Плеханов произвел на молодого человека исключительно сильное впечатление, тот ощутил нечто сродни «юношеской влюбленности». Ленин напишет, что тогда и он, и его приятели «были влюблены в Плеханова»152. Со стороны Плеханова чувствовался некоторый холодок. В этом пока не было ничего личного, Плеханов всегда держал дистанцию, особенно когда имел дело с досаждавшей ему молодежью из России. Большевики и люди к ним близкие единодушно будут инкриминировать Плеханову то, что можно объединить словом «барство». Горький, сам человек талантливый и тщеславный, характеризовал его: «Талантливейший литератор, основоположник партии, он вызывал у меня глубокое почтение, но не симпатию. Слишком много было в нем аристократизма»153.
Для конкретных переговоров Плеханов отправил Ульянова к Аксельроду, который проживал в Цюрихе. С ним найти общий язык оказалось гораздо проще. Аксельрод на неделю увез ВИ в деревушку Афольтерн, где они вместе гуляли по окрестностям, поднимались «на гору около Цуга и все время беседовали о волновавших общих вопросах». Аксельрод развивал идею о необходимости создания в России партии, которую ему с Плехановым было бы не стыдно представлять в Интернационале. Договорились о переписке, об издании в Петербурге нелегальной рабочей газеты, а в Швейцарии сборника «Работник», куда материалы будут присылать о России. Поспорили о теории и не сошлись в отношении к либералам. Аксельрод, как и Плеханов, считал либералов возможными союзниками социалистов, Ульянов однозначно противниками154. Аксельрод, гражданин Швейцарии, был от той встречи в восторге: «Я тогда почувствовал, что имею дело с человеком, который будет вождем русской революции. Он не только был образованным марксистом таких было очень много, но он знал, что он хочет сделать и как это надо сделать. От него пахло русской землей»155.
Из Швейцарии Ульянов едет в Париж. 25 мая (6 июня) сообщает матери: «Впечатление производит очень приятное широкие, светлые улицы, очень часто бульвары, много зелени; публика держит себя совершенно непринужденно, так что даже несколько удивляешься сначала, привыкнув к петербургской чинности и строгости. Чтобы посмотреть как следует, придется провести несколько недель»156. Помимо достопримечательностей его интересует в первую очередь встреча с Полем Лафаргом, зятем Маркса и культовой фигурой для любого марксиста, тем более начинающего. И встреча состоялась. О ней Ульянов поведает Мартову:
« Чем же вы занимаетесь в этих кружках? спросил Лафарг. Ульянов объяснил, как, начиная с популярных лекций, в кружках из более способных рабочих штудируют Маркса.
И они читают Маркса? спросил Лафарг.
Читают.
И понимают?
И понимают.
Ну, в этом-то вы ошибаетесь, они ничего не понимают. У нас после 20 лет социалистического движения Маркса никто не понимает»157. Маркса, как я полагаю, и в СССР не поймут после 70 лет изучения при советской власти.
С помощью Лафарга Ульянов надеялся познакомиться с Энгельсом и даже собирался ехать к нему в Лондон. Но тот был уже серьезно болен и никого не принимал. Поэтому, поработав немного в парижской Национальной библиотеке, Ульянов вернулся в Швейцарию. Откуда 6 (18) июля писал матери: «С того времени я многонько пошлялся и попал теперь на один швейцарский курорт: решил воспользоваться случаем, чтобы вплотную приняться за надоевшую болезнь (желудка), тем более что врача-специалиста, который содержит курорт, мне очень рекомендовали как знатока своего дела. Живу я в этом курорте уже несколько дней и чувствую себя недурно, пансион прекрасный и лечение, видимо, дельное, так что надеюсь дня через 45 выбраться отсюда»158.
Был ли Ульянов действительно на курорте, история умалчивает. Но известно, что вместе с Плехановым, Александром Воденом и подтянувшимся из России Потресовым он отправился в горную деревушку Ормоны. Потресов напишет, что там они проводили время в «прогулках и бесконечных разговорах на ходу». Плеханов ему показался куда более интересным собеседником. «По сравнению с широким умственным кругозорам Плеханова, с его всеобъемлющими интересами, дававшими пищу для неизменно яркого и талантливого реагирования его ума, Ленин казался таким серым и тусклым во всем, что не входило непосредственно в сферу той социальной проблемы, в которой помещалась целиком и без остатка проблема всей его жизни С Лениным, при всей его осведомленности в русской экономической литературе и знакомстве с сочинениями Маркса и Энгельса, тянуло говорить лишь о вопросах движения. Ибо малоинтересный и неинтересный во всем остальном, он, как мифический Антей, прикоснувшись к родной почве движения, сразу преображался, становился сильным, искрящимся»159.
А путь Владимира лежал дальше в Германию. 10 (22) августа он писал матери из Берлина: «Устроился я здесь очень недурно: в нескольких шагах от меня Tiergartiergarten (прекрасный парк, лучший и самый большой в Берлине), Шпрее, где я ежедневно купаюсь, и станция городской железной дороги Плохую только очень по части языка: разговорную немецкую речь понимаю несравненно хуже французской Если ты послала уже мне денег, то напиши, пожалуйста, мне об этом тотчас же; а если нет, то пошли сюда».
