Не доходя до трона метров десяти, девушки синхронно опустились на колени и распростерлись по каменной поверхности. Лбы, почти касавшиеся пола, осторожно поворачивались, давая любопытным лицам возможность поглазеть по сторонам. Явно впервые во дворце.
Юные голоса звеняще-громко и нестройно воспели привычную хвалу:
Пребудь в веках и поколениях, Великий Фрист, Святой и Вечный!
Заметив меня, юные создания скользнули взглядом по безмятежно вывешенной сосисочке и напряглись. Руки быстро оправили одеяния.
Это ровз, успокаивающе сообщил Фрист.
Больше обо мне не вспоминали. Домашний песик. Кто берет его в расчет?
Ты. Указующий перст властителя уперся в более взрослую на вид девушку. Подойди.
Приподнявшись и поправив одежду, девочка несколько раз переставила плохо слушавшиеся ноги и завороженно замерла перед очами своего полубога.
Как зовут тебя, милая? Голос Фриста стал обволакивающим, грудным, рокочущим, проникающим напрямую через кожу.
Люрана, Великий.
Принуждал ли кто-нибудь к этому решению?
Нет, Великий.
Люрана, ты действительно считаешь, что достигла истинной взрослости?
Девочка испуганно-восторженно выпалила:
Да.
Готова стать равной и полноценной?
Да.
Понимаешь, что новая жизнь принесет новые обязанности?
Да.
Во время разговора хранитель тихо удалился, правитель остался наедине с искательницами равности если не считать меня. Но кто меня считал. Я так и стоял у окна в виде неодушевленной мебели, прислонившись к прохладному камню проема.
Фрист кивнул, подбородок указал на вторую:
Теперь ты.
Вторая соискательница тоже приблизилась к владыке, встав плечом к плечу с первой.
Имя?
Верана.
Твое решение самостоятельное?
Да. Она отвечала громко, четко, жгучие глаза глядели на охалаченного главнюка. В отличие от первой она не боялась. Или делала вид, что не боится.
Готова?
Да.
Фрист хлопнул в ладоши. Из дальнего коридора показались служанки словно ждали у стеночки. Те же, что в прошлый раз. Упали ниц. Неплохая физподготовка, если все время так бухаться. Ожирение не грозит.
Все для возведения, кратко бросил Фрист.
Его сухопарое тело легко поднялось с трона, несколько шагов, и он подошел к соискательницам вплотную.
Голос величественно зарокотал:
Я есть альфа и омега, начало и конец, Фрист Вечный и Многоликий, который есть, был и грядет. Суровое лицо нависло над сжавшимися в испуге фигурками. Руки взлетели крыльями широких рукавов и опустились ладонями на вздрогнувшие макушки. Имеющий ухо да слышит. Кого я люблю, тех обличаю и наказываю, ибо их есть рай послесмертный. Потому будьте ревностны и прилежны, самоотверженны и трудолюбивы, как в молитве, так в делах мирских. Не собирайте сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют. Но собирайте сокровища на небе, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.
Девушки трепетали. Грозный облик Фриста, его возложенные на головы руки, склоненный сверху лик со скорбным всепрощающим взором, вызывали благоговение. Даже у меня, застывшего у окна.
Будьте благоразумны и имейте усердную любовь к ближнему, возвышенно отдавалось эхом под серыми сводами, ибо любовь покрывает множество грехов. Служите ближнему тем даром, какой имеете. И как, по ниспосланной благодати, имеете разные дарования, то, какое имеете служение, пребывайте в нем с радостью и любовью.
Высокий деревянный столик с глиняными чашами выплыл из глубин коридора на руках служанок. Их босые ножки осторожно переступали, боясь что-то разлить или опрокинуть. Алая бахрома чувственно колыхалась. Столик подставили под правую руку говорившего. Сложив ладони у груди и поклонившись, служанки упятились обратно в никуда.
Любовь да будет непритворна, отвращайтесь зла, прилепляйтесь к добру. В усердии не ослабевайте. Утешайтесь надеждою. В нуждах ближних своих принимайте участие.
Руки Фриста оставили головы девушек и приняли со столика две чаши:
Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими. Будьте единомысленны между собою.
Протянутые чаши были обняты девичьими ладонями и поднесены ко ртам. Горла одновременно дернулись, совершая глоток
Люрана задохнулась, глаза вытаращились, и кашель сотряс тонкое тельце.
До дна! жестко приказал Фрист, воздев руки в стороны.
Похож на ангела: отвисшие рукава создавали полное впечатление крыльев.
Верана спокойно глотала. Пересилив себя, Люрана хлебнула еще раз. Лицо перекосилось. Отдышавшись, она храбро допила остаток. До меня добрался слабый запашок алкоголя. То самое варево со стола с угощениями. Пиво не пиво, квас не квас. Местная бормотуха.
Опустевшие чаши вернулись на столик, а торжественный голос Фриста продолжал:
Не высокомудрствуйте, но последуйте смиренным. Не мечтайте о себе. Не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром пред всеми человеками. Не мстите за себя, но дайте место гневу высшему. И если враг ваш голоден, накормите его. Если жаждет, напоите его, ибо, делая сие, соберете ему на голову горящие уголья. Не будьте побеждены злом, но побеждайте зло добром. Да пребудет так!
Руки взметнулись вверх, уронив рукава. Девушки вновь грохнулись на колени, отвесили земной поклон и замерли в нем.
