Так что мундир по боку. Следующий вопрос: можно ли находиться при армии гражданскому статскому, как здесь говорят? Запросто. В этом времени обычное явление. Офицеры имеют слуг, армию сопровождают маркитанты (во французской армии они в каждой роте), прочие любители заработать на войне. К этому привыкли и не обращают внимания. Осталось договориться со Спешневым. Сомневаюсь, что станет возражать. Ни один нормальный командир не откажется от внештатного фельдшера, который уже доказал свою полезность. Мне много не надо: еда, одежда и защита. Далее посмотрим. Осталось определиться с происхождением, здесь с этим серьезно. Общество разделено на сословия, у каждого свои обязанности и права. Лучше всего дворянам: налоги не платят, служить не обязаны, хотя многие служат. Причину смотри выше. Спешнев признал меня сыном дворянина, пусть так и остается. Значит, я бастард. Отношение к ним лояльное: многие дворяне имеют внебрачных детей. Другое дело, что не всех официально признают. Ну, раз отчество у меня дворянское, признание отцом состоялось. Фамилия По местным обычаям бастардам дают производную от отцовской, сократив ее на слог или букву. Отец Репнин, сын Пнин. От Трубецких пошли Бецкие, от Голицыных Лицыны. Ну, и кто у нас папаша? Князь Друцкий! Род многочисленный, их как собак нерезаных. Друцкие-Соколинские, Друцкие-Озерецкие, Прихабские, Любецкие, Горские Есть российские, литовские и белорусские ветви. Если с первыми все ясно, они числятся в Бархатной книге, то вторые стали подданными России относительно не давно. Не всем удалось отстоять право на княжеский титул обычное дело в этом времени. После раздела Польши в России охренели: каждый четвертый подданный на вновь приобретенных землях числился шляхтичем, то есть дворянином. В Польше с этим просто: взял саблю и пошел воевать значит, шляхтич. Ничего, что штаны драные и спишь на соломе, зато никто не смеет назвать тебя «быдлом». Такое количество новых дворян Екатерину II не устроило, и она повелела считать ими только тех, кто представит подтверждающие происхождение документы. У многих их не оказалось, случилось немало обиженных. Часть из них уехала за границу, среди них и был мой гипотетический папаша. Хотя нет, политику лучше не трогать. Папаша уехал за границу по личным причинам, такое поймут. Скажем, из-за любви к моей матери. За границей я родился и вырос, получил профессию и знание иностранных языков. На это можно списать и незнание российских реалий. Остальное придумаем позже топать нам долго.
Приняв решение, я повеселел и тихонько запел. Рота выбралась на лесную дорогу, заросшую травой, здесь, под деревьями, пыли не было, так что она не мешала. Я энергично напевал, размахивая руками. Под песню идти веселее, этому еще в армии научили. А что вы думали? Я служил. Честно оттянул положенные полтора года в легендарной в/ч 3214[15], в медицинский колледж поступил после дембеля. Приняли без проблем, с мужиками в таких заведениях напряг, а тут бравый сержант в краповом берете, весь из себя такой красивый. Шутка Вообще-то я собирался стать врачом, но в университет поступить не удалось: в медицинские вузы конкурс атомный. Загремел в армию, а после службы решил, что синица в рукаве лучше, чем журавль в небе
Что вы такое поете, Платон Сергеевич?
Оп-па! Забыл, что шагаю рядом с повозкой, в которой везут раненого капитана, вот тот и услышал. Я-то думал: Спешнев в беспамятстве или спит. Крепкий мужик. Выдержать такую операцию без наркоза, да еще окружающим интересоваться!
Да так, Семен Павлович, песенку одну.
Похожа на строевую, но слова незнакомые.
У него еще и слух отменный!
Сам сочинил.
Пойте громче, если не затруднит. Люди приустали, идти еще долго, будет веселее.
