Нет. Но теперь иди. Либуше ждет.
4В его каморке на мансарде кто-то был. Геральт знал об этом еще прежде, чем подошел к двери, и понял по едва ощутимой вибрации медальона. Он задул каганец, которым освещал себе ступени, вынул кинжал из-за голенища, сунул его сзади за пояс. Нажал ручку. В комнатке было темно. Не для ведьмака.
Он, умышленно не торопясь, как бы сонно, переступил порог, прикрыл за собой дверь. В следующий момент, сильно оттолкнувшись, прыгнул ласточкой, навалился на человека, сидевшего на его лежанке, прижал того к постели, левое предплечье сунул ему под подбородок, потянулся за кинжалом. Но не вынул. Что-то было не так.
Недурно для начала, глухо проговорила Ренфри, неподвижно лежа под ним. Я рассчитывала на это, но не думала, что мы так скоро окажемся в постели. Убери руку с моего горла, будь любезен.
Это ты?
Это я. Слушай, есть два выхода. Первый: ты слезешь с меня, и мы побеседуем. Второй: все остается как есть, но хотелось бы все же скинуть сапоги. Как минимум.
Ведьмак выбрал первый выход. Девушка вздохнула, встала, поправила волосы и юбку.
Зажги свечи. В темноте я вижу не как ты, а видеть собеседника люблю.
Она подошла к столу, высокая, худощавая, гибкая, села, вытянув ноги в сапогах. Оружия вроде бы у нее не было.
Выпить есть?
Нет.
В таком случае хорошо, что я прихватила, засмеялась она, ставя на стол дорожный бурдючок и два кожаных кубка.
Почти полночь, холодно сказал Геральт. Может, перейдем к делу?
Минутку. Пей. Твое здоровье, Геральт.
Взаимно, Сорокопутка!
Меня зовут Ренфри, черт побери, подняла она голову. Разрешаю упускать княжий титул, но перестань именовать меня Сорокопуткой.
Тише, разбудишь весь дом. Могу я наконец узнать, чего ради ты влезла сюда через окно?
Какой догадливый! Я хочу спасти Блавикен от резни. Чтобы обсудить это с тобой, я лазила по крышам, словно мартовский кот. Цени.
Ценю. Только вот не знаю, какой смысл в таком разговоре. Положение ясное. Стрегобор сидит в колдовской башне, чтобы его достать, тебе придется организовать осаду. Если ты это сделаешь, тебе не поможет твой королевский папирус. Если ты в открытую нарушишь закон, Аудоен не станет тебя защищать. Войт, стража, весь Блавикен выступят против тебя.
Если выступит весь Блавикен, то жутко пожалеет. Ренфри усмехнулась, показав хищные белые зубки. Ты разглядел моих мальчиков? Ручаюсь, они свое дело знают. Представляешь себе, что произойдет, если начнется драка между ними и теми телками из стражи, которые то и дело спотыкаются о собственные алебарды?
А ты, Ренфри, воображаешь, что я буду стоять в стороне и спокойно взирать на такую драку? Видишь, я живу у войта? При надобности буду рядом с ним.
Не сомневаюсь, посерьезнела Ренфри. Только скорее всего один ты, потому что остальные попрячутся по подвалам. Нет на свете бойца, который управился бы с моей вооруженной мечами семеркой. Это не под силу ни одному человеку. Но, белоголовый, давай не будем пугать друг друга. Я сказала резни и потоков крови можно избежать. Конкретно: есть два человека, которым это под силу.
Я само внимание.
Один Стрегобор. Лично. Он добровольно выйдет из своей башни, я отведу его куда-нибудь на пустырь, а Блавикен снова погрузится в благостную апатию и вскоре забудет обо всем.
Стрегобор, возможно, и похож на спятившего, но не до такой же степени.
Как знать, ведьмак, как знать. Есть доводы, которые невозможно отвергнуть, и предложения, которые нельзя отбросить. К таким, например, относится тридамский ультиматум. Я предъявлю колдуну тридамский ультиматум.