Похоже, здесь Ульянова застало известие о смерти Энгельса, сел писать некролог. В залах Прусской государственной библиотеки Владимир познакомился с новинками марксистской литературы. Походил на рабочие собрания. 17 (29) августа он вновь рассказывал и жаловался Марии Александровне: «Занимаюсь по-прежнему в Konegliche Bibliothek, а по вечерам обыкновенно шляюсь по разным местам, изучая берлинские нравы и прислушиваясь к немецкой речи Да и вообще шлянье по различным народным вечерам и увеселениям нравятся больше, чем посещение музеев, театров, пассажей и т. п. К великому моему ужасу, вижу, что с финансами опять у меня «затруднения»: «соблазн» на покупку книг и т. п. так велик, что деньги уходят черт их знает куда»160.
Ульянов ждал встречи с одним из лидеров Германской социал-демократической партии Вильгельмом Либкнехтом. Она стала возможна благодаря письму Плеханова: «Рекомендую Вам одного из наших лучших русских друзей. Он возвращается в Россию. Он расскажет Вам об одном, очень важном для нас деле. Я уверен, что Вы сделаете все от Вас зависящее»161. Судя по всему, речь на встрече шла о возможности издания в Германии нелегальной литературы и переправки ее в Россию.
И, наконец, письмо матери 26 августа (7 сентября): «Получил сегодня твое письмо с деньгами, дорогая мамочка, и благодарю за него Обжился уже настолько, что чувствую себя почти как дома, и охотно остался бы тут подольше, но время подходит уже уезжать Я чувствую, что следует накупить всякой дряни»162. 7 (19) сентября 1895 года Ульянов возвращается в Россию через станцию Вершболово. «Его желтый чемодан с двойным дном, наполненный запретной печатной продукцией, был сработан немцами отлично. И начальник пограничного отделения докладывает в департамент полиции, что по самому тщательному досмотру багажа Ульянова ничего предосудительного не обнаружено»163.
Аксельроду Ульянов поведал про свои последующие путешествия: «Был прежде всего в Вильне. Беседовал с публикой о сборнике. Большинство согласно с мыслью о необходимости такого издания и обещают поддержку Далее. Был в Москве. Там громадные погромы, но, кажется, остался кое-кто, и работа не прекращается. Мы имеем оттуда материал описание нескольких стачек. Вышлем. Потом был в Орехово-Зуеве. Чрезвычайно оригинальны эти места, часто встречаемые в центральном промышленном районе»164. Это уже похоже на отчет в центр о проделанной подрывной работе.
Анна Ильинична встретила его по приезде в Россию. «ВИ был очень доволен своей поездкой Он рассказывал по возвращении, что отношения с Плехановым установились хотя и хорошие, но довольно далекие, с Аксельродом же совсем близкие, дружественные»165. Плеханов же позднее откровенничал: «Как только я познакомился с ним, я сразу понял, что этот человек может оказаться для нашего дела очень опасным, так как его главный талант невероятный дар упрощения»166.
Анна Ильинична встретила его по приезде в Россию. «ВИ был очень доволен своей поездкой Он рассказывал по возвращении, что отношения с Плехановым установились хотя и хорошие, но довольно далекие, с Аксельродом же совсем близкие, дружественные»165. Плеханов же позднее откровенничал: «Как только я познакомился с ним, я сразу понял, что этот человек может оказаться для нашего дела очень опасным, так как его главный талант невероятный дар упрощения»166.
Вернувшись в Петербург, Ульянов поселился в Большом Казачьем переулке, неподалеку от Сенного рынка. Он все еще числился помощником присяжного поверенного. «Несколько раз брат и выступал, но, кажется, только по уголовным судам, по назначению суда, то есть бесплатно, причем облекался во фрак покойного отца, подтверждала Анна Ильинична. В это время круг его знакомых был уже довольно широк; он много бегал и суетился»167.
Как литератор Ульянов был чрезвычайно плодовит. Он стремительно покрывал своим мелким угловатым почерком толстые тетради, в которых доставалось в основном по-прежнему народникам. Однако основные усилия Ульянова были теперь направлены на создание новой, первой на территории России социал-демократической организации. После его возвращения в столицу, писал Кржижановский, связи с группой «Освобождение труда» помогли питерским социал-демократам «расширить круг своих русских знакомств. К этому времени относится наше сближение с Мартовым, доктором Ляховским, а также с социал-демократическими кружками в Н.-Новгороде, Москве, Ивано-Вознесенске, Вильне и в некоторых волжских городах»168. То, что войдет в историю как «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», сложилось в ноябре 1895 года из двух групп, одну из которых возглавлял Ульянов, другую Мартов.
Юлий Осипович Мартов (Цедербаум) родился в Стамбуле в очень богатой семье. Его дед был основателем первых еврейских газет и журналов в России, отец работал в Русском обществе пароходства и торговли, был корреспондентом «Петербургских новостей» и «Нового времени». Учился Мартов, как и Потресов со Струве, на естественном отделении физмата Санкт-Петербургского университета, откуда его исключили за распространение нелегальщины и выслали в Литву. Отбыв наказание, Цедербаум вновь вернулся в столицу.