Г Совершенство или культура человека наступит тогда, когда из его системы сознания будет исключен вес и сила. В совершенстве не существует ни веса, ни силы, как только беспредметное равенство. Когда мысль о совершенстве достигнет этого предела, тогда исчезнет и совершенство и культура, дальше нечего будет культивировать. В природе нет ни совершенства, ни культуры, ни силы, ни веса, она беспредметна.
Наше действие, однако, узнаёт ее силу и вес, выводит из беспредметного или весомого равенства мнимую условную единицу, и оно <действие> становится весом и силой.
Следовательно, чтобы узнать вес или силу, необходимо разрушить равенство, и только в разрушенном познаются последние. В конечном же счете, <человек> не может познать Вселенную, не может познать вещества, потому что не может ее разрушить, и потому все его познания остаются суждениями. Эти суждения конструирует в свою жизнь, но так как он сам есть природа, то стоит в беспредметном равенстве, и все его конструирования стремятся к этому равенству.
Гибель Государств и Религии, их практической конструкции, лежит в весе-силе как несовершенном скоплении. В этом же будет гибель и всего человечества, составляющее их собой. Вес и сила их может обрушиться и задавить человечество. И если оно до сих пор существует, то благодаря тому, что падение весового и силового различия происходит не повсеместно. Поэтому нужны такие системы, чтобы распылили или распределили безвредно вес.
Государство и Религия исчезают как только наступает беспредметное равенство. Они построены на различиях и главках, и это говорит за отсутствие совершенного в них.
Перед наукой мир стоит как беспредметное равенство, которое хочет она познать. В ее выводах не существует преимуществ в познаваемых объектах, не существует и различий ценностей. Ценности получаются в человеческом практическом и эстетическом строе возникающими только оттого, что не совершенен строй общежития. Достигая беспредметного равенства, ценности исчезают, как исчезают ценности перед наукой, для нее всё равно. Вывод из этого равенства переходит в практический строй экономических и эстетических ценностей.
Перед Искусством живописи стоит мир как беспредметное равенство мир вне всяких различий живописного беспредметного равенства. Но суть свою Искусство живописное разделило. Одна часть его пошла по пути практического реализма Религиозных и Государственных различий, другая устремилась к беспредметному. Первое стало в предметных различиях ценностей практического реализма, второе вышло к беспредметному белому Супрематизму как беспредметному равенству. Таким образом, Искусство пришло к своему существу, и думаю, что через него общество должно познать белое беспредметное равенство как свое существо.
Супрематизм как беспредметное белое равенство есть то, к чему, по моему предположению, все усилия практического реализма должны прийти. В беспредметном равенстве лежит сущность, которую ищет человек.
Нельзя сказать, что беспредметное равенство суть равновесие. В равновесии мыслится предметное состояние, которое никогда не может быть совершенно или культурно, но чего хочет достигнуть общежитие. В нем возможна [какая-то] неожиданность, [какое-то] ожидание смещения, и следовательно, ожидается катастрофа. В беспредметном же равенстве ничего не ожидается, в нем нет того, что можно раз-весить равно по закону весов.
Сознание человека ожидает катастрофы, своего конца, ожидает смерти. И то же сознание сосредоточило в одном месте бессмертие, или вечность, назвав его Богом. Эта одна единица не смертна, свободна от катастрофы. Таким образом, в ней была признана беспредметная сущность, не подлежащая катастрофе. Так, катастрофичным было то, что умерло, а умер ум-разум, предмет и весь практический мир, умерло пространство, время. Умерло то, что называлось материей, умерли все имена определения, всё это оказалось не существующим в Боге. И поэтому он свободен от смерти.
Реализм не достиг совершенства. Беспредметность нельзя назвать бесконечностью, она <бесконечность> тоже определяла в ней <беспредметности> какую-то единицу как бесконечную или конечную, беспредметность <же> вне протяженности.
Заполучив все различия, расположив их во времени, пространстве, общежитие вынужденно ждет катастрофы, базируясь на своем сознании, которое всегда катастрофично. Оно что-то осознает, а сознание его целиком предметно, поэтому и все в мире предметно и практично, и этого уже достаточно, чтобы жить в вечной тревоге, в ожидании катастрофы.
Наука же не должна ожидать катастрофы. Она узнала, что неизвестное для нее вещество или, вернее, беспредметность никогда не исчезает, в каких бы обстоятельствах не находилось. Что и доказует то, что в природе нет никаких обстоятельств и что они существуют в нас, в видоизменениях для нашего глаза, но в действительности <вещество> неизменно в своей подлинности, не смертно.
Таким образом, все, что для нас составляет различия, простые видимости или обстоятельства неизменного беспредметного, и потому сам человек как простое обстоятельство в своем веществе остается вне катастрофы и смерти. Все его различие по отношению к другому в сущности своей никакого различия не имеет, поскольку он то же вещество, как и все, пар или вода, <в нем> только различия вида или пара. Для нас существует исчезновение видимости, но не вещества. Таким образом, само вещество беспредметно, оно неизменное изменяемом, в беспредметном равенстве.
