Господа совет переглядываются через карту. Вот вам и генеральное сражение. Потери противника велики, конечно, зато мы остались без человека, на котором держалась вся сторона. И у противника они еще все заново соберутся, тем более что Мори ушел целым, а у нас начнется. Десяток амбициозных генералов в отсутствие очевидного лидера.
Гонец опускает на подставку чашку с водой и тут только замечает, что есть чашка, подставка и вода. Очень трудно помнить о мире вокруг, когда нужно одновременно говорить и слушать, когда где-то за стеной не прекращается легкий зудящий гул и почему-то очень холодно, не из-за осени, не из-за севера, не из-за потери крови даже глупости, капли, а так Очень трудно, особенно если ты сейчас не ты, а совсем никто, посторонний, гонец из эстафеты с характерным провинциальным выговором. Всех умений ездить верхом, драться и запоминать.
Второе письмо, раскрытое от угла, мгновенно прочитанное, мгновенно скомканное, летит наискосок в жаровню. Князь чуть дергает головой: все в порядке, не обращайте внимания. Тянет руку за трубкой. Курит он, если верить рапортам, три-четыре раза в день, почти по часам, без всякого видимого удовольствия. Как лекарство. И другим советует, говорит: так думается быстрее.
Совет чешуйчатые фигуры над бумагой, чешуйчатые тени, еще более странные тени от стоящих пока на полу шлемов не обращает внимания, не отвлекается, ходит мыслью по карте, разговаривает семью ртами хором, подхватывая слова друг друга. Механизм несколько сложнее ручной картечницы, несколько проще часов. Составлен из живых людей, но это не так уж важно. Кажется, это все же думает гонец, но эта мысль может сложиться в воздухе и сама.
Отсутствие очевидного лидера, да. Потому что Токугава Хидэтада, второй из живущих сыновей Иэясу и до недавнего времени явный наследник, умудрился не успеть к решающему сражению, собственно, никуда не успеть: полез по дороге за каким-то каппой штурмовать Уэду и завяз там со всем хозяйством на тридцать с лишним тысяч бойцов А оно бы могло решить исход боя, и ему это припомнят. И смерть отца непременно поставят в счет и, возможно, собственные братья. Искренне или увидев свой шанс. А в армии Иэясу в этот раз не только его вассалы, но и множество союзников, в том числе и союзников полуслучайных, тех, кого туда привела ненависть к Исиде Мицунари или причуды региональных отношений. Они и при жизни господина найфу умудрялись ссориться вплоть до драк между своими вокруг того, кому штурмовать очередной замок первым Возможны какие угодно срывы, какие угодно новые альянсы. Предсказать ничего нельзя кроме того, что молодой Хидэтада с этим точно не справится. Там вообще сейчас нет человека, который мог бы с этим справиться. Ни на одной стороне.
А он жив вообще? Господин Хидэтада? И будет ли жив?
Гонец не знает этого генерала, сухого и темнолицего, старше многих здесь, уже прожил свои полвека под небом. Гонец не знает, а другой человек, спящий в нем, помнит по имени Монива Цунамото: встречал, однажды даже воевал рядом, не будем вспоминать где, тем более что вопрос и так поднял спящего опасно близко к поверхности.
Жив, с готовностью кивает гонец. Господин найфу изволил сильно гневаться и собирался приказать ему умереть, как только тот прибудет в лагерь но передумал.
Это правда, и это то, что гонец эстафеты мог слышать. Стены из ткани не стены.
Кто его переубедил?
Сын советника, Хонда Масадзуми.
Как?
Не знаю.
Правда. Не знаю. Мы оба не знаем. Скорее всего никак. Скорее всего, господин Иэясу просто взял себя в руки и вспомнил, что из всех его сыновей выжить, победить и править способен только этот несмотря на нынешнее дурацкое опоздание. Только у него есть какой-то шанс. У остальных его нет вовсе.
Судзуки Мотонобу, круглолицый южанин, бывший купец, а ныне а ныне много что, в частности тот, кто отвечает за дела управления, когда его светлость покидает княжество, бьет черно-белым веером по письму, пришпиливает его к карте.
Это ловушка, говорит он без всяких прелюдий и «если осмелюсь сказать». Как хотите, это может быть только ловушка.
Слишком вольно держится, отмечает спящий. Господин найфу тоже любит, любил и ценил купцов, тоже был внимателен к ним, но он не стал бы вводить купца в совет клана, доверять ему войско, позволять высказываться первым.
То письмо, князь указывает черенком трубки на жаровню, диктовал Иэясу. В здравом уме и хорошей памяти.
Жив, с готовностью кивает гонец. Господин найфу изволил сильно гневаться и собирался приказать ему умереть, как только тот прибудет в лагерь но передумал.
Это правда, и это то, что гонец эстафеты мог слышать. Стены из ткани не стены.
Кто его переубедил?
Сын советника, Хонда Масадзуми.
Как?
Не знаю.
Правда. Не знаю. Мы оба не знаем. Скорее всего никак. Скорее всего, господин Иэясу просто взял себя в руки и вспомнил, что из всех его сыновей выжить, победить и править способен только этот несмотря на нынешнее дурацкое опоздание. Только у него есть какой-то шанс. У остальных его нет вовсе.
Судзуки Мотонобу, круглолицый южанин, бывший купец, а ныне а ныне много что, в частности тот, кто отвечает за дела управления, когда его светлость покидает княжество, бьет черно-белым веером по письму, пришпиливает его к карте.
