Они пошли через площадь напрямик. Равич шел быстро. Больно уж он измотан, чтобы еще и думать. Подле себя он слышал усталые, неуверенные шаги женщины, что молча следовала за ним, понурив голову, пряча руки в карманах плаща, еще один трепетный, беззащитный огонек чьей-то жизни, о которой он ничего не знает, но которая именно сейчас, внезапно, посреди ночной пустынной площади показалась ему странно близкой, почти родной. Пусть она ему чужая, как и сам он чувствует себя чужаком везде и всюду, но именно это и сближало их сейчас сильнее всяких слов и прочнее долгих лет постылой привычки.
Равич жил в небольшой гостинице в одном из переулков возле Ваграмского проспекта, сразу за Тернской площадью. Строго говоря, это была не гостиница, а развалюха, и новой в ней была разве что вывеска над входом «Отель Интернасьональ».
Он позвонил.
Свободная комната есть? спросил он заспанного паренька, открывшего им дверь.
Тот спросонок только бессмысленно хлопал глазами.
Портье сейчас нет, пробормотал он наконец.
Это я и без тебя вижу. Я спросил, есть ли свободная комната.
Паренек испуганно пожал плечами. Он видел, что Равич привел женщину, и никак не мог взять в толк, с какой стати ему по такому случаю понадобилась еще одна комната. Сколько ему известно, женщин сюда приводят вовсе не для этого.
Мадам спит. Если разбужу, она меня выгонит, сообщил он, одной ногой почесывая другую.
Замечательно. Тогда придется посмотреть без нее.
Равич сунул пареньку чаевые, взял свой ключ и вместе с женщиной направился к лестнице. Поднявшись наверх, он, прежде чем отпереть свою комнату, внимательно осмотрел соседнюю дверь. Выставленной обуви перед ней не было. Он постучал раз, потом другой. Никто не отозвался. Осторожно надавил на дверную ручку. Но дверь была заперта.
Вчера еще была свободна, буркнул он. Что ж, попытаем счастья с другой стороны. Не иначе хозяйка заперла. Чтобы клопы не разбежались.
Он отпер свою комнату.
Посидите тут. Он кивнул на красную софу. Я сейчас.
Он распахнул застекленную дверь, что вела на узкий балкон, ухватился за железную решетку, отделявшую его балкон от соседнего, перебрался туда по перилам и попробовал открыть дверь. Но и та оказалась запертой. Обескураженный, он тем же путем вернулся к себе в комнату.
Дело дрянь. Похоже, нет у меня для вас комнаты.
Незнакомка сидела в самом углу софы.
Можно, я немного тут посижу?
Равич глянул на нее пристально. Да на ней лица нет. Похоже, она и встать-то не в силах.
Можете остаться.
Я на минутку только.
Да спите здесь. Это будет самое простое.
Казалось, женщина вообще его не слышит. Она покачала головой медленно, почти машинально.
Лучше бы оставили меня на улице. А теперь теперь, похоже, я уже не смогу
Мне тоже так кажется. Оставайтесь здесь, поспите. Так будет лучше всего. А утром там видно будет.
Женщина подняла на него глаза.
Но я не хотела бы вас
Бог ты мой, вздохнул Равич. Да ничуть вы меня не стесните. Думаете, вы первая, кто у меня заночует, потому что некуда податься? Ведь эта гостиница приют для беженцев. Здесь такое случается сплошь и рядом. Вам лучше устроиться на кровати. А я посплю на софе. Мне не впервой.
Нет-нет, можно, я останусь тут, просто посижу? Этого вполне достаточно, если вы позволите.
Хорошо, как вам угодно.
Равич скинул пальто и повесил на вешалку. Потом прихватил с кровати одеяло и подушку и придвинул к софе стул. Принес из ванной свой махровый халат и повесил на спинку стула.
Вот, сказал он. Это все вам. Если желаете, могу еще предложить пижаму. В шкафу, в ящике, берите любую. Больше я о вас не забочусь. Можете занимать ванную. А у меня еще дела.
Незнакомка опять покачала головой.
Равич стоял над ней в недоумении.
Плащ мы все-таки, пожалуй, снимем, рассудил он. Он у вас промок. И берет давайте.
Она послушно отдала и то и другое. Он положил подушку в изголовье софы.
Это под голову. А стул это чтобы вы во сне не свалились. Он пододвинул стул вплотную к софе. Так, а теперь туфли. Там наверняка полно воды. Для простуды ничего лучше не придумаешь. Он стянул с нее туфли, достал из шкафа пару шерстяных носков и надел ей на ноги. Ну вот, так еще куда ни шло. Скверные времена лучше переносить с удобствами. Старая солдатская заповедь.
Спасибо, вымолвила женщина. Спасибо.
Равич направился в ванную, отвернул оба крана. Вода с шумом полилась в раковину. Он ослабил узел галстука и отрешенно глянул на себя в зеркало. Из глубокой тени глазных впадин на него устремился привычно-пристальный, цепкий, изучающий взгляд; лицо худое, можно считать, почти изможденное, если бы не глаза; губы, пожалуй, слишком мягкие на фоне двух глубоких морщин, что бороздами пролегли к уголкам рта от носа; а в довершение всего длинный, в зазубринах, шрам, что от правой брови протянулся через весь лоб, заползая в волосы.
Телефонный звонок прервал его раздумья.
Вот черт!
На секунду он забыл обо всем на свете. С ним такое бывает: чуть задумается и полностью уходит в себя. А тут еще эта женщина
Сейчас подойду! крикнул он. Напугались? Он снял трубку. Да. Что?.. Так конечно, да Конечно, получится Да. Где? Хорошо, еду. Горячего кофе, и покрепче Хорошо.
