Миссис Люс пожелала, чтобы молодые люди лучше взяли автомобиль и наполнили его чем-нибудь похожим на кровь. Добавила, что потеряла двоих близких родственников в автомобильных катастрофах, машины в наше время являются главными убийцами, и молодые американцы просто обязаны протестовать против них.
По поводу противостояния «Никсон Макговерн». Все были уверены, что Никсон победит. Хотя никто не говорил об этом вслух, Макговерна считали мишенью для достаточно элегантного розыгрыша: он был одним из победителей, которого прочие победители убедили сыграть на стороне лузеров, по уши, так сказать, вывозившись в навозе популизма.
Лузеры терпеть не могут голосовать за лузеров. Они-то понимают, кто такие лузеры.
Поэтому Никсон победит.
Что осталось понять по поводу конвенции, так это то, насколько у рядовых членов Республиканской партии как у индивидуумов велика жалость по отношению к вьетнамцам, а также тем американцам, у которых нет приличного жилья и нормальной еды.
Непреложной научной истиной звучит следующее: пока делегаты представляют собой обычных людей, пока они не в массе (не в толпе единомышленников, не на громыхающем речами митинге, изливающем на их головы величественные политические установки руководства партии, когда им не угрожают толпы врагов-иноверцев), они демонстрируют достаточный уровень сочувствия и жалости.
Но здесь начинаются фокусы «собаки Павлова», которым уже немало лет: враги-иноверцы неизменно отстаивают гуманистические ценности, и поэтому их толпы враждебно настроены не всегда. Но, куда бы эти гуманисты ни направлялись, их сопровождает полиция, чтобы защитить от них приличных людей республиканцев.
Поэтому в сознании последних и установилась павловская рефлекторная дуга: когда вместе собираются более двух людей, исповедующих принципы гуманности, следует вызывать полицию.
Если же полиция вовремя не появляется и эти гуманисты ведут себя достойно (и внешне, и по сути), все равно есть нечто, что приличные люди могут им противопоставить. Гуманистов они могут просто не замечать.
Именно так и поступили приличные люди во время одной из самых впечатляющих военных демонстраций в американской истории, состоявшейся 22 августа 1972 года перед отелем «Фонтенбло». Это событие не войдет в историю Америки, потому что приличные люди считают, что ему там не место.
Несколько сот американских солдат убийц, прошедших мясорубку вьетнамской войны, оделись в жутковатую защитную форму, предназначенную для современной войны в джунглях, построились повзводно, с надлежащими интервалами, и молча, опустив плечи, устало прошли маршем через весь Майами-Бич к отелю, где заседали республиканцы. Настоящие ветераны кем они, собственно, и были. У многих уже отросли длинные волосы, что придало их внешнему виду облик убийц-индейцев, но уже из других времен.
Некоторые ехали на инвалидных колясках. Многие, перенесшие ранения, хромали или тащились на костылях. Где-то в Майами-Бич, неподалеку, обитал Джон Уэйн, последний стрелок. Но он не высовывался в город явились настоящие стрелки. По улицам Майами-Бич шел Малыш Билли, умноженный на тысячу молча, без звука и шепота, взвод за взводом, на «Фонтенбло».
Сели на землю и это было правонарушением, поскольку они блокировали уличное движение. Вздыхали, почесывались.
Сели на землю и это было правонарушением, поскольку они блокировали уличное движение. Вздыхали, почесывались.
«Прекратите убийства!» таковым было их послание республиканской конвенции.
Потом они разошлись по домам.
Сколько приличных людей вышли из отеля, как вы думаете? Или принялось выглядывать из окон? Ни одного. Почти. Интересны ветераны были только полиции.
Что же до бессмысленного времяпрепровождения, которое выпало на долю обычных делегатов, то оно состояло в прослушивании речей, замешанных на полуправде, молитв, произносимых выдающимися священниками, в добывании автографов, бегстве от враждебных толп. Сол Стейнберг, самый умный художник нашего времени, должен был бы вместе с Ренатой Одлер и Ричардом Роувером сделать из этого материал для «Нью-Йоркера».
Такой вот туман с завитушками!
Что касается молитв, то я выслушал много известных республиканцев и проповедников, возносивших молитвы во время воскресного богослужения перед открытием конвенции. И это еще одна дата, которую необходимо, полагаю, внести в американские учебники истории 20 августа 1972 года. Позднее я объясню, почему.
Я внимательно слушал молитвы и проповеди и все хотел понять, как выглядит республиканский бог. Вот какое впечатление я вынес: он размерами с Маунт-Вашингтон и невозмутим.
Было произнесено множество проповедей, но главную, по просьбе самого Ричарда М. Никсона, прочитал доктор Д. Элтон Трублад, философ, квакер, почетный профессор Эрлхамского колледжа в Ричмонде, штат Индиана. Эрлхам, как и колледж Уиттиэр, куда ходил мистер Никсон в юности, квакерская школа.
Доктор Трублад меня удивил: мне показалось, будто я услышал из его уст, что власть, принадлежащая американским политикам, исходит непосредственно от бога. У прочих репортеров сложилось сходное впечатление. Профессор говорил экспромтом, поэтому нам не предоставили письменных вариантов проповеди и проверить себя мы не смогли. Но после этого я взял у него интервью и записал наш разговор на пленку. Вот что получилось.