В чем его суть?
Это маленькая и сладкая тайна.
Пусть так. Только сомневаюсь в ее эффективности. У Стрегобора, стоит ему заговорить о тебе, начинают зубы стучать. Ультиматум, который заставил бы его добровольно отдаться в твои прелестные ручки, должен и вправду быть каким-то особым. Давай-ка перейдем сразу ко второй особе, которая может предотвратить резню в Блавикене. Попытаюсь угадать, кто это.
Ну-ну. Интересно, насколько ты проницателен, белоголовый.
Это ты, Ренфри. Ты сама. Ты проявишь воистину княжеское, да что я королевское великодушие и откажешься от мести. Я угадал?
Ренфри откинула голову и громко рассмеялась, успев прикрыть рот рукой. Потом посерьезнела и уставилась на ведьмака горящими глазами.
Геральт, я была княжной, но в Крейдене. У меня было все, о чем только можно мечтать, даже просить не было нужды. Слуги по первому зову, платья, туфельки. Трусики из батиста. Драгоценности и бижутерия, буланый пони, золотые рыбки в бассейне. Куклы и дом для них повместительнее твоей здешней лачуги. И так было до того дня, пока твой Стрегобор и эта шлюха Аридея не приказали егерю отвести меня в лес, зарезать и подать им мои сердце и печень. Прелестно, не правда ли?
Скорее отвратительно. Я рад, что ты тогда разделалась с егерем, Ренфри.
Разделалась?!! Как же! Он смилостивился и отпустил меня. Но сначала изнасиловал, сукин сын, отобрал серьги и золотую диадемку.
Геральт глянул ей в лицо, поигрывая медальоном. Она не отвела глаз.
На том и кончилась княжна. Платьице разорвалось, батистовые трусики навсегда потеряли белизну. А потом были грязь, голод, вонь, палки и пинки. Я отдавалась первому встречному за миску похлебки и крышу над головой. Знаешь, какие у меня были волосы? Как шелк и спадали на добрый локоть ниже икр. Когда я завшивела, мне обрезали косы ножницами для стрижки овец под самый корень. Больше они так и не отросли по-настоящему.
Она ненадолго замолчала, отбросила со лба неровную прядку.
Я воровала, чтобы не подохнуть с голоду. Убивала, чтобы не убили меня. Сидела в ямах, провонявших мочой, не зная, повесят меня утром или только выпорют и выгонят. И все это время моя мачеха и твой колдун преследовали меня, нанимали убийц, пытались отравить. Насылали порчу. Проявить великодушие? Простить им по-королевски? Я ему по-королевски башку оторву, а может, сначала вырву обе ноги, там видно будет.
Аридея и Стрегобор пытались тебя отравить?
Именно что. Яблоком, заправленным вытяжкой из красавки. Меня спас один гном. Он дал мне рвотный камень, от которого, я думала, меня вывернет наизнанку, как чулок. Но выжила.
Один из семи гномов?
Ренфри, которая в этот момент как раз наполняла кубок, держа над ним бурдючок, замерла.
Ого. Ты много обо мне знаешь. А что? Что ты имеешь против гномов? Или других гуманоидов? Если быть точной, они относились ко мне лучше, чем большинство людей. Но тебе до этого нет дела. Я сказала, Стрегобор и Аридея, пока могли, преследовали меня, как дикого зверя. Потом уже не могли, я сама стала охотником. Аридея откинула копыта в собственной постели. Для нее я составила особую программу. А теперь для колдуна. Геральт, как ты считаешь, он заслуживает смерти? Ну скажи.
Я не судья. Я ведьмак.
Именно что. Я сказала, есть два человека, которые могут предотвратить резню в Блавикене. Второй ты. Тебя колдун пустит в башню, и ты его убьешь.
Ренфри, спокойно сказал Геральт, по пути ко мне ты, случайно, не свалилась с крыши головой вниз?
