Ксюш тихо прошелестел из-за приоткрытой двери Витин голос. Зайди-ка на минутку
От скрипа старой инвалидной коляски опять екнуло сердце, будто вздрогнуло жалостью к этому парню, единственному ее наставнику и помощнику, опоре и поддержке Хотя опорой Витю никак нельзя назвать кощунственно даже и звучит-то! Какая из него опора? Вон руки совсем ослабли сил нет даже колеса у коляски крутить. Сохнет на глазах человек, и ничегошеньки с этим не поделаешь! Тело умирает, а голова ясной и умной остается, да еще какой умной! Она иногда часами его слушает, открыв рот. Про что ни спроси все знает! И так все умеет разложить по полочкам, что кажется, и в самом деле дальше жить хочется, несмотря ни на что
Ксюш тихо прошелестел из-за приоткрытой двери Витин голос. Зайди-ка на минутку
От скрипа старой инвалидной коляски опять екнуло сердце, будто вздрогнуло жалостью к этому парню, единственному ее наставнику и помощнику, опоре и поддержке Хотя опорой Витю никак нельзя назвать кощунственно даже и звучит-то! Какая из него опора? Вон руки совсем ослабли сил нет даже колеса у коляски крутить. Сохнет на глазах человек, и ничегошеньки с этим не поделаешь! Тело умирает, а голова ясной и умной остается, да еще какой умной! Она иногда часами его слушает, открыв рот. Про что ни спроси все знает! И так все умеет разложить по полочкам, что кажется, и в самом деле дальше жить хочется, несмотря ни на что
Ксюш, помоги мать на кровать перетащить, а? тихо попросил Витя. А то она не дошла видишь, у окна свалилась? А там дует сильно простынет еще!
Да, конечно, Вить Сейчас, только посуду отнесу!
Мать Витина, Антонина Александровна, являла собой пример классического женского алкоголизма, тихого и безысходного. Пила она с молодости, с тех самых пор, как выписала ее сюда из деревни пожилая тетка, бывшая хозяйка этой большой комнаты, чтоб, как она говорила, «скрасить старость» и осчастливить племянницу городской пропискою не пропадать же добру, в самом деле! Тетка же и устроила ее на работу на ликеро-водочный завод, на линию розлива Правда, администрация завода надо отдать ей должное с пьянством на предприятии нещадно боролась! Однако боролась странными, одной администрации понятными способами, позволяющими принимать в себя алкогольную продукцию только на своей территории хоть залейся! А навынос ни-ни! Вот и старались все впихнуть в себя халявного побольше! И привыкали, и спивались А как иначе? Это ж вам не конфетная фабрика, где по тем же правилам можно есть шоколада, сколько влезет! Только сладкого-то много не съешь: два-три дня и тошнит уже Тетка умерла через несколько лет, Антонина Александровна тихо жила себе одна, пока не пришло вдруг ей в голову родить себе ребеночка тоже захотелось «скрасить старость», наверное Вопреки всем прогнозам, Витя родился здоровым и крепеньким Галия Салимовна рассказывала, она свою старшую, Асию, в одном роддоме с ней рожала. Только не повезло Вите уронила его Антонина Александровна в трехмесячном возрасте по пьяному делу, причем сильно уронила, на копчик, да еще и к врачу сразу не обратилась испугалась чего-то Так и не удалось Вите встать на свои ножки всю свою сознательную жизнь провел в инвалидном кресле. А к тридцати годам еще и сохнуть начал. Так и живет согнутой пополам злым ветром тростиночкой, только глаза живыми и остаются большие, умные, теплые, всепрощающие И все его любили и жалели И Антонина Александровна тоже любила и жалела, только по-своему, через алкогольный туман. И вину свою чувствовала. Нельзя, говорила, мне трезветь ни на минуту от горя сразу помру И деньги все заработанные до копеечки Вите старалась отдавать пропить боялась! По утрам тихой мышкой встает и бегом на работу. А они, соседи, все Вите помогали! И в магазин сходить, и пол помыть, и постирать, когда мать совсем уж не в состоянии это всегда пожалуйста! Ну, разве что кроме Ксюшиной мамы Она всегда себя особняком ставила, поверх голов смотрела не место ей здесь, и все тут! Решила выбраться из «вонючей трущобы» и добилась-таки своего! А интересно все ж посмотреть на этого ее нового мужа, или как его там еще называют Сожителя Хоть бы все у нее получилось, Господи! Уж они бы с Олькой и правда зажили в свое удовольствие!
