Моросить перестало. Едва обрадовались, дождь издевательски хмыкнул и прекратил притворяться, ливануло как из ведра. Теперь каждый шаг давался с трудом. Единственная задействованная рука срывалась, соскальзывала, утопала в превратившейся в месиво почве. Лицо тыкалось в грязь. Ноги едва вытаскивались, проваливаясь под собственным весом. Иногда подгибались. Я полз на коленях. Локти тоже периодически подламывались, бросая тело на мокрую поверхность. Хорошо, если не на камень. Ладони, локти и колени сочились кровью. Представляю, каково Томе, с такими же неимоверными усилиями продвигавшейся рядом. Под ней чавкала дождевая жижа, отбирая последние силы. Смотрик придвинулся к девушке, предложив плечо. Коренному обитателю стаи, ему, казалось, все нипочем. Тома с благодарностью оперлась. Но быстро идти они не могли, и чей-то рык положил конец джентльменскому поступку парня.
Отягощенная пищей и детьми, которые отныне стали детенышами, стая двигалась весь день. Добравшись, человолки рухнули по своим местам в родной пещере, откуда еще не выветрился запах захватчиков. Здесь было тепло. А раз тепло Не допроситесь. Опередив благодарно настроенную девушку, я рыкнул Смотрику на его угол. Пусть учится отделять блажь от благотворительности.
Утром вожак не поднял стаю. Он спал. Или делал вид, что спит. Ему не было дела ни до всех нас, ни до еды. Остальные ходили вокруг сложенного мяса, дышали его запахом, бестолково давились слюной.
Мы с Томой употребили появившееся время на отмывание в подземном ручье. Пот, грязь, въевшиеся потеки крови. Я больше напирал на тело, девушка беспокоилась за голову: две неутомимые пятерни промывали волосы, драили песком, расчесывали и снова мыли. Далее по кругу и до бесконечности.
Пока она стояла на коленях у низкого русла ручья, я, быстро помывшись, охранял подходы. Лучше проблемы предотвратить, чем потом решать. Плавали, знаем.
Вожак пришел в себя к обеду. Бугрящиеся конечности медленно приподняли тело. Зубы-клыки вонзились в не тронутое никем мясо. Некоторое время доносился лишь громкий чавк, перемежавшийся не менее громким кваканьем всеобщего сглатывания. Потом перепало остальным. К вечеру стая спустилась к ближайшему лесу за кореньями. Для нас с Томой это было счастьем.
Девушка все еще размышляла о дружественной волчьей стае.
У меня ощущение, шепнула Тома, ковыряясь в земле, что человолки выкормыши тех волков.
Согласен. Мы присутствовали на встрече родственников. А первым мауглей мог стать ребенок с причала, оставшийся без родителей. Пару себе мог украсть в деревне.
Или она тоже была с причала, донесся вздох.
Как они наращивают численность, мы вчера видели. Я с отвращением покосился на новых «сородичей». Жаль, затылки гривами прикрыты, татуировок не видно. Сразу отличили бы, кто деревенский, кто местный.
У высокородных тоже нет татуировок, напомнила Тома.
И у пришлых, типа нас с тобой, дополнил я.
Значит, не узнать, кто откуда.
У Смотрика есть татуировка?
Нет, мгновенно ответила Тома.
Ага, проверяла. Значит, одно из трех. Ладно, забудем.
Ужин кореньями был паршивенький, но он был. Уже счастье.
В пещеру вернулись поздно. Постепенно все утихли. Даже маленькие дети. Усталость брала свое.
Ночь выдалась холодной. Дул ветер, завывая в каменных проходах. По телам скользил зябкий сквозняк. Поворочавшись, Тома придвинулась к моей спине.
Насчет Смотрика даже не заикайся, упредил я вопрос. Или предложение. Переживет.
Я вообще молчу, с укоряющей обидой выдала Тома.
Кстати
Когда ты говоришь «кстати», обычно оказывается совсем некстати.
Я же не специально.
Ладно, чего?
