«Итальянский джентльмен», Ватсон, сказал Холмс. Дух, который бродил там прошлой ночью и напевал мелодию из будущего кстати говоря, этой мелодии его, видимо, лорд Фрэнсис научил.
Мне эти деньги не нужны, продолжал Сэдлер, но лорд Фрэнсис не даст Виллу себя обхитрить; такой человек, по правде сказать, не потерпит, чтобы у него стояли на пути, все равно кто. Он непременно явится сюда требовать свое во дворец, который, как он считает, по закону принадлежит его семье. Я часто слыхал, как он поносит королеву и ее семейство, обзывает их «племенем германских выродков» я, как бог свят, верю, что он обезумел, мистер Холмс, а насколько кровь в нем течет голубая не важно
Пока Сэдлер говорил, лицо Холмса все больше мрачнело, и нетрудно понять почему. Его брат сейчас в пути, один на один с этим чудовищем, если не считать молодого офицера, от которого мало толку, судя по тому, что мы видели. И оказался Майкрофт в этом положении потому, что Холмс опять поставил интересы расследования превыше всех остальных соображений. Казалось не только возможным, но и вполне вероятным, что лорд Фрэнсис, со свойственным ему коварством, ухитрится вытянуть из Майкрофта правду за время их, пусть недолгой, поездки; и если даже я забеспокоился при мысли об этом, насколько сильнее должен был волноваться Холмс?
Этого я никогда не узнаю; ведь в любом трудном положении, испытывая какие угодно сильные чувства, Холмс вел себя всегда одинаково начинал активно действовать.
Мистер Сэдлер, нам стоит беспокоиться лишь о том, что в наших силах совершить здесь, сказал он. И то, что вы нам сообщили, будет, я думаю, неоценимо. Хэкетт, прошу вас, приведите своего сына и племянницу, и мы возобновим наше совещание на первом этаже, подальше от этих окон! У нас впереди долгий день, и еще ночь, и крайне важно, чтобы все мы знали наши роли назубок. Идем, быстро!
Приказ был воспринят серьезно (хотя нам до сих пор было неясно, почему Холмс боится внешних дворцовых окон), и вскоре мы собрались в королевской столовой на первом этаже до конца дня она служила нам импровизированной штаб-квартирой. Я не случайно употребил военный термин. По мере того как тянулся день, а Майкрофта Холмса все не было и он не подавал о себе никаких вестей, напряжение нарастало и опасения росли: что, если наши враги обзаведутся новыми помощниками и явятся сюда, дабы беспрепятственно унести нажитое нечестным путем богатство Вилла-Верняка Сэдлера, которое он оставил прошлой ночью? Холмс подумал об этом и решил, что нам лучше отправиться в башню посмотреть на оставшиеся деньги, чтобы оценить вероятное число наших новых противников; если же денег окажется относительно немного, то не исключено, что Вилл Сэдлер поступится остатком своего богатства, чтобы беспрепятственно сбежать с основной суммой. Возможно также, что Верняк выполнит свой воровской договор с лордом Фрэнсисом и оба сбегут, захватив то, что уже унесли. Роберт считал, что это возможно, хотя, если бы негодяи поменялись ролями, сказал он, этого наверняка не случилось бы. Но при сложившихся обстоятельствах у нас была надежда, хоть и небольшая.
Итак, сразу после чая мы с Холмсом и Хэкеттом собрались и отправились в старые покои королевы Марии; в самую древнюю, первозданную часть дворца, туда, где якобы обитает дух Давида Риццио и где кроется причина жестокой и нелепой гибели Синклера и Маккея. (Разумеется, ни миссис Хэкетт, ни мисс Маккензи даже не пришло в голову пойти с нами; мы решили, что Роберту Сэдлеру и Эндрю лучше остаться с женщинами успокаивать их, а также защищать, если события примут серьезный оборот, а мы еще не будем готовы.) Хэкетт взял острый, как бритва, нож для потрошения и фонарь, а я совершил набег на оружейную комнату дворца в поисках чего-нибудь посущественнее «наладонного защитника» и обзавелся двустволкой двенадцатого калибра с широким чоком[24]. Теперь у нас троих была надежда сойти за серьезный боевой отряд. И вот мы наконец вошли в комнаты, давным-давно породившие источник наших сегодняшних бед.
Разумеется, сказал Холмс, когда мы начали подниматься по каменной винтовой лестнице в северо-восточном углу башни, все наши теории строятся на предположении, что Давид Риццио не принимал участия в этом деле. Предположение, увы, еще не доказанное
Хэкетт в ответ выдавил из себя подобие улыбки, хотя было совершенно ясно он это делает лишь из вежливости. Я, однако, мог позволить себе высказаться откровенно:
Знаете, Холмс, мне кажется, что в нашей ситуации, а особенно учитывая, что вы навлекли опасность на собственного брата, легкомыслие совершенно неуместно.
Легкомыслие? переспросил он. Я был абсолютно серьезен.
Неужели? У меня не было ни сил, ни желания опять обсуждать все более надоедавшую тему. Ну что ж, я думаю, так или иначе мы скоро узнаем правду.
Узнаем?
Конечно.
Когда свет, проникавший из дворцового вестибюля на лестницу, стал меркнуть, Хэкетт зажег тусклый фонарь, который отбрасывал пугающие тени на каменные стены все время сужающейся лестницы.
Если, продолжил я, почему-то шепотом, мы обнаружим, что воровская добыча лежит нетронутая, значит, несомненно, вчера вечером мы в самом деле слышали вашего друга, дух синьора Риццио; очевидно, он и после смерти не утратил интереса к новинкам итальянской музыки!
