4. Со времени составления Антикоминтерновского пакта (упомянутого Осима) фронт наших противников был расстроен как Японией, так и Германией. Ясно как день, что для Японии Англия стала врагом 1, а Германии угрожает не столько русская, сколько британская политика. В соглашении, достигнутом с Москвой, заинтересованы обе стороны.
5. Раз уж Осима напоминает о некоторых прежних германо-японских переговорах, мы не можем не указать на то, что мы с бесконечным терпением углубляли германо-японские отношения. В течение полугода мы ждали, что услышим из Японии хоть какое-то эхо. Однако, японское правительство тянуло, и заслуга Осима в том, что он откровенно признавал это и напоминал о необходимости торопиться.
6. Наши экономические и политические переговоры с Москвой длились в течение некоторого времени. Переговоры о пакте о ненападении, однако, являются совершенно новыми. Возможность для них представилась только два-три дня назад. Польское высокомерие может втянуть нас в войну уже на этой неделе. Безусловно, что только такая нехватка времени заставила нас решительно действовать.
Посол Японии записал эти замечания и в заключение заверил меня в своем неизменном желании работать и далее в целях германо-японской дружбы. Кроме того, он надеется, что сможет сегодня же (22 августа. М.А.) коротко повидаться с Имперским Министром иностранных дел, если последний будет проезжать через Берлин, для того чтобы его доклад в Токио имел больший вес. Если будет необходимо, Осима приедет на аэродром»[136].
В краткой беседе Риббентроп еще раз выразил сожаление, что Германия была вынуждена к столь быстрым и решительным действиям, и повторил все прежние аргументы, от англо-французского «окружения» до неудачи переговоров об альянсе трех держав. Он подчеркнул целесообразность скорейшей нормализации японо-советских отношений: «наилучшей политикой для нас будет заключить японо-германо-советский пакт о ненападении, а затем двинуться против Англии»[137].
Неожиданный политический маневр Германии был воспринят Токио как вероломство, как нарушение статей Антикоминтерновского пакта, острие которого по трактовке японцев было направлено против Советского Союза. Подобная реакция была вызвана тем, что Япония существенно расширяла рамки «Соглашения против коммунистического интернационала» и рассматривала его как военный договор между двумя странами, предусматривавший, по крайней мере, проведение консультаций между сторонами перед принятием важных решений, что никоим образом не соответствовало букве договора.
«Москва, Начальнику 5 Управления РККА
Токио, 24 августа 1939 г.
Переговоры о заключении договора о ненападении с Германией вызвали огромную сенсацию и оппозицию против Германии.
Возможна отставка правительства после того, как будут установлены подробности заключения договора. Немецкий посол Отт также удивлен происшедшим.
Большинство из членов правительства думают о расторжении антикоминтерновского договора с Германией.
Торговая и финансовая группы почти что договорились с Англией и Америкой.
Другие группы, примыкающие к полковнику Хасимото и к генералу Угаки, стоят за заключение договора о ненападении с СССР и изгнание Англии из Китая.
Нарастает внутриполитический кризис.
89 РАМЗАЙ».
24 августа Геббельс записал в своем дневнике: «Японцы опоздали на автобус. Сколько раз фюрер убеждал их присоединиться к военному союзу, даже заявив им, что иначе будет вынужден объединить силы с Москвой Теперь Япония полностью изолирована»[138]. В этой образной фразе верно было только последнее: Япония оказалась полностью изолированной. Даже своевременное присоединение Японии к военному союзу с Германией и Италией никоим образом не могло повлиять на подписание советско-германского пакта. Равно как и утверждение о том, что «до бесконечности оттягивая принятие решения об альянсе, они [японцы] толкнули нацистов в сторону вчерашних злейших врагов»[139], не отражало действительное положение вещей. Япония осталась без каких-либо шансов на помощь Берлина против Москвы, но зато могла рассчитывать на содействие Германии в урегулировании отношений с Советским Союзом[140].
26 августа японское правительство дало указание своему послу в Берлине Осима Хироси вручить руководству страны пребывания протест по поводу подписания германо-советского пакта о ненападении, охарактеризовав его как «противоречащий секретному соглашению, приложенному к Антикоминтерновскому пакту»:
26 августа японское правительство дало указание своему послу в Берлине Осима Хироси вручить руководству страны пребывания протест по поводу подписания германо-советского пакта о ненападении, охарактеризовав его как «противоречащий секретному соглашению, приложенному к Антикоминтерновскому пакту»:
«1. Правительство Японии поняло заключение пакта о ненападении таким образом, что оно окончательно аннулировало теперешние переговоры о пакте трех держав.
2. Японское правительство заявляет, что заключение Германии с Россией пакта о ненападении является серьезным нарушением сепаратного соглашения, связанного с Антикоминтерновским пактом, между Японией и Германией. Поэтому оно выражает строгий протест немецкому правительству»[141].
