Две водки, заказал Равич. Холодной. Мы здесь выпьем и попробуем разных закусок, объяснил он своей спутнице. По-моему, это как раз то, что вам сейчас нужно. «Прекрасная Аврора» специализируется на закусках. Кроме закусок, тут почти ничего и не поешь. Во всяком случае, дальше закусок тут обычно мало кто способен продвинуться. Их тут уйма, на любой вкус, что холодные, что горячие, и все очень хороши. Так что давайте пробовать.
Официант принес водку и достал блокнотик записывать.
Графин розового, сказал Равич. Анжуйское есть?
Анжуйское разливное, розовое, так точно, сударь.
Хорошо. Большой графин, на льду. И закуски.
Официант удалился. В дверях он едва не столкнулся с женщиной в красной шляпке с пером, та стремительно взбегала по лестнице. Отодвинув официанта в сторону, она направилась прямиком к мужчине с устрицами.
Альберт! начала она. Ну ты же и свинья
Тсс! зашикал на нее Альберт, испуганно озираясь.
Никаких «тсс»! С этими словами женщина шмякнула мокрый зонт поперек стола и решительно уселась напротив. Альберт, похоже, был не слишком удивлен.
Chérie![9] начал он и продолжил уже шепотом.
Равич улыбнулся, поднимая бокал.
Для начала выпьем-ка это до дна. Salute[10].
Salute, ответила Жоан Маду и выпила свой бокал.
Закуски здесь развозили на специальных столиках-тележках.
Что желаете? Равич взглянул на женщину. Думаю, будет проще, если для начала я сам вам что-нибудь подберу. Он наполнил тарелку и передал ей. Если что-то не понравится, ничего страшного. Сейчас еще другие тележки подвезут. И это только начало.
Набрав и себе полную тарелку, он принялся за еду, стараясь не смущать женщину чрезмерной заботливостью. Но вдруг, даже не глядя, почувствовал: она тоже ест. Он очистил лангустину и протянул ей.
Попробуйте-ка! Это нежнее лангустов. А теперь немного здешнего фирменного паштета. С белым хлебом, вот с этой хрустящей корочкой. Что ж, совсем неплохо. И к этому глоток вина. Легкого, терпкого, холодненького
Вам со мной столько хлопот, проговорила женщина.
Ну да, в роли официанта. Равич рассмеялся.
Нет. Но вам со мной правда столько хлопот.
Не люблю есть один. Вот и все. Как и вы.
Из меня напарник неважный.
Отчего же? возразил Равич. По части еды вполне. По части еды вы напарник превосходный. Терпеть не могу болтунов. А уж горлопанов и подавно.
Он глянул на Альберта. Пристукивая в такт по столу зонтиком, красная шляпка более чем внятно объясняла бедняге, почему он такая скотина. Альберт выслушивал ее терпеливо и, похоже, без особых переживаний.
Жоан Маду мельком улыбнулась:
Я так не могу.
А вон и очередная тележка с провизией. Навалимся сразу или сперва по сигаретке?
Лучше сперва по сигаретке.
Отлично. У меня сегодня даже не солдатские, не с черным табаком.
Он поднес ей огня. Откинувшись на спинку стула, Жоан глубоко затянулась. Потом посмотрела Равичу прямо в глаза.
До чего же хорошо вот так посидеть, проговорила она, и на секунду ему показалось, что она вот-вот разрыдается.
Кофе они пили в «Колизее». Огромный зал на Елисейских полях был переполнен, но им посчастливилось отыскать свободный столик в баре внизу, где верхняя половина стен была из стекла, за которым сидели на жердочках попугаи и летали взад-вперед другие пестрые тропические птицы.
Вы уже подумали, чем будете заниматься? спросил Равич.
Пока что нет.
А когда в Париж направлялись, что-то определенное имели в виду?
Женщина помедлила.
Да вроде нет, ничего конкретного.
Я не из любопытства спрашиваю.
