И не смогли нащупать, сколько куратор ни разрывал сугроб, сколько ни светил фонарем
«Пропала и пропала. Как и девчонка. Значит, не судьба больше встретиться», неумело успокоил он себя.
Он зашагал по улице, мимо вымерших домов. Один, хотя сам запретил людям отлучаться в одиночку, после того как бесследно исчезли четверо рабочих из прошлой группы, дав пищу самым нелепым байкам про оживших мертвецов и ледяных змей.
«Человек, оторванный от цивилизации, начинает одушевлять вещи, думал Бартеро, вслушиваясь в вой непогоды. Темное Нечто за обманчиво надежными стенами жадно разевает дышащую морозом пасть. А мы закрываемся от нее мишурой: брелоки, фотографии, счастливые вещи становятся оберегами, приравнивая нас к аборигенам на побережье. Как та костяная собачка для меня
А вдруг вещи взаправду наделены душами, как считают дикари? Мы, дети городов, брезгливо высмеиваем открывшиеся аборигенам тайны. И лишь сами оказавшись вдали от цивилизации начинаем постигать сущность собственных творений, стыдливо прячем глаза, боясь признать явное. Мы часть бурлящей, кипящей энергии, составляющей Вселенную, и на крошечные доли мгновения обретаем осязаемую форму. Дунет ветер Вечности и нас нет»
Он внезапно остановился, сделал глубокий вдох, сгоняя с себя внезапно накатившее наваждение. Куда он идет? Зачем? Обратно в поселок, к людям!
Он развернулся и зашагал навстречу ветру.
Вопреки всем планам, экспедиция тут почти два года. Ему помогает четвертая группа рабочих. Чего только они не обнаружили! Первой была машина молний небольшой, отделанный под дерево ящик на колесиках, испепелившая двоих, стоило задеть один из его углов.
Потом были картины, изображения на которых проявлялись только при свете полярных сияний; кресло, способное взлетать, как и платто гатуров. Оно поднималось на высоту в половину человеческого роста, зависало там, если постучать по левому подлокотнику, и опускалось, если по правому Находок было множество, но понять, как они работают и для чего созданы, удавалось очень редко.
Уф! Вот и лагерь! Он почти испугался. Еще десять двадцать минут во власти ветра и снега очистят его помыслы, и часа четыре он будет вполне спокойным.
С трудом пробравшись по высоким сугробам до ближайшего размороженного дома, он выключил фонарь, прислонился спиной к стене и погрузился в размышления.
Кто он? Человек ли? Он вновь и вновь возвращался к подслушанному разговору. Может, он не так его понял? И как жить, если выяснится, что он непонятное существо: не гатур и не дитя своих земных родителей?
«Кем бы я ни был, я человек!» словно молитву твердил он про себя. Получалось неубедительно.
Чуть слышный, серебряно-чистый звон бубенцов вдруг оторвал его от мрачных дум. Звон? Здесь, за многие-многие дни пути от базы?
Летящий почти параллельно земле снег на секунды заклубился, собираясь в размытые силуэты собачьей упряжки, сгорбленную фигуру в санях и бегущих позади людей в коротких полушубках. Нет, снова ветер шутит. Снежные хлопья взметнулись, стирая видение, заклубились, осели. Никого Но Бартеро отчаянно захотел оказаться в укрытии. Дверь дома темным пятном вырисовывалась на фоне более светлой стены.
Щелкнув выключателем фонаря, он вошел внутрь. Обледеневшие стены замерцали зеленоватым, чуждым людям огнем. Отголосками оборвавшихся жизней проступали такие знакомые предметы быта: стол, завалившийся набок, когда вода хлынула внутрь; шкаф, в котором, помнится, обнаружили тряпичных кукол Бартеро переходил из комнаты в комнату. Сейчас его взгляд словно проникал сквозь время, как луч фонаря в толщу прозрачного льда, преломляясь, рождая причудливые тени.
Щелкнув выключателем фонаря, он вошел внутрь. Обледеневшие стены замерцали зеленоватым, чуждым людям огнем. Отголосками оборвавшихся жизней проступали такие знакомые предметы быта: стол, завалившийся набок, когда вода хлынула внутрь; шкаф, в котором, помнится, обнаружили тряпичных кукол Бартеро переходил из комнаты в комнату. Сейчас его взгляд словно проникал сквозь время, как луч фонаря в толщу прозрачного льда, преломляясь, рождая причудливые тени.
Еще одна дверь. За ней не до конца размороженная комната: узкий коридор, проплавленный во льду. Странно, он сильно потрескался от тепловых пушек.
Бартеро потрогал стену рукой. Верхний слой раскрошился. Тогда инженер надел металлическую перчатку, ударил кулаком. Еще и еще Ледяная крошка охотно сыпалась под ноги. Еще удар Куратор в ужасе отшатнулся. Из стены застывшей воды на него смотрела женщина. Некрасивая, но своеобразная с крупным носом с горбинкой, выдающимся на плоском лице, круто изогнутыми дугами бровей.
Понимая, что нашел лишь несчастную жертву оледенения, Бартеро облегченно вздохнул, приблизился к ней, чтобы рассмотреть получше, и вновь заколотил по податливому льду, высвобождая пленницу, но вскоре убедился предназначенная задержать скольжение перчатка абсолютно бессильна перед вновь ставшим твердым льдом. Хрупкие участки закончились. Со странным тоскливым чувством оставляя свою находку, Бартеро окунулся в метель.
Он стоял на пороге своего домика, когда вместе с бесприютным воем ветра донеслись крики. Дверь в одно из жилищ рабочих отворилась, и нечто огромное, черное, призраком нечистого унеслось в клубящуюся снегом темноту. Быстро, насколько это было возможно при таком ветре, инженер поспешил туда.