Это ловушка, говорит он без всяких прелюдий и «если осмелюсь сказать». Как хотите, это может быть только ловушка.
Слишком вольно держится, отмечает спящий. Господин найфу тоже любит, любил и ценил купцов, тоже был внимателен к ним, но он не стал бы вводить купца в совет клана, доверять ему войско, позволять высказываться первым.
То письмо, князь указывает черенком трубки на жаровню, диктовал Иэясу. В здравом уме и хорошей памяти.
И по четкому выговору и совершенно бесцветной интонации все, кроме гонца и включая спящего, понимают, что его светлость стеклянно зол, как с ним бывает. Что-то ему там написали. Обычно в таком состоянии князь старается не отдавать распоряжений и не подходить к людям, а то вместо вымышленных страшных историй случаются настоящие, но война не позволяет выбирать.
Но, продолжает князь, ты прав, ловушка. Этого к нам пропустили. Уже знали, с чем он едет. Уэсуги Кагэкацу Он выбивает трубку, медленно, в три приема. про-пус-тил.
Гонец пытается что-то хрипнуть, возразить, от него отмахиваются: сиди, и он замолкает, будто воздух из него вышел. А Судзуки Мотонобу продолжает раз уж начал, и прав.
Они рассчитывают, веер плывет над границей, что мы не станем вмешиваться. Иэясу умирает, больше у нас на юге союзников нет, обязательств нет если бы это вообще было важно. Что будем делать мы? Мы постараемся отхватить все что успеем здесь, на севере, и потом договоримся с победителем. Или, если победителя не будет, потихоньку начнем распространяться на юг. А если, веер схлопывается, победителем окажется кто-то неподходящий, мы уйдем в глухую оборону и начнем торговаться. У нас есть, чем торговать: они порядочно обескровят друг друга, а война с нами насмерть обойдется слишком дорого даже в случае победы. И следует помнить, что тому, кто занят нами, могут с легкостью ударить в спину. Об этом можно даже договориться заранее. Они рассчитывают именно на это, потому что
Потому что, подхватывает доселе молчавший начальник штаба, мы именно так и поступили в прошлый раз. И в позапрошлый тоже. Правда, морщится он, позапрошлый не все заметили. Списали на удачу. Но наш нынешний противник неглуп и сведения о нас собирает давно.
Даже лишнее. Описанное это очевидное решение в нашем положении, пожимает плечами Мотонобу. И оно отвечает всему, что они о нас знают. Я думаю, Уэсуги собирается на юг, выручать своих. С его войсками у Запада остается хороший шанс. Вот потому и пропустил гонца, чтобы мы пленились возможными приобретениями вдоль границы и не помешали. В конце концов, Айдзу не его родная земля, провинцию подарил ему тайко, и совсем недавно, он может себе позволить потерять немного территории, если на кону власть в стране. Мотонобу подумал и добавил: И его представления о долге и справедливости.
О справедливости, каркнул князь и встал. Подошел к окну, забранному узкими продольными прутьями, посмотрел, как стоит солнце. Кстати, о справедливости. Эстафету.
Свист, шорох, люди возникают из коридора, по очереди опускаются на колено.
Первое. В Дэва. К армии. К моему дяде и вассалу Рюсю Масакагэ и моему дяде, правителю Дэва, Мотами Ёсиаки. В ближайшие дни ваш противник начнет отступление. Возможно, оно уже началось. Приказываю: если еще не сделали дать сражение. Не позволить им отойти к своей границе. Если можно уничтожить, если нельзя связать. Старшего советника Наоэ Канэцугу не выпускать в любом случае. Помолчал, хрустнул пальцами. А если мой дядя Мотами Ёсиаки вдруг спросит, с чего это я вздумал ему приказывать, то впрочем, он умный человек. Он не спросит. Удачи.
Короткое движение человека, чуть более длинное движение воздуха.
Гонец с юга щурится в темный коридор. Если он правильно понял, князю Уэсуги Кагэкацу предстоит потерять не просто кусок территории а все. Может быть, это даже немного поможет тем, кто на юге.
Второй.
Резервам у границы с Дэва выдвигаться, конечно, на соединение. С тем же приказом.
Начальник штаба разворачивается к князю.
Резервы? Как союзники, мы уже сделали больше, чем должны. В остальном не разумнее ли предоставить господина Могами Ёсиаки и особенно госпожу Ёси-химэ их собственным умениям и собственной судьбе?
Здесь нет нужды в спящем, здесь и сам гонец знает достаточно, вся страна знает. Дата враждуют с Могами столько лет, сколько живут рядом. Попытка связать семьи браком не удалась настолько, насколько это возможно: сестра нынешнего князя Могами, мать нынешнего князя Датэ десять лет назад пыталась отравить сына и только чудом не преуспела. Если Наоэ Канэцугу чего-то стоит как полководец, а он многого стоит, то с наличными силами Могами, скорее всего, потеряет либо большую часть армии, либо столицу. И сестру. Которую тень и воспитатель князя, выходивший его после того случая, кажется, очень хочет видеть мертвой.
Не разумнее, резко отвечает князь.
Почему же? Обескровить или погубить одного смертного врага руками другого, не нарушив притом ни единого обязательства чем не стратегия? Тень Сун Цзы качается над жаровней, поощрительно кивает.
Мой дядя как генерал если уступает нам, то ненамного. Он занимает место на поле. Пока он стоит, противник будет вынужден принимать его в расчет. Зачем нам сейчас, Датэ ловит пальцами вялый осенний солнечный луч, пустота на правом фланге? Если Могами предаст, это будет после войны.