Номер уже оплачен, и с ключом в руке я поднимаюсь наверх. Роскошный люкс оформлен в нейтральных тонах с яркими цветами в вазе на столе. Огромная двуспальная кровать занимает максимум пространства спальни, а сквозь приоткрытые французские двери, ведущие на балкон, виден горизонт Лос-Анджелеса.
Он очень красивый, а грядущие дни обещают быть захватывающими, но у меня сосет под ложечкой. Как бы отчаянно это ни звучало, но мне не нравится идея несколько дней быть вдали от Оливера. У нас все только началось, и еще не время даже для коротких расставаний.
Беру телефон, чтобы ему позвонить, и вижу два пропущенных звонка от моего редактора, три от Бенни и один от Оливера.
Первым я прослушиваю сообщение Оливера, пока иду в ванную, попутно раздеваясь. Мне нужны душ, еда в номер и полноценный сон.
«Привет, лапочка. Уже соскучился. Надеюсь, дорога была легкой. Сегодня собираюсь поужинать с нашими. Тебя там будет не хватать. Позже тоже. Он понижает голос: Не хочу сегодня спать один в своей постели. Хочу там тебя и верхом на мне. Лола. Я спятил. Позвони, когда приедешь, и мы с тобой поиграем. Я люблю тебя».
Я слушаю запись снова и снова, пока не включаю воду и с улыбкой не вспоминаю каждое его прикосновение, забыв о других сообщениях, мигающих красным на экране телефона.
Машина забирает меня у входа в отель на следующий день в девять утра, и по дороге через центр Лос-Анджелеса я глазею в окно. Вчера после душа я перезвонила Оливеру, и мы разговаривали три часа, пока не охрипли от усталости. Внезапно мне хочется иметь его и наше фото, чтобы смотреть на него вместо однообразия зданий, тротуаров и габаритных огней машин впереди.
Но когда я достаю телефон, чтобы посмотреть, какие у меня вообще есть фотки, на экране мигает уведомление еще об одном звонке Бенни.
Блин, выдыхаю я, большим пальцем чувствуя, что телефон был поставлен на беззвучный режим с момента приезда из Сан-Диего. Блин, блинский блин!
Я забыла, что он звонил. И даже не прослушала его сообщения.
«Лола, это Бенни, перезвони».
«Лола, милая, я только что разговаривал с Эриком. Он ждет, когда ему пришлешь рукопись».
Мой редактор? Что?
«Привет, Лола, это Эрик. Набери мне. Как успехи с Майским Жуком?» Нужно вычитать, что уже есть, и обсудить, понадобится ли тебе дополнительное время».
Дополнительное время? вслух повторяю я. Водитель тут же смотрит на меня в зеркало заднего вида. А я трясущимися руками открываю приложение с календарем. Я не могла перепутать сроки.
Просто невозможно, чтобы я перепутала сроки.
Ищу и быстро моргаю. Я вроде бы знаю о сроках по книге на следующей неделе. Все время себе напоминаю, что пора доделать, но в календаре ничего нет. Прокручиваю вперед на одну неделю, две, три Ничего. Пролистываю назад эту неделю, предыдущую. Тоже ничего.
Водитель подъезжает к офисам студии, и, рассеянно поблагодарив, я выхожу из машины. Руки становятся влажными от пота. Со страхом где-то в животе открываю календарь на две недели назад. С пометкой на среду там красуются слова:
Сдать «Майского Жука» Эрику.
Это было две недели назад.
У меня готово всего семнадцать панно для следующей книги, а срок сдачи был две недели назад. Теперь я понимаю, почему Эрик писал мне на почту, как обычно, перепроверяя. И теперь понятно, почему Бенни нервничал, говоря о книге как о своей собственной. Никогда в жизни я не запарывала дедлайны даже такие незначительные, как домашние задания по математике.
Я выбегаю из здания и хотя понимаю, что опаздываю на встречу с Остином и Лэнгдоном, больше ждать не могу. Бенни на мой звонок не отвечает, и я оставляю ему бессвязное сообщение, истерически пытаясь объяснить произошедшее: что я внесла уведомление в календарь и почему-то запомнила, что это будет в марте, а не в феврале, и пусть он позвонит Эрику и все объяснит, и пожалуйста, пусть скажет, что мне нужно еще время, и я никогда больше о таком не попрошу, и все это полностью моя вина.
Приходит сообщение от Оливера: «Удачи сегодня!» и моя паника возрастает в разы. Я понятия не имею, как собираюсь сегодня сосредоточиться хоть на чем-нибудь, зная, что так мощно облажалась.
Доброе утро, Лолс! окликает меня Остин откуда-то сзади, и, оглянувшись, вижу, как он не спеша направляется со стороны многоуровневой парковки по соседству.
Он широко улыбается, и я бросаю телефон в сумку, все еще дрожа:
Доброе утро.
Когда, приблизившись, он видит мое лицо а я не сомневаюсь, что выгляжу бледной и тревожной, то хмурится и притворно сварливо смотрит на меня.
Ты сегодня не выглядишь крутышкой, готовой надрать всем задницы.
Просто я сейчас поняла, что пропустила
Остину на самом деле плевать. Он уже проходит мимо, кивком показывая идти за ним.
Оттянув ворот блузки, чтобы хоть немного охладиться и успокоиться, я вслед за ним иду в здание. И черт бы побрал: на моей синей блузке под мышками уже проступили большие следы от пота. И они явно станут еще больше. Моим первым порывом было желание позвонить Оливеру и обо всем рассказать, после чего расслабиться, когда он спокойно уверит, что все нормально, и предложит вариант, как мне поступить.