Я знаю. Вы считаете, мне чем-то надо заняться. И я так считаю. Каждый день себе это говорю. Но потом
Хозяин сказал мне, что вы актриса. Хотя я не об этом его спрашивал. Он сам мне сказал, когда я спросил, как вас зовут.
А вы забыли?
Равич поднял на нее глаза. Но она смотрела на него спокойно.
Забыл. Записку дома оставил, а припомнить не мог.
А сейчас помните?
Да. Жоан Маду.
Я не ахти какая актриса, призналась женщина. Все больше на маленьких ролях. А в последнее время вообще ничего. Я не настолько знаю французский
А какой вы знаете?
Итальянский. Я там выросла. И немного английский и румынский. Отец у меня был румын. Умер. А мама англичанка. Она в Италии живет, но я не знаю где.
Равич слушал ее вполуха. Он скучал, да и не знал толком, о чем с ней говорить.
А еще чем-нибудь занимались? спросил он, лишь бы не молчать. Кроме маленьких ролей?
Да ерундой всякой в том же духе. Где споешь по случаю, где станцуешь
Он с сомнением на нее глянул. Вид не тот. Какая-то блеклость, затертость какая-то, да и не красавица вовсе. Даже на актрису не похожа. Хотя само слово «актриса» понятие весьма растяжимое.
Чем-то в том же духе вы могли бы попробовать заняться и здесь, заметил он. Чтобы петь и танцевать, французский особенно не требуется.
Да. Но сперва надо найти что-то. Если не знаешь никого, это трудно.
«Морозов! осенило вдруг Равича. «Шехерезада». Ну конечно!» Морозов должен разбираться в таких вещах. Морозов спроворил ему нынешний тоскливый вечер вот Равич ему эту артистку и сбагрит, пусть Борис покажет, на что способен.
А русский знаете? спросил он.
Чуть-чуть. Две-три песни. Цыганские. Они на румынские похожи. А что?
У меня есть знакомый, он кое-что смыслит в таких делах. Вероятно, он сумеет вам помочь. Я дам вам его адрес.
Боюсь, это без толку. Антрепренеры они везде одинаковые. Рекомендации тут мало помогают.
«Видно, решила, что я отделаться от нее хочу», подумал Равич. Это и вправду было так, но соглашаться не хотелось.
Этот человек не антрепренер. Он швейцар в «Шехерезаде». Это русский ночной клуб на Монмартре.
Швейцар? Жоан Маду вскинула голову. Это совсем другое дело. Швейцар гораздо полезнее, чем антрепренер. Вы хорошо его знаете?
Равич смотрел на нее с изумлением. Вон как по-деловому заговорила. Шустрая, однако, подумал он.
Он мой друг. Его зовут Борис Морозов, сообщил он. Он уже десять лет в «Шехерезаде» работает. Там у них каждый вечер богатая артистическая программа. И номера часто меняют. С метрдотелем Морозов на дружеской ноге. И даже если в «Шехерезаде» ничего для вас не найдется, Морозов наверняка еще где-нибудь что-то подыщет. Ну что, рискнете?
Конечно. А когда?
Лучше всего вечерком, часов в девять. Дел у него в это время еще немного, и он сможет уделить вам время. Я с ним договорюсь.
Равич уже заранее радовался, представляя себе физиономию Морозова. У него даже настроение как-то сразу поднялось. И от души отлегло как мог, он принял участие в судьбе этой женщины, и теперь совесть его чиста. Дальше уж пусть сама выбирается.
Вы устали? спросил он.
Жоан Маду посмотрела ему прямо в глаза.
Я не устала, ответила она. Но я знаю: для вас не бог весть какое удовольствие со мной тут сидеть. Вы проявили ко мне сочувствие, и я вам очень за это благодарна. Вы вытащили меня из номера, вы со мной поговорили. Для меня это очень много значит, ведь я за эти дни почти ни с кем и словом не перемолвилась. А теперь я пойду. Вы сделали для меня больше, чем могли. Столько времени потратили. Без вас что бы со мной было
Господи, подумал Равич, опять она за свое. От неловкости он поднял глаза на стеклянную стену под потолком. Там в это время голубь как раз пытался изнасиловать самку какаду. Попугаихе его ухищрения были до того безразличны, что она даже не пыталась сбросить наглеца. Просто клевала корм, не обращая на голубя никакого внимания.
