Сев на диване, она запустила руки в торчащие космами волосы, убито потрясла головой.
Заболела, что ль? Смотри, прямо в одежде улеглась Говорил тебе пойдем со мной! Такой день был хороший! Чего завыпендривалась вдруг, сама не знаешь
Господи, пусть он замолчит. Или исчезнет куда-нибудь. Или хотя бы не шатается туда-сюда по комнате, воздух не сотрясает. Каждое слово, каждый шаг в голове болью-маетой отдается.
Ты чего молчишь, Ань? И впрямь, что ли, заболела?
Да. Заболела. Плохо мне, Леш. Голова раскалывается. Ты сядь, пожалуйста, не мелькай перед глазами
Он послушно плюхнулся в кресло, с удовольствием откинув голову на спинку, глядел на нее оттуда, благодушно улыбаясь.
Какое простое у него лицо. Чисто отмытое, высокими дурными страданиями не порченое. На скулах неровные красные пятна, следы от парного румянца. Как там, у известного сатирика, было Иду из бани рожа красная? У отца, главно, не красная, а у меня красная?
В баню-то с отцом ходил, Леш? спросила вдруг ни с того ни сего тоскливым высоким фальцетом.
А то. Конечно, ходили с батей. Все, как полагается. И попарились, и по рюмахе накатили.
Ну, уж и по рюмахе?
Да ладно, Ань Подумаешь, одну поллитру приговорили, делов-то!
Да. Действительно. Делов-то. А который час, Леш?
Так одиннадцатый уже
Да? Надо штору задернуть
Подошла к окну, застыла, сплетя руки под грудью и глядя в сырую темень. Произнесла тихо:
Дождь на улице
Ага, дождь! радостно подхватил Леха. С утра хорошая погода была, а к вечеру опять все небо затянуло. Хорошо, успели по погоде всю картоху выкопать Хорошая картоха-то нынче, Ань, крупная.
Замечательно, Леш. Поздно уже, давай спать ложиться. Я тебе на раскладушке постелю, ладно?
Это с чего это вдруг? обиженно протянул он из своего кресла.
А с того, что ты пьяный.
Да с какого перепугу я пьяный вдруг сделался? Ты посмотри, ни в одном глазу!
Не надо, Леш Прошу тебя. Пожалуйста
Он лишь крякнул за ее спиной да пробормотал что-то себе нос, поднимаясь из кресла. Бедный, бедный Леха. Ему-то за что?
Дождь за окном припустил, шуршал по стеклу колючими лапками. Опять дождь. Вся ее жизнь дождь.
Сна не было. Организм вовсю сопротивлялся недоумением откуда ему взяться-то, если успела в неположенное время выспаться? Вот и лежи теперь, думай свою грустную думу под аккомпанемент здорового Лехиного похрапывания.
Она и думала. Лежала, подложив руки под голову, пялилась в темный потолок, перебирала в памяти подробности прошедшей субботы. И чем больше перебирала, тем больше утопала в осознании собственного ничтожества. Хотя разные это были подробности. Одни совсем неприятные, другие наоборот, щекотливые, нежные на ощупь. Например, как он ласково произносил во время разговора ее имя Анечка Хотя, наверное, ей показалось, что ласково. Скорее снисходительно. Да, конечно же, снисходительно, не стоит и обольщаться. Но очень уж тянет обольститься, обмануть себя сладкой пилюлей, иначе можно с ума сойти
От отчаяния, от бессмысленного разглядывания темного потолка мысли взвивалась вверх, отплясывали хороводом, и голова начинала кружиться, будто и впрямь бежала куда-то вслед за ветерком легкого сумасшествия. И тут же голос рассудка возвращал обратно, звучал едко, насмешливо эк же тебя, милая, лихо угораздило в больное и безнадежное чувство вляпаться! Что с ним делать-то станешь, серьезная замужняя женщина, уважаемый врач-терапевт? Учти, в серьезную переделку попала. Коготки завязли, и птичке конец.
Да, конец. И как теперь дальше жить с этим сумасшествием? И впрямь, куда его девать, что с ним делать? Не сгребешь его в горсть и не выбросишь. Придется ждать, пока само выболит. Терпеливо ждать, изо дня в день. И в следующую субботу не ходить, приковать себя наручниками к батарее. Да, именно так и надо
И спать, спать надо. Сон лучшее лекарство от любой болезни. Человек спит, время идет, организм потихоньку выздоравливает. Спать, спать надо
Закрывала глаза, медленно считала до ста. Где-то к середине этого счета выплывало из небытия лицо Александра Синельникова с разлитой по нему досадою, и взгляд его выплывал, сторожкий, опасливый. Чего ты так испугался, скажи? Давай, давай еще поговорим Хотя бы так, в моем полусне
Так ты меня до конца и понял, Александр. Напора моего испугался. Сильной эмоции. А что она есть, эта эмоция всего лишь огромное желание сбросить с тебя проклятое чувство вины А может, правды испугался? Даже спорить не стал, просто сбежал. Именно так и сбегают от правды. Ну да, конечно. Конечно! Творческая натура, тонкая душевная организация, или как там еще о таких, как ты, говорят В общем, слаб ты на правду оказался, нежный чистоплюй Александр Синельников. И защитить тебя некому. Помочь некому. И потому я должна тебе помочь
Что, что ты головой мотаешь? Удивляешься, почему я? Да я и сама не знаю Просто чувствую должна. Иначе никогда от своей тайной маетной любви не избавлюсь. Заплатить мне за нее надо грехом Пусть на мне будет грех, а тыбудешь свободен. Ведь ты очень хочешь на свободу, Александр Синельников?