Он аккуратно положил трубку и, сидя на краю софы, все еще думал о чем-то своем.
Мне надо ехать, сказал он затем. Это срочно.
Женщина тут же вскочила. Но покачнулась и ухватилась за спинку стула.
Нет-нет На короткий миг Равича тронула эта ее спешная покорная готовность. Вы можете остаться. Спите. Мне нужно по делам, на час-другой, точно не знаю. Только не уходите никуда.
Он надел пальто. На секунду промелькнула нехорошая мысль, но он тут же ее отогнал. Эта женщина не украдет. Не из таких. Уж в этом-то он разбирается. Да и красть у него особенно нечего.
Он уже был в дверях, когда женщина спросила:
Можно, я пойду с вами?
Нет, это исключено. Оставайтесь здесь. Берите все, что понадобится. И кровать, если хотите, тоже ваша. Коньяк вон там. Спите
Он повернулся, чтобы уйти.
Только свет не гасите! вдруг выпалила женщина.
Равич выпустил дверную ручку.
Нет, это исключено. Оставайтесь здесь. Берите все, что понадобится. И кровать, если хотите, тоже ваша. Коньяк вон там. Спите
Он повернулся, чтобы уйти.
Только свет не гасите! вдруг выпалила женщина.
Равич выпустил дверную ручку.
Вам страшно?
Она кивнула.
Он показал ей на ключ.
Запритесь. Только ключ выньте. Внизу, у портье, есть второй, им я и открою.
Она затрясла головой:
Нет, не в том дело. Но, пожалуйста, свет оставьте.
Вот оно что. Равич глянул на нее испытующе. Да я и не собирался гасить. Пусть горит. Это мне знакомо. Со мной такое тоже бывало.
На углу улицы Акаций он поймал такси.
Улица Лористона, четырнадцать. Только скорее!
Водитель развернул машину и вырулил на проспект Карно. На перекрестке с проспектом Великой Армии справа на них вылетел маленький двухместный кабриолет. Столкновение было неизбежно, но их спасла мокрая мостовая. Кабриолет с визгом затормозил, его занесло вбок, и он чудом пролетел в каких-то сантиметрах от радиатора таксомотора. Крутясь волчком, кабриолет пронесся дальше. Это был маленький «рено», за рулем которого сидел мужчина в очках и черном котелке. Вместе с машиной кружилось, то показываясь на секунду, то снова исчезая, его бледное от гнева лицо. Наконец машина выровнялась и свирепой зеленой саранчой рванула к Триумфальной арке, что возвышалась в конце улицы, словно исполинские врата ада, только бледный вскинутый кулак еще долго грозил кому-то, тыча в ночное небо.
Таксист обернулся.
Нет, вы такое видали?
Видал, отозвался Равич.
Но чтобы в такой шляпе. В котелке, ночью, и так гонять?
Он прав. Он был на основной дороге. Чем вы возмущаетесь?
Ясное дело, он прав. Потому я и возмущаюсь.
А если бы он был не прав, что тогда?
Тоже бы возмущался.
Вам, я погляжу, легко живется.
Но я бы тогда совсем по-другому возмущался, пояснил шофер, сворачивая на проспект Фоша. Не с таким удивлением, понимаете?
Нет. Лучше сбавляйте скорость на перекрестках.
Да я и сам уже понял. Проклятая жижа на мостовой все как маслом намазали. Только чего ради вы меня расспрашиваете, если потом сами слушать не хотите?
Потому что устал, раздраженно ответил Равич. Потому что ночь. А еще, если угодно, потому что все мы только искры на ветру жизни. Езжайте.
Ну, тогда другое дело, уважительно протянул таксист и даже коснулся пальцами козырька фуражки. Это я понимаю.
Послушайте, спросил Равич, осененный внезапной догадкой, вы, часом, не русский?
Нет. Но читаю много, пока пассажиров жду.
«На русских мне, значит, сегодня не везет, подумал Равич. Он откинулся на спинку сиденья. Кофе, пронеслось у него в голове. Очень горячего, черного. Надеюсь, кофе у них достаточно. Руки. Мне нужны чертовски твердые руки. В случае чего пусть Вебер сделает мне укол. Но все получится. Должно получиться». Он опустил стекло и долго, глубоко вдыхал влажный осенний воздух.
2
В небольшой операционной было светло как днем. Помещение больше всего напоминало сейчас бойню, только стерильную. Вокруг стояли ведра, полные окровавленной ваты, повсюду валялись бинты и тампоны, алые пятна крови в этом царстве медицинской белизны смотрелись вопиющей бестактностью. Вебер сидел в предбаннике за лакированным стальным столом и что-то записывал; его медсестра кипятила инструменты; вода бурлила, яркий свет, казалось, вот-вот зашипит, и только тело, распростертое на операционном столе, было от всего этого как бы отдельно его уже ничто не трогало.
Равич плеснул себе на ладони жидкого мыла и принялся намыливать руки. Он тер их с таким ожесточением, будто надумал содрать с них кожу.
Вот гадство! цедил он сквозь зубы. Дерьмо собачье!
Медсестра метала в него возмущенные взгляды. Вебер поднял глаза от своих бумаг.
Спокойно, Эжени! Все хирурги ругаются. Особенно когда дело дрянь. Уж вам-то пора бы знать.
Сестра бросила пригоршню инструментов в кипящую воду.
Профессор Перье никогда не сквернословил, возразила она оскорбленным тоном. И тем не менее спас много жизней.
Профессор Перье оперировал на мозге. Это, считайте, все равно что точная механика. А наш брат в потрохах копается. Это совсем другое дело. Вебер захлопнул тетрадь с записями и встал. Вы хорошо работали, Равич. Но если до тебя приложил руку коновал, тут уж ничего поделать нельзя.