Это не сочувствие, проронил Равич.
Тогда что?
Голубь наконец сдался. Он соскочил с широкой спины попугаихи и принялся чистить перышки. А та равнодушно повела хвостом и пульнула вниз струей помета.
Это не сочувствие, проронил Равич.
Тогда что?
Голубь наконец сдался. Он соскочил с широкой спины попугаихи и принялся чистить перышки. А та равнодушно повела хвостом и пульнула вниз струей помета.
Давайте-ка выпьем доброго старого арманьяка, предложил Равич. Это и будет самый правильный ответ. Поверьте, не такой уж я альтруист. И вечерами частенько бываю один. Вы полагаете, это увлекательно?
Нет. Но я не самая удачная компания, а это еще хуже.
Я давно уже отучился искать себе компанию. А вот и ваш арманьяк. Будем!
Будем!
Равич поставил свою рюмку.
Так, а теперь пора нам из этого птичника слинять. Вам ведь еще не хочется обратно в гостиницу?
Жоан Маду покачала головой.
Хорошо. Тогда двинемся дальше. А именно в «Шехерезаду». Выпьем там еще. По-моему, нам обоим это не повредит, а вы вдобавок сможете взглянуть, что там к чему.
Было уже три часа ночи. Они стояли перед подъездом гостиницы «Милан».
Ну как, хорошо выпили? спросил Равич.
Жоан Маду ответила не сразу.
Там, в «Шехерезаде», мне казалось, вполне достаточно. Но теперь, как увидела эту дверь, понимаю, что мало.
Ну, это дело поправимое. Глядишь, в гостинице что-нибудь найдется. А если нет, вон кабачок напротив, возьмем бутылку там. Пойдемте.
Она посмотрела на него. Потом на дверь.
Ладно, решилась она. Но тут же запнулась. Туда В пустую комнату
Я вас провожу. Бутылку прихватим с собой.
Портье проснулся.
У вас выпить что-нибудь есть? поинтересовался Равич.
Коктейль с шампанским? мгновенно сбрасывая с себя сон, деловито осведомился портье.
Благодарю. Лучше чего-нибудь покрепче. Коньяк. Бутылку.
Курвуазье? Мартель? «Хеннесси»? Бисквит Дюбуше?
Курвуазье.
Сию секунду, месье. Я откупорю и принесу бутылку в номер.
Они поднялись по лестнице.
Ключ у вас с собой? спросил Равич.
Я не запираю.
Но у вас же там деньги, документы. Могут обокрасть.
Если запру, тоже могут.
И то правда. При таких замках Но все-таки, когда заперто
Может быть. Но когда приходишь с улицы, неохота доставать ключ и пустую комнату отпирать все равно как склеп отпираешь. Сюда и без ключа-то заходить тошно. Когда тебя никто не ждет, одни чемоданы.
Да нигде никто и ничто нас не ждет, заметил Равич. Так всю жизнь только себя с собой же и таскаешь.
Может быть. Но иногда хоть иллюзия, хоть видимость какая-то есть. А тут ничего.
Жоан Маду сбросила пальто и берет на кровать и взглянула на Равича. На бледном лице ее светлые глаза казались огромными, гнев и отчаяние застыли в них. Секунду она постояла в нерешительности. Потом принялась расхаживать взад-вперед по маленькой комнате, засунув руки в карманы, широким, энергичным шагом, резко и гибко, всем телом, поворачиваясь на углах. Равич внимательно наблюдал за ней. Откуда вдруг взялась эта сила и порывистая грация: казалось, в гостиничном номере ей тесно, как зверю в западне.