вздыхает. Если бы у тебя была возможность предотвратить эту беду, ты бы это сделал?
Конечно! убежденно отвечаю я. Это долг всякого порядочного человека!
Чайник закипает, и журналистка заваривает чай. Английский, крупнолистовой, в пакетиках. Экзотика!
Молоко, мед? Ах, да, у вас чай с молоком не пьют. Все никак не привыкну.
На столе появляются сушки, пряники.
Что тебя мучает? Поделись.
Я дую на чай.
Не могу. Глория показывает пальцем на люстру, делает жест рукой возле ушей. Ясно, ее слушают. Вид у журналистки совсем грустный, чуть ли не плачет.
Каждое утро в Африке просыпается антилопа. Хорошо, что это слово по-английски звучит почти так же, как и по-русски, иначе бы я сел в лужу с притчей. Она должна бежать быстрее льва, иначе погибнет. Каждое утро в Африке просыпается и лев. Он должен бежать быстрее антилопы, иначе умрет от голода. Не важно, кто ты антилопа или лев. Когда встает солнце, надо бежать.
К чему это ты? Женщина поднимает на меня свои голубые глаза.
К тому, что, хотя в наших «джунглях» солнце уже село, мне пора бежать.
Глория несмело улыбается.
Спасибо, ты мне помог. Вот контакты главы нашего корпункта в Москве. Журналистка дает мне визитку с именем Дика Флетчера. Отдашь ему фотопленку со своими фотографиями. Он перешлет их в Лондон. А мы пустим интервью с твоим портретом. Фотоателье уже закрыты, а я забыла тебя предупредить
Женщина провожает меня к двери и у выхода даже приобнимает. Для чопорных англичан, свято блюдущих личное пространство, это нечто.
К тому, что, хотя в наших «джунглях» солнце уже село, мне пора бежать.
Глория несмело улыбается.
Спасибо, ты мне помог. Вот контакты главы нашего корпункта в Москве. Журналистка дает мне визитку с именем Дика Флетчера. Отдашь ему фотопленку со своими фотографиями. Он перешлет их в Лондон. А мы пустим интервью с твоим портретом. Фотоателье уже закрыты, а я забыла тебя предупредить
Женщина провожает меня к двери и у выхода даже приобнимает. Для чопорных англичан, свято блюдущих личное пространство, это нечто.
Приобнимают меня и на улице. Стоило только мне выйти из подъезда, как взвизгивают шины черной «Волги» и трое коротко стриженных мужчин хватают под руки.
Комитет госбезопасности! Один из сотрудников машет передо мной красной корочкой. В машину!
Меня заталкивают в «Волгу», и она с пробуксовкой срывается с места.
Глава 8
Я свободен от общества не был,
и в итоге прожитого века
нету места в душе моей, где бы
не ступала нога человека.
Русин! от лица Мезенцева можно прикуривать. Он в сопровождении Литвинова вошел в комнату, где я уже три часа безвылазно находился. Даже в туалет не выпустили. Сначала обыскали. Ничего, кроме визитки, не нашли. Потом сотрудник широкоплечий увалень с простым славянским лицом, явно не смотревший «Огонек», опросил меня. Кто, что, зачем, откуда визитка По минутам. Взяли меня сотрудники 7-го управления КГБ. Наружка. Департамент занимается слежкой за дипломатами, иностранными журналистами
Я, конечно, приглашал тебя к нам в Дом-2, тяжело вздохнул Мезенцев, устраиваясь за столом увальня. Тот быстро собрал документы и вышел из кабинета. Но чтобы так скоро?!
Это он Лубянку называет Дом-2, сообразил я. А что же тогда Дом-1? Я быстро взглянул на Литвинова. Тот только мне, незаметно, подмигнул. Как стоял у входа столбом, так и остался. Не он ли сообщил генералу обо мне? Рискует парень.
Ну говори, что случилось. Только коротко! Сейчас начнется
Я рассказываю о Шолохове, ЦДЛ, встрече с Глорией.
Нет, ну зачем? Кто тебе разрешил давать интервью иностранной журналистке? Это Шолохову все разрешено. Наверху! Мезенцев назидательно поднимает палец. Лично Хрущев, так сказать, благословил. А ты кто? За такое разотрут в мелкую лагерную пыль и не заметят.
Я и разотру. В кабинете появилось новое действующее лицо. Грузный пожилой мужчина с коротким ежиком седых волос на голове. Одет в зеленый китель с многочисленными наградами. Обращают на себя внимание узкие хитрые глаза на мясистом лице. Явно есть примесь каких-то сибирских народностей.
Товарищ полковник! Литвинов вытягивается еще больше, Мезенцев встает, жмет руку:
Виктор Иванович, приветствую!
Степан Денисович, какими судьбами к нам? Полковник надевает очки, разглядывает меня.
Ваши топтуны сына моего фронтового друга взяли. Английская журналистка пригласила его на интервью к себе. Он поэт.
И писатель! я вклиниваюсь в разговор.
Выйдите, мужчина кивает нам с Литвиновым на дверь. Оба.
Мы с Андреем покидаем кабинет. Встаем в коридоре. Я оглядываюсь. Где же тут туалет?