Осиму принял Вайцзеккер, который, действуя по личному указанию министра, отказался обсуждать протест по существу, заявив, что в неуспехе переговоров виноват лично Арита, а затем «неофициально, но как друг и товарищ» посоветовал послу вообще не вручать ноту, дабы не усугубить и без того напряженное положение и не испортить окончательно отношения двух стран, над укреплением которых они оба немало потрудились. Статс-секретарь порекомендовал прогермански настроенному Осима задержать передачу протеста и подумать над тем, что сообщить в Токио. Посол принял «товарищеский совет», официально проинформировав Гитлера и Риббентропа о протесте только 18 сентября, по окончании польской кампании, когда явился с поздравлениями по этому поводу[142]. Он сказал статс-секретарю германского министерства иностранных дел Эрнсту фон Вайцзеккеру: «Как вам известно, в конце августа я отказался выразить резкий протест, как мне это поручило сделать японское правительство. Но я не мог действовать наперекор этому предписанию, поэтому я только телеграфировал, что последовал приказу, и ждал конца польской кампании. Я полагал, что этот шаг тогда не будет так важен»[143].
В обстановке военного и политического поражения возглавлявшийся Хиранума Киитиро кабинет министров вынужден был сложить с себя полномочия. «Поскольку в Европе создалась новая, сложная и запутанная обстановка, дал объяснения Хиранума, возникла необходимость в отказе от прежней политики и в выработке нового политического курса Полагаем, что в данный момент первоочередной задачей является поворот в политике и обновление состава кабинета»[144].
Причиной провала политики правительства и коллективной «потери лица» явилась приверженность Хиранума и Арита «дипломатии разведенной туши», «то есть нежелание принимать какие-либо определенные решения, связывать себя обязательствами и брать на себя ответственность»[145].
Антикоминтерновский пакт, заключенный в бытность Арита министром иностранных дел и официально провозглашенный одной из основ японской внешней политики, умер если не по букве, то по духу, хотя политика Японии по отношении Коминтерна оставалась неизменной[146]. Теперь Японии предстояло перед всем миром определить свое отношение к союзникам по этому договору.
«Пакт о ненападении» посеял в Токио серьезные сомнения относительно политики Германии как союзника Японии. Есть все основания считать, что возникшая в «оси» Токио Берлин трещина впоследствии привела к тому, что Япония не пожелала безоглядно следовать за Германией в агрессии против Советского Союза[147].
По оценке Сиратори Тосио, посла Японии в Италии, «теперь общим врагом номер один вместо России стала Англия. Улучшение японо-советских отношений будет на пользу Германии, потому что ослабит Англию и может предотвратит вмешательство США в конфликт»[148].
На смену кабинету Хиранума пришло правительство во главе с генералом в отставке Абэ Нобуюки, которое 4 сентября заявило о «неучастии в европейской войне». Комментируя сложившееся положение и заявления Абэ, японская пресса отмечала, что «война в Европе означает уход или по крайней мере кардинальное ослабление позиций Англии и Франции в Азии, открывая путь японской экспансии (прежде всего в Китае). Передовая статья газеты Мияко 7 сентября решительно заявила, что неучастие Японии в европейской войне должно компенсироваться неучастием европейских держав в конфликтах в Азии»[149].
13 сентября был опубликован правительственный документ «Основы политики государства», в котором указывалось: «Основу политики составляет урегулирование китайского инцидента. Во внешней политике необходимо, твердо занимая самостоятельную позицию, действовать в соответствии со сложной международной обстановкой Внутри страны сосредоточить внимание на завершении военных приготовлений и мобилизации для войны всей мощи государства»[150].
В Токио начинали осознавать, понимали, что в данный момент Японии не под силу военное соперничество с СССР один на один. Стало очевидным и то, что основной союзник Японии Германия намерена в обозримом будущем поддерживать мирные отношения с Москвой. Такие отношения с соседом на севере были выгодны и для Токио, по меньшей мере, на период войны в Китае и укрепления мощи армии и флота. При этом японское руководство не могло не убедиться во время хасанских и халхин-гольских событий в стремлении Москвы избежать вовлечения в большую войну с Японией.
В сентябрьских телеграммах Зорге сообщает о предпринимаемых попытках представителей Германии в Токио оказать влияние на Японию в деле нормализации японо-германских отношений в свете обещаний Риббентропа Сталину и о появлении в стране восходящего солнца сторонников заключения с Советским Союзом пакта о ненападении, вплоть до четко проявившихся тенденций к изменению внешнеполитического курса страны.
«Москва, Начальнику 5 управления РККА
Токио, 10 сентября 1939 г.
Факт о том, что японские войска жестоко избиты на монгольской границе, хорошо известен здесь.
Отто (Одзаки Ходзуми. М.А.) сообщает, что императорские круги использовали этот факт для того, чтобы расстроить план назначения Исогаи или Тада новым военным министром вместо Хата.