После вашей утренней проповеди, произнес я, я слышал, как кто-то говорил, будто вы возводите президентскую власть непосредственно к богу. Нас же всегда учили, что власть президента опирается на народ. Поскольку вы теолог, мне было бы интересно
Я ничего не говорил о президенте! оборвал меня Трублад. Просто сказал, что вся власть в этом мире принадлежит богу, а все, что мы делаем, мы делаем пред его внимательным взором. И это единственный путь к патриотизму, не создающему себе идолов.
То есть схема такая. Президент в своей власти опирается на людей, а люди получают ее от бога. Так?
Нет, ответил профессор. Только бог наделен истинной властью. Я принимаю доктрину Лютера о двух царствах о церкви и государстве. Длань свою над ними простер бог; все, что мы делаем, мы делаем, повинуясь провидению, а потому все это производно.
Таким образом президент одновременно ответственен перед людьми и богом?
Сначала перед богом, потом перед людьми.
Я записал это столь дотошно и без купюр потому, что, как мне кажется, все это доказывает мое предположение, что республиканская национальная конвенция 20 августа 1972 года открылась проповедью «Богоданные права президентов».
Как и федеральных уполномоченных по водным ресурсам.
Я сказал доктору Трубладу, что всегда считал квакеров пацифистами, а потому был обеспокоен той энергией, с какой Ричард М. Никсон, квакер по воспитанию, продолжал войну во Вьетнаме.
Профессор заметил, что у меня упрощенное представление о квакерах, как и у большинства американцев.
Почему все думают, когда я собираюсь произносить где-нибудь речь, что я должен обязательно выглядеть как человек с пачки овсяных хлопьев «Квакер»? спросил он.
То есть на данном этапе американской истории квакеры практически неотличимы от прочих американцев? предположил я.
Доктор Трублад с готовностью согласился:
И в нас много всего наворочено. Как и в каждом. А тот, кто верит, будто существует единственно верный вариант учения квакеров, просто дурак.
Я сказал профессору: американские противники войны, конечно, знают, что Никсон прислушивается к его мнению, и наверняка просили передать президенту, что с войной пора заканчивать.
Конечно, кивнул Трублад, и часто в весьма грубой, безапелляционной форме. Я же им говорю: «Послушайте, он старается остановить войну. А вы ему пытаетесь помешать». Я им не поддаюсь, понятно?
Конечно, кивнул Трублад, и часто в весьма грубой, безапелляционной форме. Я же им говорю: «Послушайте, он старается остановить войну. А вы ему пытаетесь помешать». Я им не поддаюсь, понятно?
Для «кровоточащих сердец» этот квакерский философ припас и нечто более горькое. Он собирается послать президенту малоизвестную цитату из Авраама Линкольна, который тоже воевал и с кем Никсон себя на этом основании отождествляет.
Вот она, эта цитата:
Мы все проходим через великое испытание, через испытание огнем. В условиях ответственности, которая была возложена на меня моим положением, будучи, как и все мы, лишь орудием в руках нашего Небесного Отца, полагаю, что в целях исполнения Его воли я обязан посвятить этому делу все свои помыслы. И, чтобы сопутствовал мне успех, я решил испросить Его помощи и поддержки.
Но если, попытавшись сделать все, на что способен, в жизни, Им дарованной, я бы потерпел неудачу, то счел бы, что во имя неведомой мне цели Он именно так определил волю Свою. Будь на то лишь мое желание, эта война никогда бы не началась. Будь мне позволено, эта война, даже начавшись, уже бы завершилась. Но мы видим: война продолжается; и мы обязаны понимать, что это Он позволяет ей продолжаться, исповедуя некую Свою цель, таинственную и нам неведомую. И хотя мы, по слабому нашему разумению, неспособны понять этой цели, мы не можем не верить, что именно Он, создавший мир, по-прежнему им управляет.
Мне нестерпима мысль, что этот документ попадет в руки президента. Я совершенно убежден, что мистер Никсон, с присущим ему поразительным отсутствием чувства юмора, не понимает, что реализует жесткий долгосрочный план выживания победителей за счет лузеров, выживания жирных за счет тощих. И абсолютно реальным для меня становится предположение поскольку я понял, насколько беспросветно убоги его духовные наставники, Никсон полностью уверен, что исполняет волю божью, чем бы он на своем посту ни был занят.
Кстати, если бы я был пришельцем с другой планеты, вот как бы я объяснил, в чем состоит действительная причина ненависти, которую Никсон питает к лузерам: в годы Великой депрессии его семья обеднела, и для родственников будущего президента это было страшным унижением. Словно семью по ошибке загнали в приют для бродячих собак. И теперь президент делает все, чтобы, не дай бог, его не обвинили в сочувствии к бедным, с которыми его так несправедливо отождествляли.
На своей конвенции республиканцы были от возбуждения и счастья на седьмом небе их победа казалась делом решенным. Противник республиканцев по уши завяз в популизме, в то время как с их кандидатом пребывал сам бог. Делать особо было нечего, а потому в расписании каждого из оставшихся дней главными пунктами значились шумные вечеринки для автографов, где звездами были жена и дочери президента.