Лэнгдон скоро будет, сообщает мне Остин. О чем ты говорила? Пропустила что-то?
Ох, я стараясь идти в ногу с его быстрыми шагами, пока мы идем к лифту, мне нужно было кое-что отослать редактору.
Я чувствую, как голова идет кругом, когда вытаскиваю телефон проверить, нет ли звонка от Бенни.
Упс, нет-нет, никаких гаджетов! говорит он и указательным пальцем нажимает на кнопку наверху моего телефона. У нас сегодня миллион дел. Наклонившись ко мне, он добавляет:
И нет ничего более важного, верно?
Остин ведет меня в конференц-зал и вручает распечатанную копию сценария, как мне показалось на первый взгляд. И это значит, что у меня есть полчаса просмотреть его до приезда Лэнгдона.
Он застрял в пробке. Остин хмуро смотрит в свой телефон.
Я еще даже не читала
Не волнуйся, мягко перебивает меня он. Обходит стол и садится рядом. То, как искренне он поморщился, говорит мне, что он знает, насколько все это для меня тяжело. Просто обычно трудно сказать, на моей ли он стороне. У нас есть целый день на внимательное изучение. Клянусь, Лола, у тебя будет сколько угодно времени на работу с этим сценарием.
К тому моменту, как приезжает Лэнгдон и мы втроем рассаживаемся вокруг стола, я исписала блокнот малопонятными и хаотичными заметками про первые сцены. Рукопись передо мной одна из самых захватывающих вещей в моей жизни, но я не могу как следует погрузиться в процесс. Мое внимание перемещается с «Майского Жука» к Оливеру и обратно то с облегчением, то с тревогой. Но Лэнгдон с Остином ориентируются в сценарии очень хорошо, так что даже без учета паники из-за дедлайна и одержимости Оливером, который не выходит у меня из головы, я чувствую себя так, будто пытаюсь догнать машину на дороге, когда стараюсь не потерять нить разговора.
Мне просто нужно сосредоточиться. И у меня не получится посмотреть, звонил ли мне Бенни или Эрик, так что нужно просто пережить этот день.
Просто продержись день.
Просто продержись
Ну так что, Лола? в мою усердную работу по сохранению спокойствия врывается Остин, кончиком ручки почесывая голову. В тихом зале хорошо слышен этот звук. Я провожу ладонями по голым рукам, задаваясь вопросом, зачем так сильно включили кондиционер. Мы думали о первой сцене, Куинн вполне себе может возвращаться и из библиотеки, а не просыпаться у себя в постели.
Я пробегаю взглядом по своему списку вопросов и вижу, что тут у меня нет никаких замечаний. Я на самом деле люблю первую сцену.
Но в библиотеке не так пугающе, чем когда она просыпается и видит его, не соглашаюсь я.
Я просто не уверен в расположенности зрителей к Рэйзору, стоящему в спальне восемнадцатилетней девушки, замечает Лэнгдон.
Но в библиотеке не так пугающе, чем когда она просыпается и видит его, не соглашаюсь я.
Я просто не уверен в расположенности зрителей к Рэйзору, стоящему в спальне восемнадцатилетней девушки, замечает Лэнгдон.
Я уставилась на них обоих:
Особенно если учесть, что Куинн пятнадцать.
Остин поднимает взгляд на Лэнгдона, и я замечаю его едва заметное покачивание головы.
Давайте сначала сосредоточимся на этой сцене и решим, библиотека или спальня.
Зрители и не должны быть расположенными к Рэйзору в начале. Мне что, действительно нужно это объяснять? Я чувствую, как мой прежний стресс сменяется новым, будто кто-то подлил масло в огонь. Он изуродован шрамами, у него острые, как ножи, зубы. Он не похож на героя, потому что в начале истории он и не такой.
Остин пускается в объяснения о том, как важны зрительское доверие и верное первое впечатление. И использует столько профессионального сленга, что через несколько минут мой мозг начинает отвлекаться и вместо происходящего думать
об Оливере в его кабинете,
как он сказал мне быть тихой,
как он будто бы знал, что при мысли об отъезде на эти три дня я была близка к панике,
насколько сильно он уже меня любит и как доверяет, что я его правильно пойму,
и как сильно он мне нужен прямо сейчас, с направленным на меня взглядом и помогающий мне справиться со всем этим шаг за шагом.
Так что вопрос на самом деле в том, чтобы буквально схватить их за шкирку и орать в лицо, что они обязаны полюбить Рэйзора, продолжает Остин, причем независимо от того, что тот делает. И да, прямо в первой сцене. Это потом поможет им простить его за последующие действия.
Я киваю, а в голове каша. В том, о чем он говорит, вроде бы есть смысл. Но при этом и ни капли нет.
И, блин, я понимаю, что пропустила бо́льшую часть его пояснений, но я не могу не начать спорить:
Просто я считаю
Тяжело вздохнув, Лэнгдон раздраженно смотрит в сторону Остина.
У нас на это нет времени.
Нет-нет, отмахнувшись от Лэнгдона и обаятельно улыбаясь, не соглашается Остин. Пусть говорит.
Я с трудом нахожу слова, несколько долгих мучительных секунд внезапно пытаясь вспомнить, о какой именно сцене мы вообще говорим.
М-м
Начало терпеливо подсказывает Остин.
Несколько раз кивнув, я продолжаю:
Я предпочитаю, чтобы все осталось, как в книге.
Лэнгдон насмешливо бормочет себе под нос:
Ну вот и сюрприз.
Я резко поворачиваюсь к нему.
Прошу прощения? Мое сердце бьется так сильно, что я начинаю дрожать. Разве это не адаптация книги? Я не одну неделю редактировала эту сцену, чтобы все было правильно.