Словно тугая пощечина прилетела в лицо, вздрогнула, села на постели. Что это было сон, явь? Спина мокрая, холодная, в горле сухость. Надо встать, воды попить
Осторожно перешагнув через мирно похрапывающего Леху, на цыпочках прокралась в кухню, припала сухими губами к стакану с водой. Села у окна, стала глядеть темноту. Долго глядела, потом усмехнулась гляди не гляди, а надо дальше свою думу думать, все равно от нее никуда не денешься.
И мысли послушно поплелись назад, на то самое место, где так опасно споткнулись. Где высветилось это страшное и колючее слово грех. Странно, почему именно оно в мыслях высветилось, как будто более четких аналогов нет
Ах, да, понятно, почему высветилось От бабушки Зинаиды наследство, папиной матери. Сильно верующая была старушка, как сейчас говорят, воцерковленная. Она и заставила ее в детстве строчки из Книги Притчей о грехе выучить. И спрашивала потом все время, и она повторяла старательно зазубренное, как детский стишок на утреннике: «глаза гордые, язык лживый и руки, проливающие кровь невинную, сердце, кующее злые замыслы, ноги, быстро бегущие к злодейству, лжесвидетель, наговаривающий ложь и сеющий раздор между братьями»
Да, все так. И про руки, и про сердце, кующее злые замыслы. Но какие такие замыслы, честное слово? Нет у нее никаких конкретных злых замыслов. Там, где мысли споткнулись, она другое имела ввиду. И сердце ничего, кроме сомнений, не ковало. Сомнений о том, есть ли у нее право предоставления выбора. Да, именно так! Каждый человек должен иметь право выбора. И Варя Анисимова тоже. А если его нет, значит, кто-то другой должен его предоставить. Обязан даже. А про выбор в этих заученных строчках о грехе ничего нет И про того, кто может этот выбор дать
Вот давеча Варя сказала сама, мол, решу. Когда захочу, тогда и решу. И сама у нее снотворное затребовала. Много снотворного. Значит, невольно и право свое на выбор отстаивала, так, получается? Значит, предоставление возможности выбора и не злой замысел вовсе? Или все-таки злой? Или она сама себя в своих грешных мыслях оправдывает?
Сбежал, сбежал Александр, напора ее испугался. Сильной эмоции. А что она есть, эта эмоция всего лишь огромное желание сбросить с него проклятое чувство вины На свободу отпустить
За окном чуть посветлело и не рассвет еще, только первые его потуги. Четыре часа, самое тяжелое время суток. Именно в это время все тяжкие замыслы в точку окончательного решения приходят. Надо пойти лечь, переждать. А может, снотворного выпить?
Мысль о снотворном дернулась внутри страхом, подняла с места. Казалось, даже в спину толкала, пока она на цыпочках кралась на свой диван. Легла, натянула на голову одеяло, потрогала руками ледяные ступни. Надо согреться поскорее, заснуть
На излете дремы, перед самым провалом в сон, увиделась вдруг картинка все то же снотворное. Летят над головой блестящие блистеры, сложились косяком, как перелетные птицы. Близко летят, над самой головой. Даже и буквы можно рассмотреть. А если сильно глаза напрячь, то буквы в знакомые названия препаратов складываются донормил, имован, феназепам
Мысль о снотворном дернулась внутри страхом, подняла с места. Казалось, даже в спину толкала, пока она на цыпочках кралась на свой диван. Легла, натянула на голову одеяло, потрогала руками ледяные ступни. Надо согреться поскорее, заснуть
На излете дремы, перед самым провалом в сон, увиделась вдруг картинка все то же снотворное. Летят над головой блестящие блистеры, сложились косяком, как перелетные птицы. Близко летят, над самой головой. Даже и буквы можно рассмотреть. А если сильно глаза напрячь, то буквы в знакомые названия препаратов складываются донормил, имован, феназепам
Анна Ивановна, скажи-ка мне, Анисимову ты наблюдаешь? Она вроде с твоего участка?
Сергей Петрович, главврач, чуть оттолкнувшись носком ботинка от пола, поехал креслом назад, перенес тяжесть ноги на каблук, подрулил обратно к столу. Привычка у него такая была, туда-сюда ездить. А сейчас вдобавок еще и очки снимет, начнет их протирать замшелым платком, всегда одним и тем же, в сине-голубую клеточку.
Да, Сергей Петрович, с моего участка. А что такое?
Да ничего, собственно. Ты садись, садись, Анна Ивановна Просто нас тут журналюги по телефону одолели, Анисимовой интересуются. Я уж вчера Степановну на них наслал
Что ж, понятно. Степановну, это хорошо. Мария Степановна, заместитель по организационно-распорядительным вопросам, была у них широкой спиной во всех смыслах этого слова. Так ловко вопросы организовывала и этими же вопросами распоряжалась, что Сергей Петрович беды не знал. И еще было у Марии Степановны одно замечательное свойство брать на себя «скользкую», как она выражалась, ответственность. Бывало, обстоятельства всякие складывались, и такие даже, которые к их медицинскому ведомству вроде как особого отношения не имели. Но, как говорится, вопрос задан, и надо на него отвечать! А быстрота реакции относительно принятия любого решения была у Марии Степановны необычайная, которая, впрочем, объяснялась произнесенной уже после скороговоркой «мне на пенсию скоро, так что гори оно все синим пламенем» Говорят, таким образом на пенсию она уже добрый десяток лет собиралась, и в синем пламени не одна проблема вместе со скользкой ответственностью сгорела.