Не переименовать ли его в Лизуна? Хотя, только начни, вдруг придется и дальше
Ответом стал удар коленом под зад, отчего я чуть не поперхнулся.
Посмеявшись, я пожал девичью руку.
Прости. Пусть остается только Смотриком, мне так спокойнее.
Новый пинок прилетел в заранее подобравшуюся ягодицу. Уже не такой сильный. Больше для проформы.
Все, молчу, как рыба об лед. Хотела бы сейчас рыбы?
Меня настиг третий пинок.
Полежали молча.
Красивых снов, наконец, прошептала Тома, тепло устроившись и подарив тепло мне.
И тебе красивых.
В очередной раз оценил местное ночное пожелание. Не покоя, как у меня на родине, не добра, как в западных странах, а красоты.
Ладно, чего?
Не переименовать ли его в Лизуна? Хотя, только начни, вдруг придется и дальше
Ответом стал удар коленом под зад, отчего я чуть не поперхнулся.
Посмеявшись, я пожал девичью руку.
Прости. Пусть остается только Смотриком, мне так спокойнее.
Новый пинок прилетел в заранее подобравшуюся ягодицу. Уже не такой сильный. Больше для проформы.
Все, молчу, как рыба об лед. Хотела бы сейчас рыбы?
Меня настиг третий пинок.
Полежали молча.
Красивых снов, наконец, прошептала Тома, тепло устроившись и подарив тепло мне.
И тебе красивых.
В очередной раз оценил местное ночное пожелание. Не покоя, как у меня на родине, не добра, как в западных странах, а красоты.
Поспать не удалось. Ни спокойно, ни красиво, ни по-доброму. Никак. В глубине пещеры загуляла собачья свадьба. Ладно, пусть будет волчья. Хотя вряд ли истинные волки опустятся до такого срама. Одинокую самку, позволившую добраться до себя не предлагавшему стать парой самцу, теперь окружала быстро сменявшаяся свора. Самка огрызалась, пыталась вырваться, скулила. Поздно. Ее не отпускали. То и дело раздавался новый подчиняющий рык, переходивший в утихающий утробный рокот и заканчивавшийся довольным урчанием. Другие члены стаи смотрели на это ровно, без интереса, или вовсе не смотрели, ночь все-таки. Мамаши отвернулись, прижимая к себе сонных детишек. Низкий ранг «невесты» не позволял вожаку вмешаться, если это не мешало жизни стаи и установившемуся порядку. Видимо, не мешало.
Почти заснувшая Тома приподнялась на шум и, обреченно покачав головой, перевернулась на другой бок. Я тоже отвернулся, прижавшись к дремотно-теплой спине боевой подруги, а рука успокаивающе легла поверх ее холодной руки.
А позади громко и сочно гуляла свадьба. Неслись смачные звуки, будто разъяренный папаша охаживает ремнем пойманного на первом курении подростка. Подросток стонет, вскрикивает, бьется в конвульсиях, естественной реакцией еще больше распаляя прибабахнутого родителя. С животной непосредственностью продолжался чувственный шабаш, пулеметные трели сменялись короткими автоматными очередями, очереди выстрелами. Чего не желали видеть глаза, прекрасно слышали уши. Уши передавали информацию в мозг. Мозг, не разобравшись, отправил дальше. Я с ужасом моргнул, краска вскипела на лице
Нне специально, сипло выдавил я, отпрянув на долю секунды позже, чем требовалось, чтобы позор не заметили. Прости.
Жар пылающих ушей ощущался даже вспотевшими пятками.
Понимаю. Гормоны, дождавшись своего звездного часа, уела Тома.
В спокойном деловитом голосе звучало торжество победительницы скачек, в которых я поставил не на ту лошадь и теперь просто вынужден начать оправдываться, подтверждая ее изначальную правоту. Дескать, сам такой, а на нее, бедненькую, наезжал.
С правотой не соглашусь, а оправдываться действительно пришлось.
Именно. Прости. Я стараюсь успокоиться.
Не надо стараться. Выкинь из головы вообще. Думай о птичках.