Да не отойдут слова сей проповеди от уст ваших, поучайтесь в них день и ночь, дабы в точности исполнять все, что сказано. Поднимитесь.
Да не отойдут слова сей проповеди от уст ваших, поучайтесь в них день и ночь, дабы в точности исполнять все, что сказано. Поднимитесь.
Два нежных личика вновь оказались на уровне груди своего полубога, одно наивное и испуганное, второе серьезное, томимое неким ожиданием.
Люрана и Верана! Фрист склонился к столику. Пальцы обеих рук окунулись в горшочек и вышли обратно оранжевыми, обтекая яркими каплями. Да сгинут в вечности прежняя жизнь, прежние думы и прежние имена! Да примет вас новый мир, как вы принимаете его!
Яркие полосы прочертили лбы соискательниц поверх черно-белой абстракции. Словно солнечные лучи осветили сумрак долины. Девичьи глаза с изумлением уставились друг на друга.
Ой! не сдержала восхищения Верана.
Оранжевые пальцы опять развернули их лица на режиссера спектакля:
Удалите с себя детские одежды, ибо недостойны вас отныне.
Фрист смотрел на девушек. Они, не мигая, смотрели на него. В глазах дикое смущение женственности и одновременное проявление высшей мужественности. Тонкие пальчики бездумно и покорно развязывали пояса. Через миг веревочки упали. Взятые за плечики, лоскуты ткани взвились через головы и присоединились к пояскам. Босые ножки боязливо переступили с места на место. Вынужденная обнаженность давила на мозг невозможностью прикрыться, девчонки оказались в моем положении, когда я раздет, а все наоборот. Пустота тронного зала была кажущейся. Забыв, что следить нужно и за мной, стражники голодными собаками лакали глазами и мыслями молочные реки и сметанные берега. Ладно, их из дворца не выпускают, ничего кроме стен за всю жизнь не видят. Но так же вязнул на неровностях взгляд Фриста, в местах попадания вызывая гусиную кожу и скукоживающе-выпирающее вытягивание. Девушки ежились, но стоически держались.
Пальцы вновь окунулись в горшочек. Теперь в другой. Окрасившиеся красным пятерни возложились на плечи соискательниц:
Краски враги серости.
Фрист сделал паузу, во время которой ладони начали медленно опускаться, оставляя рвано-алые потеки.
Желания враги однообразия.
Растопыренные кисти приблизились к дрогнувшей трепетной мякоти.
Мужчины враги одиночества.
Кадык «художника» передернулся, как затвор помповухи, взор запотел. Он разве что не облизался. Ласковая тяжесть обожгла его руку, растекаясь по пальцам и принимая форму ладони. Вот ведь, старый хрыч. Сто лет в обед, ни одного ровесника на всю долину, а все туда же. Ау, ваше псевдосвятейшество, вы где?
Вожделение признак взросления. Наслаждение награда за муки. Дети награда и плата за наслаждение. Новые пригоршни красок размазывались по соискательницам сверху донизу, сопровождаемые грудным пеленающим баритоном. Чувствуете будто вспугнутые бабочки проснулись у вас внизу живота. Взмахнули крыльями. Разлетелись теплым туманом по выпотрошенному ожиданием телу.
Музыкой небесных сфер плыли в ушах гипнотизирующие слова. Слова распадались на звуки многомерные, опутывающие, разлетающиеся салютом и вновь впивавшиеся в кожу тучами въедливых мошек. Обрастая шипами и щупальцами сопутствующих мыслей, они цеплялись за овраги извилин и пропахивали новые борозды в оледеневших мозгах. Девушки таяли и доверчиво прижимались, предоставляя больше возможностей, когда руки с красками не доставали до спин и прочего. Их бил озноб ностальгии о будущем, уже столько раз воспроизведенном в грезах, что ставшем реальным воспоминанием. Воспоминанием чувств. Образов. Но не ощущений. И теперь они растворялись в ощущениях.
Под видом окрашивания Фрист нагло пользовался служебным положением. В уголовном кодексе за подобное есть статья. Там, у нас. Но мы находились не у нас. У них правитель имел право и с удовольствием им пользовался, вызывая ответные зуд и дрожь, что пробирались в вены и в мысли, выплескиваясь покраснением шей и смелостью глаз. Былые сомнения развеялись, родился восторг ощущений, желаний, предвкушений. Восторг тела врезал предчувствием небывалого по скорлупе обыденности как молотом по стеклянной новогодней игрушке. Лелеемая годами привычность треснула. Разум поспешно забаррикадировался в недоступном углу, и из бреши осознания свободы проклюнулся ошалелый восторг души.
Уловив момент, Фрист прижал к себе соискательниц и нежно побаюкал, чувствуя томление, стрекотание сердец и пылание кожи. Девичьи руки оплели и стиснули его в ответных объятиях. Люрана просто прижалась, закрыв глаза и улыбаясь чему-то, как сомнамбула, а Верана привстала на цыпочки, головка вскинулась, и девушка наградила старого сатира пылким поцелуем, торопясь уйти в ту нарисованную красочную страну, что лежит за пределом понимания.
Фрист с трудом отстранил от себя полыхавшие желанием создания.
Отныне вы женщины, громко объявил он, возвращая прелестниц в реальность, отныне ваш долг дарить радость, принимать радость, вынашивать и рождать радость всему племени. Чем лучше вам тем лучше племени. Чем лучше племени тем лучше будет вам. Отныне и всегда да пребудет так!