Господин Гисари! Покрытое кровоточащими царапинами лицо Свирта выглядело бледнее, чем у только что найденной утопленницы. Господин Гисари, эта тварь чуть нас не разорвала! Помогите Ирзену, пожалуйста!
Повременив с разбирательством, Бартеро бросился к окровавленному человеку, с которого в это время срезали рубашку. Рабочий пытался сдержаться, сжал зубы, но сдавленные стоны вырывались из его расцарапанной груди.
Кипяченая вода есть? Быстро разведите антисептик! Инженер уже склонился над Ирзеном. И спирт! Да не ему. Мне руки ополоснуть!
Битье по льду не прошло даром. Пальцы неприятно защипало.
Держите его крепче!
Бартеро встал на колени и, поливая антисептиком вспоротую до костей плоть, принялся водить левой рукой над уже орущим от боли рабочим.
От напряжения из-под светлых волос стекали капельки пота, тошнотворным туманом накатила слабость, но Бартеро приказал себе не останавливаться. Как сквозь мутную воду, он различал слабое свечение на ногтях своих рук и на заживающей груди раненого.
С громким звоном лопнула лампочка на стене. Один из держащих Ирзена забубнил молитву, остальные, не отрываясь, смотрели на затягивающиеся тонкой розовой кожей страшные следы когтей. Если бы хоть кто-нибудь поднял глаза на товарищей, то увидел бы, как по их волосам струятся голубоватые искры
Когда кровотечение остановилось, а истерзанные грудь и руки зарубцевались, Бартеро подозвал Свирта.
Что вы, господин Гисари, вы же с ног валитесь, робко запротестовал тот. И вообще, это моя вина.
Чья вина потом разберемся. Иди сюда, инженер собрался с силами. Ляг и терпи. Ничего приятного не обещаю.
Через десять минут обессиленному куратору экспедиции уже протянули чашку разведенного кипятком сухого молока и плитку шоколада, а Свирт, перебиваемый товарищами, начал свой рассказ:
Господин Гисари, я виноват. Я предложил ее разморозить и зажарить.
Кого зажарить? не понял Бартеро.
Птицу. Ту огромную. Мы их постоянно находим. И сегодня одну нашли. А что? Мясо мороженое Что ему при таком холоде сделается?
Выходит, ничего, Бартеро задумчиво почесал натертую очками переносицу.
Мы ее сюда принесли, разморозили, хотели ощипать и в печку сунуть, добавил другой рабочий.
Ирзен ощипывал.
А она вдруг ожила!
Набросилась на него! принялись дополнять остальные.
Выла жутко, продолжал Свирт. Пока мы очнулись, она Ирзена подрала. Я стал ее к выходу гнать, она и меня задела!
Господин Гисари, тут сам нечистый был! Он в нее вселился! слабо подытожил повеселевший Ирзен, укрытый тремя теплыми одеялами, но все равно дрожавший.
Набросилась на него! принялись дополнять остальные.
Выла жутко, продолжал Свирт. Пока мы очнулись, она Ирзена подрала. Я стал ее к выходу гнать, она и меня задела!
Господин Гисари, тут сам нечистый был! Он в нее вселился! слабо подытожил повеселевший Ирзен, укрытый тремя теплыми одеялами, но все равно дрожавший.
Да не может тварь ожить! закивали рабочие.
Обычно не может, подтвердил Бартеро. Но я слышал, что в одной из гатурьих лабораторий после пятичасовой заморозки оживали мыши.
Так то мыши, а здесь птица. Двести пятьдесят четыре года не пять часов! возразил Свирт. Ему очень не хотелось выглядеть виновным.
Сегодня я нашел женщину, задумчиво продолжал Бартеро. Она вмерзла в лед. Что, если он поднял заблестевшие глаза на Свирта.
Да, дамочка здесь пригодилась бы, хохотнули за его спиной.
Смотри, иная дамочка любого нечистого переплюнет по вредности, рабочие развеселились. Напряжение постепенно покидало их.
Господин Гисари, сделаем так, как вы скажете, заверил его Свирт. Куда идти?
Подождите. Завтра этим займемся. Сегодня работали весь день, Бартеро встал.
День, ночь все одно, недовольно отозвались люди. Полгода тьма!
Ничего не поделаешь, Бартеро надел шапку и маску. Вот что, вспомнил он. Ирзен пусть отсыпается пару суток. Я сделал все, на что был способен. Но шрамы останутся. Если будут ухудшения, зовите меня или Висерна в любое время.
Он вышел в метель. Придушить давно никого не хотелось, но постоять на воздухе не мешало силы быстрее восстановятся. Завтрашний день обещал быть интересным.
Ночью ему чудился чей-то шепот. Сумбурные яркие сновидения сыпались разноцветным бисером. Последнее, что инженер запомнил, были сани, запряженные крупными белыми собаками. Звеня бубенцами на упряжи, они неслись над заснеженной равниной, над морем с наползшими друг на друга, да так и смерзшимися льдинами. Всполохи оранжево-зеленого полярного сияния освещали им путь
Бартеро! Висерн тряс его за плечо. Бартеро, хорош дрыхнуть. Тут у нас такое произошло!
Он нехотя открыл глаза и сел на кровати. От высокого воротника шерстяного свитера шея нещадно чесалась. Голова после спасения Ирзена была пьяно-тяжелой и плохо соображала.
Я сейчас.
Он вразвалочку прошествовал к умывальнику, освежил лицо. Лезть в кабинку автоматического душа не хотелось. Холодно и некогда.
Пока Висерн терпеливо ждал, когда куратор окончательно проснется, в домик ввалились Эдвараль и Эрг, сопровождаемые шлейфом холода.
Поймаю лично, пристрелю! только и бросил Эдвараль, стаскивая шапку.