О чем?!
О чем хочешь, кроме того, о чем думаешь. Сразу полегчает.
Ей самой бы такой совет в свое время.
Да и толку от этого совета. Слова правильные, а как воплотить? Я очень старался не думать, не чувствовать, не дышать, но не мог не слышать, как невидимый обезумевший боксер с обеих рук лупит боксерскую грушу, возненавидев ее и возлюбив одновременно. Затем пришлось видеть, но уже иное начавшее происходить в другой стороне, как раз перед глазами. Потому что вожак, лежавший спокойно, вдруг поднялся. Его не волновала ветреная молодежь, устроившая в пещере бедлам. Он вообще не смотрел на них. Однако гуляющая свадьба навевала определенные мысли. С хрустом качнув головой в одну сторону, затем в другую, самец потянулся невероятными лапищами, что позволяли с правом занимать давно завоеванное место. Усмиряющий до дрожи в коленях, грозный и одновременно масляный взгляд просканировал пещеру.
Шаг вперед, и косматая туша замерла. Чудовищные мышцы поигрывали, наливаясь мощью и нагоняя жуть на окружающих. Гигант словно позировал. Смесь тролля с Терминатором. Он никуда не торопился. Он наслаждался ожиданием, наслаждался властью, наслаждался предрешенностью и невозможностью для остальных изменить что-либо. Он король. Все рабы. Так есть и так будет, пока не явится кто-то более могучий. Когда-то так будет. Но когда еще. Все, кто мог бросить вызов, побиты.
Тома уже не делала вид, что спит. Кто-кто, а она понимала, чем грозит новый поворот кино про нашу жизнь. В четыре неспокойных глаза мы следили за новым шоу на нашу голову. Жалкие детские мышцы, соломинки в сравнении с дубовыми стволами вожака, обратились камень, твердый и хрупкий. Глаза остановились, зато сердца и мысли понеслись аллюром, превосходящим по скорости первую космическую.
Оптимист, находясь между двумя неприятностями, загадывает желание. Я загадал, чтоб пронесло. Въедливый мозг добавил к формулировке, учась на прошлых ошибках: не в физиологическом плане. Хотя позывы уже начались.
С приближением тяжелого, как чугун, липкого взгляда грудную клетку сдавило темным предчувствием. Вожака, в плотоядном оскале озиравшего пещеру, не заинтересовали облепленные детенышами матроны с мощным выменем и могучим тазом. Обошел он и молодых мамаш, кормивших грудью или вынашивавших новое поколение. Перескакнул потрепанных затасканных искусительниц, которые вдруг вскинулись, заворочались, воспрянули в жажде невероятного шанса. Не обратил внимания ни на одну чужую самку, пахнувшую своим избранником.
Я и Тома не были парой в общепринятом смысле, мы просто держались вместе. Два подростка, прибитых друг к другу обстоятельствами.
Жесткий взор притормозил. Медленно, словно усмехаясь, продолжая наслаждаться властью, вожак остановил свой давящий взгляд на радостно откликнувшейся Пиявке.
Юную человолчицу будто подменили. Могла ли подумать сам вожак выбрал ее! Самочка встрепенулась, вскочила, тыл ликующе завилял. Мелко перебирающие ступни побежали на зов. Руками стелясь почти на локтях, она развернулась. Мягкие конусы нещадно елозили по камням. Глазки донельзя вывернутого лица заискивающе глядели назад-вверх. Вздернулась как можно выше угловато-крепенькая задняя выпуклость, словно отмасштабированная от средневзятой в сторону уменьшения.
Взор вожака тупо уперся в подставленный вид: маленький, узенький, какой-то ненастоящий. С карандашами уходящих вниз тонких ножек. С пологими бережками обмелевшего русла вместо глубокого ущелья посередине.
Пиявка недоуменно томилась в затянувшейся невостребованности. Она ждала штурма, сведенное дно живота даже подалось навстречу. и получило невероятный пинок. Небольшое тельце с жалобным скулежом отлетело на несколько метров.