Поставив посуду в раковину, она быстро вернулась в Витину комнату и, напрягаясь из последних сил, перетащила неподвижное тело Антонины Александровны на кровать, заботливо прикрыла старым байковым одеялом.
Ксюш, а в церковь в это воскресенье меня свозишь? тихо спросил Витя извиняющимся голосом. Леха вроде тихий пока ходит и меня с коляской вниз спустит
Ой, Вить, а ведь не могу я в воскресенье! спохватилась Ксюша. Мама велела нам с Олькой в гости приходить, с ее мужем знакомиться. И даже время назначила! А с ней спорить сам знаешь как Давай в следующее воскресенье, ладно? Или хочешь, я кого-нибудь из девчонок Фархутдиновых попрошу? Хотя они ж не пойдут они в мечеть ходят А Васильевна старенькая уже, ей тебя не довезти
Да ничего страшного, Ксюш! успокоил ее Витя. В следующее так в следующее! Чего ты огорчаешься так? Не волнуйся! Иди лучше спать ложись, устала, наверное! Вон под глазами синяки какие, будто били тебя. В библиотеку завтра заскочишь? Надо книги поменять, я тут список тебе составил
Обязательно заскочу, Вить! Давай свой список и книги тоже, обрадовалась Ксюша возможности хоть чем-то помочь соседу. Надо у порога положить, а то выбегу утром и забуду, как в прошлый раз
Ксюша сложила в большой пакет книги, пристроила туда же тетрадный листочек с Витиными безобразными каракулями, виновато обернулась от двери.
Пока
Пока, Ксюш! И спать ложись пораньше! И не переживай, прошу тебя! бодро откликнулся Витя.
Олька, давай договоримся с тобой обойдемся без ярких эмоциональных выражений и жвачки, ладно? Потерпишь пару часиков? увещевала Ксюша дочь, идя с ней в воскресенье по незнакомой улице и вглядываясь в номера домов. Вот, смотри, это сорок второй номер, а нам нужен сорок пятый Значит, надо переходить на нечетную сторону
И тут же то ли провалилась в пропасть, то ли взлетела в небо она и сама бы не смогла опять определить своего состояния: прямо на нее шла красота неописуемая в короткой норковой шубке цвета темного ореха, в длинных замшевых сапожках со стразами на тоненьких ножках цок-цок по асфальту И опять то же наваждение боже, это ж я иду Она сильно встряхнула головой, чтоб отогнать от себя этот нечаянный обморок, и даже ругнула себя тихонько: заигралась уже, матушка
Мам, ты чего? Встала, как вкопанная Вон переход, пошли давай! вернула ее в реальность нетерпеливая Олька.
Да-да, идем быстрее, опаздываем
Дверь им открыла мать раскрасневшаяся, улыбающаяся, в кокетливом голубом халатике с оборочками. В уютной прихожей расплывался накатывающий из кухни плотными густыми волнами умопомрачительный запах жарящейся с чесноком курицы, из комнаты громко доносился взвинченный до предела голос футбольного комментатора.
Раздевайтесь и проходите, Иван Ильич как раз свой футбол по телевизору досматривает подтолкнула она их, враз оробевших, к большим красивым дверям с цветными стеклышками. Идите, знакомьтесь, он сам мне велел вас пригласить!