Я немедленно пожалел об этих игривых словах; а через несколько минут уже всерьез раскаивался
Глава 12
«Невысыхающая кровь»
Как только мы вошли в анфиладу комнат, некогда служивших личными покоями последней королеве шотландской, стало ясно за столетие, прошедшее от ее смерти до перестройки дворца при Карле II, расцвело и укоренилось мнение, что в этих комнатах живет нечто не от мира сего. Не то чтобы священное Смерть редко освящает место, куда наносит визит; тем не менее комнаты внушали трепет в них царила вечная память о трагедии, несправедливости, более того жестокости. Карл II на чью долю выпала трагическая юность, сделав его настолько чувствительным, что людям нашего века этого не понять, постарался предотвратить физическое разрушение покоев Марии Стюарт, но не пытался изменить их суть ни в архитектурном смысле, ни в каком ином; и все представители многочисленных династий, правивших Британией после него, следовали его примеру (из-за чего в покоях воцарилось полное запустение). Поэтому, едва мы вошли сюда, когда наш маленький отряд вторгся в верхние пределы западной башни, нам показалось, что мы шагнули из современности в прошлое впрочем, нет, эта затасканная фраза не подходит; у нас было ощущение, что нас схватили и втащили в прошлое в жуткое прошлое, которого не изменить ни королям, ни черни. Время, конечно, продолжало трудиться над этими покоями; точнее, возникало ощущение, что Времени позволили продолжать свою работу; наносимые им разрушения лишь усиливали ощущение чудовищной трагедии наследие злодеяния, принесшего башне печальную славу, и памятник этому злодеянию.
Здесь царила полная темнота. Все окна всех комнат, начиная с передней, куда нас выплюнула винтовая лестница, были закрыты и заложены ставнями много поколений назад, и притом гораздо плотнее, чем в комнатах этажом ниже. Занавеси на окнах были намного толще, так что нам светил один маленький фонарь Хэкетта; по правде сказать, то, что мы чувствовали, было гораздо важнее того, что мы видели. Основные детали комнаты деревянные панели стен и потолка, дощатый пол, истлевшие драпировки, обветшалая мебель создавали более зловещую картину, чем обстановка в комнате этажом ниже, тем более что стиль их был не барочный, а тюдоровский. И все же, продолжая осматривать комнаты, я подумал, что в какой-то момент дома почти перестают ветшать, при условии, что стены и крыша целы (как это и было с западной башней дворца); процесс разложения словно останавливается, будто Время и крысы с жучками пожрали все, что могли, оставив от жилища, когда-то теплого и дышащего, выбеленные кости; и мне показалось, что комнаты королевы Марии давно уже достигли этого археологического надира.
Мы еще не дошли до опочивальни королевы Марии, а это чувство так усилилось, что я упустил интересную подробность; ее увидел наметанным глазом Холмс и обратился ко мне:
Лаборатория разложения, а, Ватсон? Все как полагается прах, пыль, паутина
Я полагаю, вы на что-то намекаете, Холмс?
Только на то, что мы почему-то до сих пор не покрылись этой пылью.
Мы еще не дошли до опочивальни королевы Марии, а это чувство так усилилось, что я упустил интересную подробность; ее увидел наметанным глазом Холмс и обратился ко мне:
Лаборатория разложения, а, Ватсон? Все как полагается прах, пыль, паутина
Я полагаю, вы на что-то намекаете, Холмс?
Только на то, что мы почему-то до сих пор не покрылись этой пылью.
Тогда я остановился, оглядел свою одежду и провел рукой по макушке.
Интересно, сказал я. Поглядите назад Хэкетт, будьте добры, посветите туда. Видите, как тщательно расчищена и ухожена часть пола словно тропинка в густых джунглях.
Да, доктор, ответил Хэкетт. К ним чаще всего богатые люди приходят, после ресторанов да театров вот хозяин и старается, чтоб гости не жаловались на паутину да пауков на одежде, хоть кругом от них деваться некуда. И пыль поглядите на пол, увидите, там расчищена дорожка, чтоб дамы не запачкали туфелек.
Да, потому я вчера ночью и догадался сразу, что напал на след, добавил Холмс. Лежа под кроватью, я собрал на себя больше грязи, чем посреди комнаты, где, по видимости, она должна быть в таком изобилии. Следует признать, что лорд Фрэнсис и Вилл-Верняк талантливые фальсификаторы, что тут скажешь.
Я наконец повернулся лицом к роковой спальне.
Ну ладно, Хэкетт, давайте посмотрим наконец то, за чем мы пришли.
В спальне меня особенно поразило, что у подоконной скамьи до сих пор стоит карточный столик, с трех сторон окруженный стульями, а на нем разложены пыльные игральные карты старинного фасона и стоят древние столовые приборы. Разумеется, это была очередная фальшивка, придуманная преступной троицей, но чрезвычайно убедительная; невозможно было избавиться от ощущения, что смотришь на остатки карточной игры, внезапно прерванной появлением неотесанных придворных кое-кто в доспехах, и все явились убить несчастного, не сделавшего им ничего плохого. Мы медленно подошли к низкой двери в маленькую трапезную королевы, расположенную в северо-западной башенке. До сих пор видно было, что когда-то это была очаровательная, уютная комнатка; здесь, быть может, королева кормила грудью дитя, впоследствии по праву соединившее короны Шотландии и Англии над одним троном. (Хотя, насколько мне известно, Иаков родился в Эдинбургском замке возможно, королева опасалась какой-нибудь новой трагедии, а дворец Холируд уже доказал свою ненадежность.) Я только хотел войти в комнатку первое приятное для глаза место во всей западной башне, как мой друг схватил меня за руку.