Вся нами ощущаемая природа находится в беспредметном, хотя и, может быть, состоит из нашего представления, которое само разделяется в практической жизни материальными различиями. В порядке практического предметного реализма разделяется на три главные отдела, Религию, Науку и Искусство. Таким образом, «ничто» стало «что». [Эти] три ощущения в себе познаваемые [истины жизни].
Устанавливая беспредметность, думаю проследить все три движения и найти в их сути [беспредметное].
Искусство за последние годы перейдя к беспредметному плану действия в одном случае, в другом к практическому реализму, освободилось от различий художества, эстетики, этики. Таковых различий больше не существует в нем. Супрематизм как беспредметность возможно сравнить с машинами творчества инженера, не основывающегося на художестве, эстетике и этике, как только на измерении практического экономического реализма.
В самой природе тоже не существует последних различий, а также и экономических практических измерений. На протяжении истории Искусства вижу, что живописное Искусство двигалось через предметный практический реализм, литературное выражение себя под знаком или мерой художества. Эстетики и этики были не живописцы, а художники живописи эстеты. Они не развивали живопись, а занимались удушением, развивали эстетику нравственности, художественную сторону жизни, но не жизнь живописную, несмотря на то, что живописная сущность ничего не имеет общего ни с предметной практической жизнью, ни эстетической, ни этической. Сущность ее беспредметность действия. [Это] действие, поскольку оно находится в беспредметном, постольку оно не знает и не имеет последних условий.
Знать же человек не может, художественно ли все в самой природе, эстетично и этично ли. Этих условий нет в природе, они являются чисто человеческими условиями считать одно проявление художественным, другое этическим. И все условия в конце концов не закон для всех.
Усвоенные условия жизни породили художников, условия стали и их содержанием, художник сделался живописателем предметных практических состояний жизни. Жизнь же нашла в художнике мага или портного, скрывшего в своем Искусстве ее недостатки. Общество же усвоило себе понятие, что все нравственное или не нравственное поведение жизни может быть художественно прекрасно [и] стать даже произведением у художника. Художник стал ткачом чудотворных живописных риз, в которых содержание жизни, какое бы ни было, будет прекрасным.
Таков предметный художник, таково общество. Заключив беспредметную сущность действия живописи в Царство эстетическое красоты художеств, все Искусство нашло себе рамки или академический гардероб изящных Искусств, <оно> заключено в то, что не имеет никакой в себе действительности, кроме пустых условий.
Через эстетику, нравственность, художество общество, Государство собираются очистить себя [свою грязь]. Но будет ли [грязь] очищена в самом произведении? Ведь в произведении она представляется во всей своей наготе, и мне кажется, что если существует то, что нужно очистить, то она [грязь] существует и в деревянных рамах и золотых, ее нельзя преобразить ни через какие бы то ни было художества.
Наш учитель, природа, если возможно так сказать (вернее, <она> повод к разного рода толкованиям), в своем учении не знает о существовании всего того, что сотворил себе его ученик. В его <учителя> учении нет ни произведений, ни непроизведений, в его учении одна беспредметность.
Возможно, что в его учении о беспредметном и существует та жизнь, к которой стремится весь предметный смысл смыслов практического реализма. Но так как из беспредметного он практический реализм> сделал предмет, то он <предмет> стал бытием и бытием практическим, [то] ясно, что он <предмет> мое сознание будет направлять к предметному же практическому реализму. И таким образом, учение учителя остается в стороне, в стороне потому, что бытие его нельзя определить, оно беспредметно; в то же время действие существует или не существует, то, что называем бытием в природе.
У природы было три ученика, понявшие учение по-разному. Один понял, что природа как учитель учит о Боге, и создал Религию.
Другой понял, что учение в том, что все явления жизни происходят оттого, что существует причина, и одной из причин <является> голод, и что через удовлетворение [его и] размножаются всевозможные орудия, в этом весь смысл всей Истины проявление. Истина всех причин все растет на жизни другого и берет потому жизнь другого, чтобы самому жить. Жизнь потому бесконечна, что она не уничтожима даже в том случае, когда один убил другого. Ничто не может убить друг друга, жизнь убитого переходит в того, кто убил. Жизнь только меняет свою видимость, но никогда себя она не изменила.
Учитель показал ему мир, и мир показался ученику таким. Он увидел все наглядные причины явлений, происходящих от причины «я есть хочу», и принял их за предметные факты практического реализма, и построил сознание свое как Государство в предметном практическом действии целесообразного движения, поставив условием цель практической предметной жизни уничтожение первопричины «Я есть хочу», уничтожение голода как истины всех проявлений.