Ладно, сами напросились. Я набрал в грудь воздуха и заорал:
Путь далек у нас с тобою,
Веселей солдат гляди.
Вьется, вьется
Знамя полковое,
Командиры впереди,
Солдаты в путь, в путь, в путь
Командир нашей роты любил строевые песни советских времен и заставлял разучивать. А что делать, если лучших не написали? Мы орали их на плацу и на пути к стрельбищу. А что? Слова подходят и для этого времени, хотя припев нужно изменить. Нет тут полевой почты для солдат. Забрали в рекруты считай умер для родных. Для солдата семьей становится армия
А за тебя святая,
Отчизна дорогая
Багратион нас в бой ведет.
Солдаты в поход
Мне показалось, или егеря вправду зашагали веселее? Багратиона, командующего 2-й армией, в войсках любят. Есть за что. Узнав, что Неверовский[16], получив под начало полк, запретил в нем телесные наказания, Багратион пришел в восторг и рекомендовал своим офицерам распространить эту практику в подчиненной ему армии.
У него еще и слух отменный!
Сам сочинил.
Пойте громче, если не затруднит. Люди приустали, идти еще долго, будет веселее.
Ладно, сами напросились. Я набрал в грудь воздуха и заорал:
Путь далек у нас с тобою,
Веселей солдат гляди.
Вьется, вьется
Знамя полковое,
Командиры впереди,
Солдаты в путь, в путь, в путь
Командир нашей роты любил строевые песни советских времен и заставлял разучивать. А что делать, если лучших не написали? Мы орали их на плацу и на пути к стрельбищу. А что? Слова подходят и для этого времени, хотя припев нужно изменить. Нет тут полевой почты для солдат. Забрали в рекруты считай умер для родных. Для солдата семьей становится армия
А за тебя святая,
Отчизна дорогая
Багратион нас в бой ведет.
Солдаты в поход
Мне показалось, или егеря вправду зашагали веселее? Багратиона, командующего 2-й армией, в войсках любят. Есть за что. Узнав, что Неверовский[16], получив под начало полк, запретил в нем телесные наказания, Багратион пришел в восторг и рекомендовал своим офицерам распространить эту практику в подчиненной ему армии.
Каждый егерь воин бравый.
Смотрит соколом в строю.
Породни роднились мы со славой,
Славу добыли в бою.
Солдаты в путь, в путь, в путь
К концу последнего припева я слегка охрип, поэтому, закончив, достал манерку из сумки, стащил с горловины стакан и жадно отхлебнул. Сначала прополоскал рот от пыли, сплюнул, и только затем напился теплой воды.
Славная песня, сказал наблюдавший за мной Спешнев. Что, вправду, сами сочинили?
Приходилось такую слышать? ответил я по-еврейски.
Нет, сказал он, необычная больно. У нас так не поют. Не возражаете, если прикажу солдатам перенять слова? Думаю, им понравится. Про егерей хорошо сказано, и про командующего. Кстати, Платон Сергеевич, могу поклясться, что вы прежде носили мундир. Шагаете привычно, песню поете ловко. Я прав?
М-да, спалился. И вот что ответить?
Ничего не желаете рассказать? продолжил Спешнев.
С вашего разрешения позже, Семен Павлович. С глазу на глаз.
А то возчик встрепенулся и уши греет. Да и ближние егеря оборачиваются.
Хорошо, кивнул капитан и закрыл глаза.
Мы прошли еще километра полтора (версты, нужно отвыкать от привычных мер), как от головы колонны к телеге подошел фельдфебель.
Ваше благородие! доложил Спешневу. Передовой дозор углядел: лес кончается. Впереди луг и река. Дорога ведет к ней, значит, брод имеется. Дозвольте встать на дневку. Лошади притомились, да и люди тоже.
Вставайте! разрешил Спешнев. Лошадей распрячь, напоить и пустить пастись. Егерям помыться и варить кашу. Выполняйте!