В конце концов, ведьмак ты или нет, черт побери?! Говорят, ты убил кикимору, привез ее на ослике для оценки. Стрегобор хуже кикиморы, она бездумная скотина и убивает, потому как такой ее боги сотворили. Стрегобор изверг, маньяк, чудовище. Привези его мне на ослике, и я не пожалею золота.
Я не наемный убийца, Сорокопутка.
Верно, улыбнулась она и откинулась на спинку стула, положив ноги на стол и даже не пытаясь прикрыть юбкой бедра. Ты ведьмак, спаситель людей, которых защищаешь от Зла. А в данном случае Зло это железо и огонь, которые разгуляются здесь, когда мы встанем друг против друга. Тебе не кажется, что я предлагаю Меньшее Зло самое лучшее решение? Даже для этого сукина сына Стрегобора. Можешь убить его милосердно, одним движением, случайно. Он умрет, не зная, что умирает. А я ему этого не гарантирую. Совсем наоборот.
Геральт молчал. Ренфри потянулась, подняв руки над головой.
Понимаю твои сомнения, сказала она. Но ответ я должна получить немедленно.
Знаешь, почему Стрегобор и княгиня хотели тебя убить тогда, в Крейдене, и после?
Ренфри резко выпрямилась, сняла ноги со стола.
Думаю, это ясно, взорвалась она. Хотели отделаться от первородной дочери Фредефалька, потому что я была наследницей трона. Дети Аридеи родились в результате морганатической связи, и у них не было никаких прав на
Я не о том, Ренфри.
Девушка опустила голову, но только на мгновение. Глаза у нее разгорелись.
Ну хорошо. Якобы я проклята. Испорчена еще в лоне матери. Я
Договаривай.
Я чудовище.
А разве нет?
Какое-то мгновение Ренфри казалась беззащитной и надломленной. И очень грустной.
Не знаю, Геральт, шепнула она, потом черты ее лица снова ожесточились. Да и откуда мне, черт побери, знать? Если я уколю себе палец, идет кровь. Ежемесячно тоже ну, сам понимаешь. Переем болит живот, а перепью голова. Если мне весело я пою, если грустно ругаюсь. Если кого-то ненавижу убиваю, а если А, дьявольщина, довольно. Твой ответ, ведьмак.
Мой ответ таков: нет.
Ты помнишь, о чем я говорила? спросила она после недолгого молчания. Есть предложения, которые нельзя отвергнуть, последствия бывают страшными. Я тебя серьезно предостерегаю, мое предложение относится именно к таким. Подумай как следует.
Я подумал как следует. И отнесись ко мне серьезно, потому что я тоже предостерегаю тебя серьезно.
Ренфри какое-то время молчала, играя шнуром жемчуга, трижды обернутым вокруг красивой шеи и кокетливо прячущимся в углублении между двумя изящными полушариями, выглядывающими в разрезе блузки.
Геральт, Стрегобор просил тебя убить меня?
Да. Он полагал, что это будет Меньшее Зло.
И ты отказал ему так же, как и мне?
Так же.
Почему?
Потому что я не верю в Меньшее Зло.
Ренфри слабо улыбнулась, затем губы у нее искривились в гримасе, очень некрасивой при желтом свете свечи.
Стало быть, не веришь. Видишь ли, ты прав, но только отчасти. Существуют просто Зло и Большое Зло, а за ними обоими в тени прячется Очень Большое Зло. Очень Большое Зло, Геральт, это такое, которого ты и представить себе не можешь, даже если думаешь, будто уже ничто не в состоянии тебя удивить. И знаешь, Геральт, порой бывает так, что Очень Большое Зло схватит тебя за горло и скажет: «Выбирай, братец, либо я, либо то, которое чуточку поменьше».
Можно узнать, куда ты клонишь?
А никуда. Выпила немного, вот и философствую, ищу общие истины. Одну как раз нашла: Меньшее Зло существует, но мы не в состоянии выбирать его сами. Лишь Очень Большое Зло может принудить нас к такому выбору. Хотим мы того или нет.