Олька первой нерешительно потянула за круглую медную ручку, приоткрыла дверь и, просунув в образовавшуюся щель голову, скромно произнесла:
Здрассти
О-о-о, вы уже здесь, красавицы! А я не слышу ничего! поднялся из красивого полосатого кресла навстречу им плотный лысый мужчина в спортивном костюме. Давайте знакомиться! Меня Иваном Ильичом зовут А ты, наверное, Ксюша? обратился он к вконец смутившейся под взглядом его неожиданно ярких синих глаз Ксюше.
Да А это дочка моя, Оля тихо проговорила она, слегка поведя в Олькину сторону головой и одергивая непривычно короткую кофточку, которую Олька чуть не силой утром натянула на нее и в которой сама, будучи намного выше матери ростом, ходила «голопупой», строго следуя веяниям моды.
Очень, очень приятно! расплылся в улыбке Иван Ильич. Зиночка! Какие у тебя хорошие девочки! крикнул он в сторону кухни, подходя к дверям комнаты. Прямо обе девочки-припевочки!
Он подошел совсем близко, ласково приобнял их за талию и прижал на секунду к своему плотному телу. Заглянув сверху в Ксюшино лицо, обдал хитрющей и живой синевой смеющихся глаз. И ведь всего лишь чуть-чуть полежала эта большая теплая рука на худых ее ребрах, а она взяла и поплыла Сроду с ней такого не случалось! Как будто прожгло теплом все ее внутренности, и тепло это засопротивлялось, не желая выходить обратно, осталось там, внутри, щекоча и непонятно тревожа. Ей даже показалось, что на коже, под кофтой, обязательно должен остаться след от его ладони «Господи, стыд-то какой! с ужасом подумала она, глупо улыбаясь и моргая растерянно глазами. Никогда со мной такого не бывало! Аж дыхание пресеклось и лицо покраснело, наверное»
В комнату уже входила мать, неся на большом, небывалой красоты синем блюде огромную жареную курицу, обложенную со всех сторон дольками румяной запеченной картошки и свежей зеленью.
Ого, какая курица большая! повела носом вслед за блюдом Олька и громко проглотила слюну, осторожно-испуганно взглянув на мать, все утро читавшую ей лекции о правилах хорошего тона. Мам, ты чего? Что это с тобой?
А что? испуганно спросила Ксюша, хватаясь за щеки.
Ты красная вся такая
Да я стесняюсь просто! Сейчас пройдет
Это не курица, Оля, с досадой произнесла мать, пристраивая блюдо в центре накрытого посреди комнаты большого стола. Это индейка
Индейка?! округлила глаза Олька. Никогда в жизни не ела индейку! Вкусно, наверное
Ты красная вся такая
Да я стесняюсь просто! Сейчас пройдет
Это не курица, Оля, с досадой произнесла мать, пристраивая блюдо в центре накрытого посреди комнаты большого стола. Это индейка
Индейка?! округлила глаза Олька. Никогда в жизни не ела индейку! Вкусно, наверное
Девочки, за стол! За стол! легонько подтолкнул их Иван Ильич. Зиночка, а где вино?
Да они у меня совсем не пьют, Ваня! Я их в строгости воспитываю! поглаживая Ксюшино плечо и умильно улыбаясь, проговорила мать.
Так и я ж им водки не предлагаю! А настоящего грузинского вина за знакомство просто грех не выпить! Неси бутылку, Зин!
Вань, ну оно ж дорогое
Что значит дорогое? Не дороже гостей! Ты чего? К тебе ж дети пришли
Мать нехотя достала из красивого бара бутылку «Киндзмараули», поставила на стол. Сняв фартук, села рядом с Иваном Ильичом, продолжая растягивать губы в приличествующей случаю улыбке. Ксюша вдруг остро, всей кожей почувствовала ее раздражение, сидела, опустив плечи и с силой прижимая локти к бокам. Она всегда очень болезненно ощущала ее раздражение, оно выбивало своей плотной волной все мысли из головы, заставляло струной натягиваться мышцы, и в глотке сам собой появлялся комок ни подышать, ни поплакать