Слушаюсь! козырнул фельдфебель и ушел обратно. Егеря, услышав об отдыхе, повеселели и зашагали бодрее. Я тоже. Тело чесалось от налипшей на кожу пыли, и желало скорей окунуться в воду. Знать бы тогда, чем это кончится!
Для дневки фельдфебель выбрал поляну у края леса, раскинувшегося на высоком берегу поймы безвестной речушки. До нее метров триста. Малоезженая, заросшая травой дорога, спускалась по склону к поросшим кустарникам берегам, между которых блестела неширокая полоса воды. Едва прозвучала команда остановиться, как я рванул к ней. Подбежав, стащил с себя сумку, пропотевшую одежду и ухнул в воду. Ну, как ухнул? Речушка оказалась мелкой, едва до пояса, так что просто присел. Зато дно оказалось песчаным, а вода теплой.
Фыркая, как лошадь, я умыл лицо, шею и уши, затем осторожно, стараясь не зацепить рану, смахнул мокрой ладонью пыль с волос. Мыть их пока нельзя занесу инфекцию в рану. Выполнив необходимые манипуляции, я растянулся во весь рост на мелководье. Вода, журча, обтекала меня с боков. Подплыли наглые пескари и стали тыкать носами в ступни, исследуя возникший объект на предмет пожрать. Я отгонял их ленивыми движениями ног. Они порскали в стороны, но затем возвращались. В прозрачной воде их попытки чего-то от меня откусить просматривались отчетливо. От такой идиллической картины внутри поселилось умиротворение, я на некоторое время забыл обо всем и предался неге.
Тем временем вокруг кипела жизнь. Егеря, сняв сапоги и закатав панталоны до колен, заходили в реку, умывались, пили, наполняли чистой влагой манерки, ведра и котелки. Занимались они этим ниже по течению, и я оценил их деликатность не стали пускать муть на барина. Скоро река и берег опустели егеря потянулись к стоянке. Пора и мне. Нужно осмотреть раненых, пожевать, чего дадут, а потом Дальше меня ждал неприятный разговор с капитаном, и я, как мог, оттягивал его. Что сказать Спешневу? Человек он глазастый и жизнью битый. На вид лет сорока. Если учесть, что дворяне на службу идут юнцами, то армейскую лямку капитан тянет не одно десятилетие. Такого на кривой козе объедешь. Наверняка воевал Россия начало 19 века провела в сплошных войнах. Шведы, французы, турки С последними перед вторжением Наполеона едва успели заключить мир, иначе имели бы два фронта западе и юге.
Выйдя на берег, я отряхнул панталоны от пыли, а вот рубаху и кальсоны решил простирнуть. Вернулся в реку, прополоскал, отжал. Бросив влажное белье на плечо, вышел из воды и натянул панталоны. Подобрал сумку, и двинулся по дороге к стоянке. Шагалось легко. Вокруг расстилался заросший высокой травой луг, летали бабочки и стрекотали кузнечики. Благодать. Со стороны лагеря шума не доносилось, его, видимо, отсекал высокий берег поймы. Не было видно и дыма костров, хотя их зажгли наверняка. То ли хворост собрали сухой, то ли деревья рассеивали дым. Впечатление, что я один-одиношенек на лугу. На миг стало страшно: а вдруг егеря ушли, бросив меня здесь? И вот что в таком случае делать? Пропаду. Мотнув головой, я отогнал глупую мысль. Не бросят. На дороге, беспамятного, подобрали, а уж теперь
С правой стороны донесся топот копыт. Я повернул голову. Огибая высокий берег поймы наперерез мне скакали три всадника. Я присмотрелся. Голубые мундиры с серебряной шнуровкой на груди, кивера с султанами, на левом плече такие же голубые куртки. «Гусары, одеты в доломаны и ментики», подсказала память. А еще вспомнилось: скачущий ко мне от дороги всадник, выхватывающий саблю. На нем был такой же голубой мундир. Французы!